Последнее дело Гвенди - Стивен Кинг

их из ружья, а потом застрелился сам. Полиция отправила переговорщика, и тот человек заявил, что не хотел никого убивать, но пульт управления его заставил. Они, конечно, не поняли, о чем он говорит. Когда они ворвались в дом, пульта там уже не было. Я его забрал.

– Господи боже, – прошептала Гвенди.

– Один из бывших хранителей сейчас лечится в психиатрической клинике в Балтиморе. Он бросил пульт в печь крематория. Что, конечно же, не помогло. Я сам поместил его в клинику. Седьмая хранительница, последняя, буквально месяц назад… Мне пришлось ее убить. Я этого не хотел, вся ответственность лежит на мне. Без меня она бы не стала такой. Но у меня не было выбора. – Фаррис помедлил. – Гвенди, ты помнишь, что означают цвета? Не красный и черный, а все остальные. Красный и черный ты помнишь, я знаю.

Да, она помнила. Красная кнопка исполняет любое желание, и хорошее, и плохое. Черная означает полное уничтожение, конец всему. Гвенди помнила и остальные цвета.

– Они означают части света, – сказала она. – Светло-зеленая кнопка: Азия. Темно-зеленая: Африка. Оранжевая: Европа. Желтая: Австралия. Синяя: Северная Америка. Фиолетовая: Южная Америка.

– Да. Хорошо. Ты все схватываешь на лету, и так было всегда. Позже все переменится, но если ты будешь бороться… изо всех сил, до последнего…

– Не понимаю, о чем вы сейчас говорите.

Гвенди подумала, что, наверное, действие его таблеток уже заканчивается.

– Это не важно. Последним хранителем была женщина по имени Патриция Вашон, из Ванкувера. Она работала в школе, учила умственно отсталых детей, и во многом была похожа на тебя, Гвенди. Здравомыслящая, волевая, упорная, принципиальная, с несгибаемым внутренним стержнем. Она ненавидела несправедливость и хотела, чтобы все было правильно, но не кипела праведным негодованием, если ты понимаешь, что я пытаюсь сказать.

Она понимала.

– Если уподобить жизнь игре в шахматы, где черные фигуры сражаются против белых, Патриция Вашон твердо стояла на стороне белых. Я думал, что из нее даже получится белая королева, какой была ты. Патриция была чернокожей, но однозначно белой фигурой. На стороне света. На стороне добра. Понимаешь?

– Да.

Гвенди плохо играла в шахматы и постоянно проигрывала Райану, когда тому удавалось уговорить ее с ним сыграть, но отлично усвоила правила шахмат реальной жизни за время работы в конгрессе. Там поневоле научишься просчитывать ситуацию на три хода вперед. Иногда на четыре.

– Я думал, она идеально подходит на роль хранителя, – продолжал Фаррис. – Что она будет удерживать пульт много лет, и, быть может, пока он у нее, мы успеем решить, как избавиться от него навсегда.

– Мы? Кто это – мы?

Фаррис пропустил вопрос мимо ушей.

– Я ошибся. Не насчет Патриции, а насчет пульта. Я недооценил его растущую мощь. Я должен был сообразить. С учетом того, что случилось с другими хранителями после тебя, Гвенди, уже можно было понять… Но Патриция Вашон казалась такой крепкой. Однако пульт сломал и ее тоже. Еще до того, как я выстрелил ей голову, она уже была сломленной. Моя ошибка, моя вина.

По его бледным морщинистым щекам потекли слезы. Гвенди смотрела и не верила своим глазам. Это был уже не тот человек, которого она знала. Он был…

Сломлен, подумала она. Он тоже сломлен. И, кажется, он умирает.

– Она собиралась нажать черную кнопку. Она боролась. Боролась отчаянно – героически, – но когда я стрелял, ее палец уже лежал на кнопке. И она на нее давила. К счастью – можно сказать, чудом, ниспосланным свыше, – кнопки на пульте нажимаются туго. Очень туго. Ты наверняка помнишь.

Да, Гвенди помнила. Когда она в первый раз попыталась нажать кнопку – красную кнопку, ради эксперимента, – то подумала, что это просто какая-то шутка и кнопки наверняка бутафорские. Но оказалось, что это не шутка. Если не считать шуткой несколько сотен смертей в маленькой южноамериканской стране Гайане. Даже теперь, по прошествии стольких лет, Гвенди не знала, какова была степень ее вины в массовой гибели людей в Джонстауне. Не знала и не хотела знать.

– Как вы узнали, что происходит и что ее надо остановить?

– Я слежу за пультом управления. Когда нажимают кнопку, мне об этом известно. Даже когда только думают нажать кнопку, мне обычно приходит сигнал. Не всегда, но как правило. И есть еще один способ отслеживать.

– Когда сдвигаются рычажки?

Ричард Фаррис улыбнулся и кивнул.

На пульте управления было два маленьких рычажка. Один выдавал Моргановские серебряные доллары, всегда в идеальном состоянии – словно только что отчеканенные – и всегда только 1891 года. Второй рычажок выдавал крошечные шоколадки в виде зверюшек. Удержаться от такого чудесного угощения очень непросто, и теперь Гвенди стало понятно, что это был идеальный способ следить, как часто хранитель пользуется пультом. Берет его в руки. Заражается… чем? Личинками? Микробами? Стремлением творить зло?

Да, именно так.

– Если хранитель слишком часто пользуется рычажками, чтобы получать шоколадки или монеты, это уже тревожный звоночек. Я знал, что происходит с Патрицией, и мне это не нравилось, но я думал, что мне хватит времени найти другого хранителя. Я снова ошибся. Пока я до нее добирался, она успела нажать одну из цветных кнопок. Может быть, просто чтобы снять напряжение. Пусть ненадолго, но отложить неизбежное. Бедная женщина.

Гвенди пробил озноб. Волоски у нее на затылке встали дыбом.

– Какую кнопку?

– Светло-зеленую.

– Когда?

Она сразу подумала об аварии на Фукусиме, когда после мощного землетрясения и цунами на электростанции расплавился атомный реактор. Но эта авария произошла семь лет назад, если не больше.

– В конце октября. Я ее не виню. Она продержалась, сколько смогла. Даже когда ее палец давил на эту светло-зеленую кнопку, она пыталась сопротивляться и мысленно умоляла: Пожалуйста, только не взрыв. Только не землетрясение и не цунами. Только не извержение вулкана.

– Вы слышали ее мысли. Телепатически.

– Когда прикасаются к кнопкам – даже кончиком пальца, – я, так сказать, подключаюсь к сети. Но я был далеко, занимался другими делами. Примчался к ней сразу, как только смог, и успел ее остановить, пока она не нажала черную кнопку. Раковую кнопку, как ты ее называешь. Но на азиатскую кнопку она нажала. Тут я опоздал.

Он провел рукой по редеющим волосам, сдвинув набок свою черную шляпу, из-за чего стал похож на танцора чечетки из старинного мюзикла.

– Это было четыре недели назад.

Гвенди попыталась вспомнить, какие катастрофические события произошли в азиатских странах за прошедший месяц. Наверняка были бедствия, были смерти – но все-таки не настолько масштабные, чтобы вытеснить Дональда Трампа из главных новостей на всех телеканалах.

– Наверное, я должна знать, но не знаю, – сказала она. – Взрыв на нефтеперерабатывающем заводе? Может быть, газовая атака?

Она сама понимала, что это было бы мелковато. Не тот масштаб. С такой «мелочью» управляется красная кнопка.

Например, с тем же Джонстауном.

– Могло быть и хуже, гораздо хуже, – говорит