Черная башня - Филлис Дороти Джеймс

При звуках своего имени кот, до того момента спавший на подоконнике, встал, увесисто шмякнулся на пол и, задрав хвост, направился к столу.

– Его назвали в честь кота из стихотворения Кристофера Смарта, – пояснил Энсти. – Полагаю, вы его помните:

Ибо рассмотрим кота моего Джеффри.Ибо он слуга Бога живого, служащий ему верно и неустанно.Ибо он противостоит силам тьмы своей электрической шкуркой и сверкающими глазами.Ибо он противостоит Дьяволу, сиречь смерти,своей живостью и проворством[1].

Дэлглиш сказал, что да, он знает это стихотворение. А еще коммандер мог бы добавить, что ежели Энсти пожелал назначить кота на жреческую роль, то ошибся в выборе кандидата. Судя по виду, Джеффри, обычный полосатый котище с пушистым лисьим хвостом, посвятил жизнь не столько службе Создателю, сколько мирским радостям плоти. На Энсти кот бросил недовольный взгляд, исполненный муки и отвращения, после чего легко запрыгнул на колени Каруардина. Там, впрочем, котяра не получил теплого приема, но тем не менее замурлыкал, улегся и довольно зажмурился.

Джулиус Корт и Мэгги Хьюсон устроились на дальнем краю стола. Неожиданно Джулиус во всеуслышание объявил:

– Кстати, когда будете разговаривать с мистером Дэлглишем, поаккуратнее выбирайте слова. Все, что бы вы ни сказали, может быть использовано против вас. Он предпочел путешествовать инкогнито, однако на самом деле это коммандер Адам Дэлглиш из Нью-Скотленд-Ярда. Ловит убийц.

Чашка Генри Каруардина взволнованно задребезжала по блюдечку. Он попытался левой рукой придержать ее, но без особого успеха. Никто даже не посмотрел в его сторону. Дженни Пеграм ахнула, а потом самодовольно оглядела присутствующих, как будто сказала что-то очень умное. Хелен Рейнер резко спросила:

– Откуда вы знаете?

– Дорогая моя, я живу в этом мире и время от времени читаю газеты. В прошлом году был один шумный процесс, во время которого коммандер привлек к себе внимание общественности.

Корт повернулся к Дэлглишу:

– После ужина мы с Генри будем пить вино и слушать музыку. Если пожелаете, присоединяйтесь к нам. Кстати, поможете прикатить Генри ко мне. Уверен, Уилфред вас простит.

Приглашение звучало не слишком-то учтиво – ведь оно касалось лишь двоих из всех присутствующих. Корт словно претендовал на то, чтобы целиком и полностью завладеть гостем практически без спросу хозяина. Впрочем, кажется, никто не обиделся. Должно быть, Генри с Джулиусом часто пили вместе, когда Корт приезжал в имение. В конце-то концов, пациенты вовсе не обязаны дружить с одними и теми же людьми, а друзья не обязаны приглашать сразу всех. Кроме того, Дэлглиша, по всей очевидности, позвали, чтобы он помог Каруардину. Адам коротко поблагодарил и занял место между Урсулой Холлис и Генри Каруардином.

Угощение было простым и незамысловатым, как в школе. На неровном, щербатом дубовом столе, не покрытом даже скатертью, стояли два больших чайника, которыми заведовала Дороти Моксон; две тарелки с толстыми ломтями ржаного хлеба, тонко-тонко намазанными чем-то, что весьма напоминало Дэлглишу маргарин; вазочка с медом; вазочка с «Мармайтом» и блюдо домашних булочек, из которых торчали закаменевшие ягодки черной смородины. Еще здесь была миска с яблоками, судя по виду – паданцами. Все пили из коричневых глиняных кружек. Хелен Рейнер вынула из вделанного под подоконник буфета еще три таких же кружки и блюдца для гостей.

Странное вышло чаепитие. Каруардин подвинул гостю тарелку с бутербродами, после чего полностью его игнорировал, да и с Урсулой Холлис спервоначалу беседа никак не налаживалась. Бледное напряженное личико девушки было постоянно обращено к Дэлглишу, два разных глаза молча ловили его взор. У коммандера возникло неуютное ощущение, будто Урсула чего-то ждет, отчаянно пытается пробудить в нем интерес, а быть может, даже дружеское расположение. Понять эту просьбу Адам не мог, а уж удовлетворить и подавно. Однако потом, по какой-то счастливой случайности, гость упомянул Лондон. Лицо молодой женщины тут же прояснилось, и она спросила, знает ли он «Марилебон» и рынок на Белл-стрит. Дэлглиш оказался втянут в живое и страстное обсуждение уличных рынков Лондона. Урсула раскраснелась, сделалась почти хорошенькой, и, как ни странно, этот разговор вроде бы принес ей некоторое облегчение.

Внезапно Дженни Пеграм перегнулась через стол и с гримаской напускного отвращения сказала:

– Хорошенькая же у вас работка: ловить убийц и отправлять их на виселицу. Ума не приложу, что вы в ней находите такого привлекательного…

– Мы не считаем ее привлекательной. Кроме того, в наши дни никого не вешают.

– Ну, тогда отправляют в пожизненное заключение. По-моему, это еще хуже. И готова держать пари, кое-кого из тех, кого вы поймали в молодости, повесили.

Дэлглиш распознал в ее глазах предвкушающий, почти сладострастный блеск. Это было ему не в новинку.

– Пятерых, – тихо ответил он. – Интересно, почему все обычно хотят послушать именно о них?

Энсти улыбнулся своей кроткой улыбкой и с видом человека, решившегося взглянуть на предмет беспристрастно, произнес:

– Дженни, дело ведь не только в наказании, верно? За этим кроется необходимость устрашить негодяев, подчеркнуть, что общество не приемлет насилия, кроме того – надежда перевоспитать и исправить преступников, ну и, разумеется, добиться, чтобы они не повторяли злодеяний.

Уилфред Энсти напомнил Дэлглишу одного особенно нелюбимого школьного учителя, который любил затевать откровенное обсуждение общественных проблем, но всегда с покровительственным видом носителя высшего разума. Он позволял высказывать неортодоксальные взгляды – однако лишь до известной степени и при условии, что в результате класс целиком и полностью убедится в верности и правильности его, учителя, взглядов. Теперь Дэлглиш не поддался на старую уловку и не имел никакого желания подыгрывать. Простодушную реплику Дженни («Ну, если их вешать, они уж точно ничего не повторят!») коммандер прервал словами:

– Я понимаю, что это крайне интересная и важная тема. И все же прошу простить, если лично меня она не привлекает. Я в отпуске – выздоравливаю и не хочу сейчас думать о работе.

– Вы болели? – Каруардин старательно и сосредоточенно, как неуверенный в своих силах ребенок, потянулся за медом. – Надеюсь, ваш визит сюда не вызван, пусть и подсознательно, личными мотивами? Вы не подыскиваете приют на будущее? Не страдаете от прогрессирующего неисцелимого заболевания?

Снова вмешался Энсти:

– Все мы страдаем от прогрессирующего неисцелимого заболевания. Мы называем его жизнью.

Каруардин улыбнулся, точно поздравлял сам себя с выигрышем в какой-то своей, неизвестной остальным игре. Дэлглиш, которому начинало казаться, будто он попал на Безумное Чаепитие, не мог понять: претендует ли высказывание Уилфреда на какую-то глубину мысли или же это сказано просто по глупости? Зато он был уверен в другом: Энсти не раз произносил эту фразу прежде. Наступила короткая неловкая пауза, а потом Уилфред сказал:

– Майкл не говорил нам, что ждет вас. – В его устах это прозвучало кротким упреком.

– Возможно, не получил мою открытку. Она должна была прийти утром в день его смерти. И я не нашел ее у него в бюро.

Энсти чистил яблоко и не отрывал глаз от вьющейся из пальцев полоски желтой кожицы.

– Его привезли из больницы на карете «скорой помощи». В то утро я никак не мог сам забрать Майкла. Насколько я понял, они останавливались у почтового ящика забрать письма – наверное, по его просьбе. Потом он отдал одно письмо мне, а одно – моей сестре, так что и вашу открытку должен был получить. Но я совершенно точно не находил ничего подобного в бюро, когда рылся там в поисках завещания или каких-либо еще письменных инструкций, которые он мог оставить. Это было утром после его смерти. Хотя, конечно, я мог и пропустить ненароком…

– В таком случае она так и лежала бы там, – непринужденно заметил Дэлглиш. – Наверное, отец Бэддли ее выкинул. Жаль, что вам пришлось взламывать бюро.

– Взламывать? – Голос Энсти выражал лишь вежливое удивление.

– Замок был взломан.

– Да-да, верно. Сдается мне, Майкл потерял ключ и от крайней нужды пошел на столь крайние меры. Простите за невольный каламбур. Когда я стал искать, то обнаружил, что бюро открыто. Мне и в голову не пришло осмотреть замок. А это важно?

– Для мисс Уиллисон – да. Насколько я понимаю, бюро теперь принадлежит ей.

– Разумеется, сломанный замок делает его менее ценным. Однако вы и сами обнаружите, сколь мало мы в Тойнтон-Грэйнж придаем значения материальной собственности.

Энсти снова улыбнулся, словно прося прощения за подобное легкомыслие, и повернулся к Дороти Моксон. Мисс Уиллисон сидела, уставившись в тарелку, и не поднимала глаз.

– Наверное, глупо с моей стороны, – промолвил Дэлглиш, – но мне бы все же хотелось удостовериться в том, что отец Бэддли знал о моих намерениях. Я подумал, может, он засунул открытку в дневник, но на столе последней тетрадки не оказалось.