Кольца Джудекки - Вера Огнева

После трапезы осталось еще много каши. Гаврила Петрович махнул Егорке:

- Отнеси страждущим.

Кормление больных вызвало сложную ассоциацию - микст из камеры пыток и голивудской комедии / где они все?/ Грязноватый Егорушка сначала разжимал болящему зубы, потом совал в кататонически открытый рот ложку каши, напоследок прихлопывая челюсть. Жевали болящие пищу или нет, его не занимало. Процедура впечатляла. Терминальным ничего не дали. В принципе, при полном отсутствии лекарств - тоже метода. Но медикус пояснил по своему:

- Давать казенную пищу отходящим не велено.

Безапелляционный рационализм примитивного общества? Возможно, но вероятнее другое: автором запрещения вполне мог оказаться человеколюбивый старший медикус.

Несмотря на обилие и разнообразие новых впечатлений, после еды потянуло в сон, - три дня все же спал в полглаза. Илья уже приготовился стоически бороться с дремой, когда выяснилось, оба медработника и сами не прочь вздремнуть. Ночевали и вообще жили они тут же, за занавеской. Третий топчан, таким образом, достался Илье. Он с невероятным облегчением завалился на жесткое ложе и мгновенно уснул.

Глава 2

Как же усидел на месте! Сразу как проснулся, пошел к страждущим. Возле них было покойнее. Тут все понятно, просто и правильно, как у барьера, или в окопе перед узкой ничейной полоской. Я приду к тебе на помощь. Если я и не всесилен - сильнее многих. Я помогу.

Примитивно? Да. Первобытно даже - как поединок. Но сие - если копнуть глубже, под флер образования и этики - мотивация самой хирургии.

Пневмония не подтвердилась. У пациента оказался перелом ребер. Покосившись на заросшую волосами грудь, не ползают ли насекомые, Илья за неимением фонендоскопа приложился ухом. Пока выслушивал, как-то само собой рассудилось: если вши имеют тут хождение /ползание/ в массовом масштабе, ему все равно не спастись. Так что проблемы он будут решать по мере возникновения.

Травма конечно тяжелая, но больной явно поправлялся. С чем младший медикус и отбыл в свой угол.

Попытка вновь завести разговор на специальные темы ни к чему не привела. На вопросы г-н старший лекарь отвечал крайне туманно.

А вы чего хотели, г-н Донкович? Чтобы вам на блюдечке вынесли драгоценные знания?

Так вы, милостивый государь, сразу на место старшего товарища наладитесь. Илья решил, что в конце концов сам до всего дойдет, и оставил "коллегу" в покое.

Однако кое-какую ценную информация он таки выловил: люди, населяющие город Дит, не болели! В лекарню же попадали травмированные, да и те - что потяжелее. Мелочь всякая самоисцелялась. Разве вот: было поветрие. Илья сказал, что знает. Ну, иногда от полнокровия приходится пиявок накинуть. От переедания… Собеседник отвлекся, переговорить с Егоркой. А раны? Раны сами заживают. Главное, вовремя кровь запереть.

В сумраке, уже ночью Егорка обнес всех новой порцией еды. Кроме каши каждый больной получил глоток белого как молоко состава. Ложка каши - ложка зелья.

- Для чего? - спросил Илья.

- А чтоб спали и стонами своими не смущали ни нас, ни друг дружку.

Гаврила Петрович, между прочим, отрекомендовался лейб-медиком его императорского величества Павла Петровича. Илья не очень поверил. Ломахин тянул на аптекаря средней руки, в крайнем случае - на костоправа. Егорка, - серая мышь лет сорока, примерно, - представлял собой до крайности забитое существо, преданно смотревшее снизу вверх в глаза своего благодетеля. Откуда он проявился Илья так и не понял.

Похоже, Егорка этого и сам точно не знал.

Потянулись дни и недели вживания. К полному и безоговорочному удивлению Ильи и торжеству декохтов и деревянных лубков изъязвленные начали подниматься уже на третий день. Самые тяжелые - на пятый. Раны закрывались на глазах. Последним ушел тот, кого Илья в горячке первых впечатлений записал в безнадежные. Половина лица у человека представляла мешанину из мышц и осколков костей. Глаз вытек. И все равно ушел! Справа от темени до подбородка тянулся уродливый плоский рубец.

Даже двое пациентов, которых оба лекаря постановили безнадежными, так и умирали себе. То есть тлели, тлели, но окончательно не отходили.

Вывод напрашивался сам собой: имунные и репаративные процессы в благословенном городе Дите протекали на много интенсивнее, нежели чем в его, Ильи мире.

Так вот определенно и быстро все разделилось и даже укоренилось в сознании. Тот мир - этот мир. Тот свет - этот. А по ночам приходили обыкновенные сны: отделение, Сергей, Валентина, Игорь, машины на улицах, последний грузовик…

Женщины стали сниться чаще. Местных он так и не видел. Существо, которое полоскалось в каменной лохани, когда его вели от места проявления, женщину напоминало только отчасти Обязанностей у младшего помощника оказалось до обидного мало. Гаврила Петрович вообще постарался оградить Илью от контактов с болящими. С одной стороны Донкович понимал, в чем тут дело, с другой - мириться с таким положением не собирался; помаленьку, по чуть-чуть вникал, смотрел, запоминал. А однажды встрял решительно и безапелляционно.

Переломы старший лекарь не правил. Просто накладывал лубки - и так срастется. И срасталось. Да так, что, вставши на ноги, пациент не всегда мог на них пройти до двери. На тот случай медикус выдавал калеке костыль. Егорушка отменно навострился их мастерить. Был случай, когда болящий ушел, придерживая здоровой рукой, до невозможности исковерканную, больную.

Парня принесли четверо одетых в ремки, молчаливых мужиков, положили на топчан и удалились.

Лет двадцать пять, двадцать семь. Очень высокий. Голова свешивалась, с другого торца кушетки свешивалась здоровая нога.

- С общих работ, - сообщил Гаврила Петрович. - В яму, должно, упал. Егорка, тащи лубки.

Правая у парня голень укоротилась на треть. Кожу распирали осколки. Бледным студнем расползался отек.

Не обращая внимания на шипение Гаврилы, Илья пробежался пальцами по ноге. Парень застонал. А Егорка уже тащил две плоские дощечки и комок рогожных полос.

Парень открыл глаза.

- Я дома? - спросил одними губами.

- В больнице, - участливо отозвался Илья. Больше вопросов пострадавший не задавал.

По остаткам одежды трудно было определить кто он и откуда. Лицо хоть и светлое, но неуловимо восточное: нос с горбинкой, крутой подбородок, большие светлые глаза чуть вытянуты к вискам.

- Тебя как зовут? - спросил Донкович.

- Руслан.

- Потерпи маленько. Сейчас постараюсь тебе помочь. Егорка, неси сонный отвар.

Кроме профессионального сострадания парень вызвал мгновенную симпатию. Егорка, однако, и не подумал выполнять распоряжение младшего помощника; стоял, переминаясь с ноги на ногу, да преданно смотрел на Гаврилу Петровича.