Сядьте на пол - Алексей Андреев

Одна из удивительных особенностей этого процесса – связь с развитием движений. Первые интонационные слова‑песни появляются в 4‑5 месяцев, вместе с ползанием и хождением на четвереньках. Следующий всплеск, в 7‑8 месяцев – это вставание и хождение: напевы становятся разнообразнее, начинают модулироваться ритмом, появляются более конкретные словечки. Больше движений ‑ больше слов:

«Массажистка Катя делает с Евой такое хитрое упражнение, когда надо одну ногу поставить коленкой на край стула, а вторую поднять и поставить полностью ‑ и встать, как будто учишься на стул влезать. Во время этого упражнения Ева громко говорит "Га!" ‑ и никогда больше не использует это слово». (сентябрь 2009)

«Кит упорно не хочет говорить человеческие слова. Зато нечеловеческие ‑ с удовольствием. Вчера отказывался от овсянки ‑ делал страшное лицо и рычал. Ещё научился цокать языком, в добавление к разным шипениям и урчаниям. Я мысленно перебираю, какие звуки я ещё умею издавать, а он не умеет. Чувствую, скоро у меня останется только свист. Он тоже это понимает: внимательно смотрит, когда я свищу.

Несколько слов у него, впрочем, появилось ‑ но не для нас. Самые главные друзья ‑ тапки‑собаки. Для них есть специальное приветствие: несколько раз тыкнуться в них лбом и сказать "бр‑р‑ру". Больше это "бр‑р‑ру" нигде не используется, только с друзьями‑тапками. А слово "гых!" означает разные крутые штуки, в первую очередь ‑ дверцу стиральной машины». (март 2005)

Про слова‑звукоподражания все знают. Поэтому сразу поговорим о самом неприятном, самом тяжелом звукоподражании: когда надо копировать этих ужасных родителей! Они же ждут, что дети будут повторять не собачий, а человечий язык. Но зачем они используют такие длиннющие слова? Неужели не ясно, что нормальное слово должно состоять из одного слога! Ну ладно, пусть один согласный звук будет. Но потом чтобы шёл хороший понятный гласный. И всё! Отличный же язык. Опять же вспоминается китайский.

У моих прикладных лингвистов этот язык односложных фонем активно использовался от года до двух. Обычно выбирается первый слог. Иногда ‑ ударный. А иногда ‑ просто самый удобный.

«ка» ‑ кран, чашка, качели

«ба» ‑ вода, банка, рубашка, собака, борода

«бу» ‑ мусор, бутылка

«би» ‑ вилка, рыбка

«па» ‑ падать, палец, палка

«ма» ‑ мячик, мальчик, масло, маленький

«мо» ‑ мороженое, море

«га» ‑ глаз, утка, рюкзак, голова, играть, виноград

«ти» ‑ цветы, птица, Кит, Кира

«си» ‑ кефир, сыр

«кх» ‑ ворона, кошка

За односложными словами идут двусложные, которые создаются простым повтором. У Кита меня особенно веселили "дяб‑дяб" (одеваться) и "ган‑ган" (горох). У Евы были популярны «мо‑мо» (макароны) и «йо‑йо» (йогурт). Некоторые родители считают такой язык повторов вредным сюсюканьем. И гордятся даже ‑ мол, мой ребенок никогда не говорил "гав‑гав", он сразу сказал "собака"! Эти люди просто не понимают, какой язык удобнее. Они ведь не жили на Таити, где Гоген рисовал свою знаменитую "Ноа‑ноа".

«Кит обнаружил, что "пис‑писом" можно называть разные другие феномены: душ, например, или аэрозоль. Устроил нам несколько "ложных тревог", выкрикивая это слово и показывая на пачку с памперсами: там пацан нарисован с каким‑то горшком. А сегодня ‑ ещё одна версия. Пошли гулять. Кит делает первый шаг за дверь подъезда, осматривает мокрый после дождя асфальт, и протянув вперёд руку, как Ленин, торжественно провозглашает: «Пис‑пис!» (сентябрь 2005)

«Маша у нас главный переводчик с китайского языка Евы. Но сегодня и она ошиблась. Поставила Еве мультик про Пуха. А Ева продолжает кричать “Пу! Пу!” Оказалось, просит квашеной капусты». (сентябрь 2010)

Ну ладно, признаем: есть такая проблема непонимания в простом языке тихоокеанских народов, где на одно короткое слово повешено множество смыслов. При этом ошибки перевода происходят с обоих сторон:

«Ева начинает махать, изображая прощание, когда слышит слово «пока» в составе других слов и выражений, таких как «покакать» или «я пока никуда не пойду». А в слове «дурак» слышит «ура» ‑ и начинает хлопать. Вот смешной иностранец!» (январь 2010)

Ближе к двум годам появляются двусложные и более длинные слова. Правда, сопротивление неудобным звукам, особенно жутким скоплениям согласных, продолжается ещё долго. Хорошо японцам, у них согласные всегда чередуются с гласными. Аригато, Кавабата! Может, и нам так разговаривать?

Из‑за этого японского языка у родителей продолжаются трудности перевода. Что такое "питити"? Ну, это быстро: "птицы". А вот слово "тику" посложней. Общий контекст я понял по жестам (что‑то про деревья), но пришлось еще несколько дней крутить слово на языке, пробовать перестановки слогов и сходные звуки, прежде чем стало ясно: это "листик".

«Киту год и десять с копейками. Теперь слова есть для всего! Так и прут! Главное, понять их. "Оен ага пахонь" ‑ ну кто бы понял, что это олень рогатый плохой? Тут надо смотреть, что вокруг, что в руках, что было вчера на ту же тему... или что читали. "Гамота бадота" ‑ синоним выражения "охабота". Используется, когда несёшь тяжелую вещь. Это цитаты из Чуковского: «Ох нелёгкая это работа, из болота тащить бегемота.» (апрель 2006)

«Лёва называет это «иммоват». А Ева называла это «лебанан». Внимание, вопрос: русское название и допустимая дозировка?» (август 2013)

Интересные перестановки случаются и в порядке слов. Когда Киту было полтора, он говорил "папа какакан да!", что означало "папа таракана показал" (была у нас такая пальчиковая игра). Я тогда иронизировал ‑ мол, ещё один признак японца: у них глаголы ставятся в конце предложения. Через пять лет Ева в том же возрасте говорила "папа га ап!", рассказывая о том, как я засовываю в глаз контактную линзу.

Чем ещё удобен японский: там нет множественного числа. Или нет единственного. В языке детей это разделение появляется после двух лет и вызывает разнообразную путаницу. У Евы было прекрасное выражение «один людь». А у Лёвы – «один молоко» и «один огонь», причём означали они совершенно разные вещи. В случае молока, Лёва использовал «один» в значении «ещё немного», потому что раньше часто слышал это слово именно в таком смысле («ещё один мультик, и спать»). Что касается огня, то он услышал у старшего брата пример обратного отсчёта («три, два, один… огонь!») и справедливо решил, что длинное выражение можно сократить до двух слов.

После таких наблюдений поневоле ощущаешь, что наш великий и могучий язык на самом деле ‑ ржавая колымага, собранная из подручного мусора. В нестабильных точках этой хаотичной системы "победившее" решение выбирается по совершенно случайным признакам ‑ камешек вызывает лавину, новая странность закрепляется в языке, и это уже необратимо. Какой‑то умник назвал свою компанию "Ксерокс", и через тридцать лет это кошачье слово используют миллионы. Удобно ли произносить его, режет ли оно слух ‑ не играет роли. Случайный камешек победил.

Может, точно так же закрепился и звук "Р"? Был в древности на севере какой‑нибудь певец c больной челюстью, Гомер такой нормандский. Пел популярные песни, и от него пошло‑поехало это самое "Р". И вот уже всем детям говорят про дефект речи и заставляют этот дугацкий звуг выговагивать.

Думаете, я опять шучу? Кит не выговаривал "р" до пяти лет. В садике ему предложили позаниматься с логопедом. Но упражнения не давали результата, делать их ему не хотелось, и мы забили. А звук "р" он научился говорить в следующем году, когда у них в группе появилась девочка, которая грассировала. Кит стал её пародировать. Сначала это было не "р", но я четко слышал, что это уже какой‑то новый звук. Через месяц и "р" появилось.

Когда дети продолжают конструирование собственного языка на уровне целых слов и предложений, это замечают уже все взрослые. К сожалению, большинство видит в этом лишь прикольные ошибки, хотя во многих случаях такое словотворчество ‑ попытка исправить несовершенство языка взросликов:

‑ Не надо со мной сисюкаться.

‑ Тушить капусту? Она что, горит?

‑ В этой игре будут подсказки и отсказки.

‑ Пап, а кто такой адмирал Тейский?

‑ Это сделал какой‑то враг! Да, враг‑отшельник!

‑ Давай ты будешь гусем, а я гусеницей.

‑ У людей отечество, а у котов – котечество.

‑ Как можно «слышать запах»? У него же нет звука!

‑ Это бальное платье, у него вокруг такие хренделя…

‑ Там растут цветы математики.

‑ Смотрите, какой у меня небардак!

‑ А мы в кинотеатре купим поп‑корм?

‑ Кто‑кто… Караганто!

Для желающих разобраться в этой стадии детского новояза рекомендую книгу Корнея Чуковского "От двух до пяти" [20]. Лично я нашёл там много знакомого. В три года Ева вдруг стала подчёркнуто игнорировать уменьшительные суффиксы: фонарик и подарок у неё превратились в "фонар" и "подар", а подушка и верёвка ‑ в "подугу" и "верёву". А вот что пишет Чуковский: