Когда герои восстают (ЛП) - Дарлинг Джиана

Эмоции вспыхнули в ее глазах так ярко, что ослепили меня, как солнечный свет на стали. Она попыталась скрыть это, моргая и опуская выразительный взгляд на раковину, будто это было очень интересно.

Я использовал наши соединенные руки, поднимая ее подбородок, заставляя ее посмотреть на меня.

— Между нами нет ничего постыдного, lottatice mia (пер. с итал. «мой боец»). Я не позволю тебе стесняться своих эмоций со мной. Стыдиться мечты, которую, я надеюсь, ты разделишь со мной. У большинства людей есть причины бояться меня. Я покончу с ними, не моргнув глазом, даже за малейшее оскорбление меня или моих близких. Но ты? — я провел носом по ее изящной шее и прижался открытым ртом к ее щеке. — Тебе нечего бояться меня, поняла? У тебя было достаточно поводов для страха в жизни, и я разнесу в клочья всю вселенную, если она посмеет снова причинить тебе вред. Ты меня поняла?

Она прикусила губу, помада стерлась до бледно-красных пятен.

— Я боюсь не столько тебя, сколько себя. У меня есть склонность разрушать все хорошее, что у меня когда-либо было. А ты, несомненно, лучшее из них.

Я медленно вытащил свой размякший член из нее, двигая рукой вниз, чтобы прижать ее к себе. Наша смешавшаяся сперма просочилась между пальцами и одинокой дорожкой стекала по внутренней стороне бедра. Я прижался к ее горлу, глядя в затуманенные штормом глаза, и дал ей обещание, которое не собирался нарушать.

— Tu si l'azzurro dò mare sì duci e si amar, — сказал я ей.

Ты как море, сладкая и соленая.

— Моряк не покидает море, потому что оно штормит, и не прощает океану его настроения. Я не намерен отказываться от тебя, Елена, потому что нет такой части тебя, которую я не считал бы достойной и очаровательной. Если все закончится, то только потому, что ты сама решила положить этому конец и отказываешься позволить мне бороться за то, чтобы вернуть тебя.

— Я не хочу этого, — прошептала она, так тихо, что это было едва слышно.

— Тогда я с тобой, — пообещал я, запечатывая слова поцелуем в эти полные красные губы.

И когда я оторвался, она яростно притянула меня обратно, произнося эти же слова в мои раздвинутые губы, словно садовник, сажающий семя.

— Io sonno con te.

Глава 5

Елена

Неаполь был городом контрастов. Говорят, что человека формирует место его рождения, город, в котором он вырос, так что я стыдилась и гордилась этим, как в лучшую, так и в худшую сторону, поэтому Неаполь был моим домом.

Мы проехали по улицам города на длинном, низком Ламборджини, который появился возле виллы Рокко Абруцци в центре города, пока мы были заперты внутри. Данте взял ключи у прыщавого юноши в футбольной майке S.S.C. Napoli и с шестью золотыми цепочками на тонкой, почти хрупкой шее. Невозможно было смотреть на него и не представить Себастьяна в том же возрасте, если бы он поддался давлению Каморры и вступил в их ряды.

Данте уловил мою легкую дрожь, но не сказал ни слова, помогая мне забраться в низкую машину и закрывая за мной дверь, окликнув Фрэнки, который садился в черный Рендж Ровер, задерживающийся посреди улицы, несмотря на гудящий транспорт.

На самом деле, мы оба были странно молчаливы, пока ехали по улицам. Возможно, он был погружен в воспоминания, как и я, хотя мне казалось нереальным, что Данте мог существовать в городе в то же время, что и я. Это романтично и глупо, но я была уверена, что должна была почувствовать его в атмосфере, магнитную силу, притягивающую нас друг к другу через стены, покрытые штукатуркой, и ограждения из цепей.

По показной вилле Рокко и гладкому Ламборджини, на котором мы сейчас проезжали по улицам, было очевидно, что впечатления Данте от города значительно отличаются от моих собственных.

Когда мы въехали в Форчеллу, испанский район, я наконец-то узнала родной город. Здесь было бесчисленное множество бедных домов с одной или двумя комнатами, выходящих прямо на улицу или забитых в переулки, которые были магистралями города. Один мужчина спал лицом вниз на земле возле больницы, используя в качестве подушки мешок со старыми лимонами. Проститутки задерживались в открытых дверных проемах, частично завуалированных кусками яркой ткани, а дети носились по улицам, выполняя поручения родителей, отбивая футбольные мячи от стен на улицу, где они попадали под старые брошенные машины.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Это не гламурная Италия, не Италия для туристов.

Это моя Италия.

У меня болела грудь, когда я быстро проносилась по улицам. Это было странное и тревожное осознание того, как далеко я ушла от своего детства, когда я сидела здесь с человеком из мафии в машине за сто тысяч евро на пути к тому, что, несомненно, будет очередной роскошной виллой, подобные которой туристы и мечтатели всегда представляли себе как квинтэссенцию моей страны.

Я видела роскошный автомобиль раз или два в юности, желтая краска сверкала гораздо ярче, чем потрескавшаяся штукатурка нашего маленького дома за городом. Дон Сальваторе был в этой машине, навещал нас, как иногда на Рождество или на дни рождения. Как только кто-то из нас, детей, замечал машину на потрескавшейся асфальтовой дорожке, мама велела нам разбежаться, чтобы она могла сама поговорить с капо.

— Пенни за твои мысли, — предложил Данте, когда мы, наконец, вырвались на окраину города, и он завел мотор, выезжая на шоссе, ведущее на юг. — Они такие громкие, что я их почти слышу.

Я тихонько фыркнула, приложив кончики пальцев к оконному стеклу, будто могла прикоснуться к проплывающим мимо пейзажам.

— Просто вспоминаю.

— Плохие воспоминания?

Я слабо пожала плечами.

— В основном. Хотя иногда мы были довольно счастливы. Мама боролась с работой и четырьмя детьми, с Симусом и собственной депрессией, но она любила нас. Она пела, когда мы развешивали белье на заднем дворе, и бесконечно гоняла близнецов, потому что в них всегда было так много энергии. Она постоянно готовила для нас, стоя на кухне и болтая о наших днях, пока раскатывала тесто, как скульптор глину. Это было место, где мы собирались в конце каждого дня. Даже мы с Жизель были близки, когда были молоды, но она, похоже, этого не помнит.

У всех нас разные отношения с прошлым. Иногда мы перечеркиваем целое, чтобы избавиться от нескольких плохих частей.

— Ммм, — хмыкнула я, потому что думала, что он прав, но никогда не задумывалась об этом. — Как ты стал таким мудрым?

Он бросил на меня взгляд.

— Ты поверишь мне, если я скажу, что родился таким?

Я рассмеялась, часть яда в моих венах рассеялась.

— Нет, абсолютно не поверила бы.

Он легко пожал плечами.

— Это правда. Я очень особенный человек.

Я покачала головой на его выходку, удивляясь, как возможно, что он смог очаровать меня, даже когда я была погружена в путаницу и плохие воспоминания. Нельзя было отрицать, даже если бы я хотела, что он действительно очень особенный человек.

— Итак, каков наш план, капо?

Он бросил на меня быстрый взгляд, пока набирал скорость, обгоняя медленно движущуюся машину на быстрой полосе.

— Звучит неплохо.

— Что?

— Наш план, ты сказала, будто мы команда.

Тревога пронзила меня, но я сделала глубокий вдох, чтобы прогнать ее.

— Разве нет?

— Да, — твердо согласился он, протягивая руку, чтобы сжать мое бедро. — Но это новая территория для нас обоих. Думаю, мне не нужно говорить тебе, что традиционно женщины остаются в неведении относительно семейных вопросов.

— Хорошо, что мы с тобой не традиционны, не так ли? — я по-прежнему остро ощущала тяжесть пистолета, пристегнутого к бедру. — Когда Рокко осмелился намекнуть, что меня могут забрать у тебя... — я задрожала. — Я поняла, что мне нужно перестать быть пассивным участником собственной жизни. Мне кажется, я слишком долго пробыла жертвой. Я хочу быть женщиной, которая борется за то, чего хочет. И я никогда ничего не хотела так сильно, как тебя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Данте перевернул свою руку на рычаг переключения передач, приглашая меня положить свою сверху. Когда я сделала это, он переплел наши пальцы и сжал их. Я смотрела на наши переплетенные пальцы, на то, как мы вместе управляем машиной, и понимала его невысказанный символизм.