9+1 - Алексей Астафьев

И Коля написал Толе стих:

Однажды ты вышел за грань чьих-то можноИ встал на путь смерти, не зная о том,Смешав в одной чаше правдиво и ложно,Себя загоняя в чужих проблем ком.Улыбка без умысла, только из сердцаРоднила все души при встрече с тобой,Берущих тепло из распахнутой дверцы,Свой мир наполняя твоей добротой.Ты сил не жалел, тех что тратил для прочихСлучайных прохожих, бредущих в потьмах,Скрывая резь дня в опьяняющих ночках,Сжимая гнет правды в железных тисках.И жизнь твоя блажью ко всем прикоснуласьПитая надежду на искренний дар.От дара сего зависть в смерти проснуласьУдушливой жабой смакуя удар.И сонный полет в 160 километровУнял твою боль просыпаний мирских.Свободу неся в силе воющих ветров,На чью-то бумагу рифмуя сей стих.Стих бьется в уме, округляясь до строчки,Которая в жизни других не видна,Сверкая в мечте подрастающей дочки,Заряженной смыслом смертельного дна.Жизнь бьется как стих, разрезая основыНаивных людей, обреченных на смерть,Которые к смерти совсем не готовы,Не видя в себе ее призрачных черт.Бросающих днями запутанных ниток,Порою всевышних о чем-то моля,Подобно потере бездомных улиток,Погрязших в исканьи чужого жилья.Забыв о своем назначении всуе,Растратив себя в целях временных дней.Смысл жизни своей в достиженьях рисуяДеньгами на зависть звенящих речей.

Теперь-то ты знаешь об этом не мало,Коснувшись дыхания смерти сквозь сон.Круг жизни закрыт, его время усталоРазменивать дни ожиданий на стонТвой стон мне был близок улыбкою чистой,Но ты уж прости, что не смог облегчитьДорогу твою в петлях боли тернистой,Которою смог ты не жалуясь жить

«Вот оно доказательство, – думал Николай. – В мире действуют неустановленные силы по неустановленным правилам. Мир человека шаток и нестабилен. Да, если внутри живет огромная безусловная всепримиряющая вера в Бога и в высшую справедливость, то вопрос теряет остроту и объективность. Но, если такой веры нет? Что делать, если не хочется сдаваться Богу? Если вся твоя внутренняя суть против белого флага? Совсем не против Бога, но не таким путем, не через себя. Я знаю и помню людей, которые меня любили и заботились обо мне. Сейчас их нет в этом мире. Но я их знаю! Им действительно было не все равно! И если мне не хватает веры в себя и мир начинает давить слишком плотно, так плотно, что становится невмоготу – я уж лучше попрошу поддержки у своих старых знакомых, а не склоню колени перед Богом с жалостливой мольбой «Господи, помилуй». Почему я в своем текущем сознании должен доверяться и каяться сущности, которой никогда не было в моем текущем мире? То есть, выходит, что скорее не-сущности. Почему я должен сваливать на эту сущность-не-сущность свои промахи и падения, свои радости и удачи?

Многие в прошлом были отъявленными нигилистами, а сейчас вдруг в Бога уверовали на старости лет. «На старости» это как бы говоря по-дружески, мягко. Рабами божьими подвизались да о Царствии небесном мечтают. Что это? Через огонь, воду и медные трубы пришли к мудрости века и обрели чело? Или нечеловеческая усталость и затирка совести невыносимы до абсолюта стали? Дошли до точки невозврата, уперлись в нее и прознали в ней лик божий? И давай все тяжкие на него разматывать… – Нет, я не знаю, наверняка, – разглагольствовал Колян. – Только лишь рассуждаю, пытаясь не лукавить. Но вот какое дело – смотреть на бывших бунтарей, а ныне верующих в тысячу раз приятнее, чем на бунтарей и в прошлом, и в настоящем. У божьих одуванчиков как-то все выверено, устаканено, укрощено, упрощено, успокоено, умыто, оправдано и причесано. А у оппозиционных старперов все в перхоти, волосатых бородавках и плевках. В ту пору, когда бородавки были родинками, перхоть – альтернативой, а плевки храбростью, они совсем не были такими жалкими и смешными. К этому стоит добавить, что благостные грешники куда более живучие и жизнеутверждающие. А дедушек-отрицал по пальцам можно сосчитать, их мир изобилует критическими погружениями и водными болезнями, а такие перегрузки далеко не каждому по зубам. Смотришь на первых и как-то светло, пусть и неясно, но солнечно. А на вторых и глядеть не хочется, разве что за твердолобую принципиальность утешительную галочку поставить на социальном кресте из древесины. Если насчет блаженных вопрос спорный, то отрицающие точно заблудшие души.

– Что это я? Куда меня понесло, неужели опять сбои…

Ξ

Газон пролетел мимо голосующего парня, но спустя метров двадцать загорелись задние стопы. Пройдя тормозной путь, автомобиль издал приятной глубины резкий звук включения задней передачи, после чего душевно, плавными рывками, завывая и урча, покатился назад —навстречу Коле.

– Привет, сынок. Куда путь держишь? – спросил водила грузовика, бодренький позитивный старикан. «Из этих… – подумал Коля Боков».

– Здравствуйте! – с ноткой энтузиазма, в тон водиле, ответил Колян, – мне в Пестово надо, но буду рад хоть до Крестец добраться.

– Садись.

Коля в секунду запрыгнул в кабину, и со знанием дела, без лишних опасений, но и чрезмерной угодливости захлопнул дверь. Это не прошло мимо пристрелянного взгляда водителя, оценившего по заслугам спокойную уверенность попутчика. Когда водишь машину сорок лет, то чувствуешь миллионы нюансов и реакций автомобиля, и, не смотря на то, что они скорее неосознанны – ты понимаешь язык машины. Он прост и незатейлив, подобно дороге, какая есть – такая и есть, никаких прикрас.

– Ну, что, пилигрим, сегодня твой день, точнее ночь – мне как раз в Пестово! Везунчик же ты! Как звать-то?

– Николай. А вас?

– А нас Денисом Анатольевичем.

– Очень приятно, Денис Анатольевич, вы большой молодец, что согласились меня подкинуть. Доброту сейчас редко встретишь, – начал было развивать Колян универсальную для всех стариков-одуванчиков идею, но ни тут то было…

– Да что ты говоришь? А если б не согласился? Кем бы тогда я был? Злым сукиным сыном, а?

Коля повернул голову и уставился на водителя, пытаясь уловить реальный смысл его неожиданной тирады. Денис Анатольевич так же разглядывал собеседника в упор, не теряя при этом способности к управлению машиной.

– Что? Если человек хорош в одном, то и в другом должен быть таким же? Да и «что такое хорошо и что такое плохо?». А вдруг я – весь такой из себя добрый, но именно я, я в гроб тебя вгоню? Сам небось знаешь – дорога здесь узкая, горка на горке, да еще и ночь, хоть глаз коли – сколько здесь народу разбилось, знаешь? А какой-нибудь урод, например, Петя Васечкин не взял бы тебя – козел драный и из злости своей один бы на тот свет отправился, а? Эй, Ко-ля, ты что – в транс впал?

– Да я не ожидал просто – думаю…

– Думай, Коля, думай – это дело полезное. Только иногда поздно бывает. Индюк ведь тоже много чего думал да выпендрежничал ходил, а один хрен в суп попал. Вот ты, например, зачем меня за добродушного маразматика принял? Просто так подумалось? По внешним характеристикам? Думал, что ты такой крутой перец – стоишь тут на дороге в два часа ночи, без имени, без флага и море тебе по колено, да?

– …

– Может ты думал, что в проносящихся машинах сидят лишь набитые всяким хламом тупые кожаные куклы? Так? Большинство из которых эгоистичные хмыри, а другая часть – сдвинутые добрячки? А тут ты стоишь на обочине… гол как сокол – но… повелитель ку-кол! Кукол! Да?

Анатолич внимательно посмотрел на парня.

– Эй, браток, чего приуныл, да брось ты – не парься.

– А я и не парюсь. Чего мне париться-то, дело говорите, Денис Анатольевич. Мне неслыханно повезло – встретить среди ночи столь живо мыслящего собеседника. Вы уж поверьте на слово – ничего подобного от вашей ровни слышать не доводилось. Так что вы в своем роде уникум!

Говоря все это, Коля анализировал выпады старика. По ряду признаков этот человек выделялся из серой безликой массы. Да что там «выделялся», он просто «выпрыгивал!». По другим специфическим чертам, в первую очередь по нестандартному сочетанию слов, интонаций, жестов и взглядов – он вел какую-то игру. Хм-м-м…