Стрелок. Извлечение троих. Бесплодные земли - Стивен Кинг

IX

Утром она сварила ему овсянку, которую он молча съел. Он сосредоточенно поглощал ложку за ложкой, не думая об Элис и вряд ли ее замечая. Он знал: ему нужно идти. С каждой лишней минутой, пока он медлит, человек в черном уходит все дальше и дальше. Возможно, он уже в пустыне. До сих пор он неуклонно держал путь на юго-восток, и стрелок знал почему.

– У тебя есть карта? – спросил он, оторвавшись от тарелки.

– Этого городка? – рассмеялась она.

– Нет. Страны к юго-востоку отсюда.

Ее улыбка увяла.

– Там пустыня. Просто пустыня. Я думала, ты останешься, ненадолго.

– А что за пустыней?

– Откуда мне знать? Еще никто ее не перешел. Никто даже и не пытался, сколько я себя помню. – Она вытерла руки о фартук, взяла прихватки и, сняв с огня ушат кипящей воды, перелила ее в раковину. Над водой поднялся пар. – Тучи уносит в ту сторону. Как будто их что-то засасывает…

Стрелок встал.

– Ты куда? – В ее голосе явственно слышался страх, и она разозлилась на себя за это.

– На конюшню. Если кто-то и знает, так это конюх. – Он положил руки ей на плечи. Они были жесткими, его руки. Но и теплыми тоже. – И распоряжусь насчет мула. Если я соберусь здесь задержаться, нужно, чтобы о нем позаботились. Чтобы он был готов, когда надо будет отправиться дальше.

Когда-нибудь, но не теперь. Она подняла глаза.

– Ты с этим Кеннерли поосторожнее. Он скорее всего ни черта не знает, зато будет выдумывать всякие небылицы.

– Спасибо, Элли.

Когда он ушел, она повернулась к раковине с посудой, чувствуя, как по щекам текут слезы – горячие слезы благодарности. Она уже и забыла, когда ей в последний раз говорили «спасибо». Кто-то, кто ей действительно не безразличен.

X

Кеннерли – мерзопакостный старикашка, беззубый и похотливый – схоронил двух жен и вовсю пялил собственных дочерей. Две девчушки, как говорится, еще не вошедшие в возраст, таращились на стрелка из пыльного полумрака конюшни. Малышка едва ли не грудного возраста со счастливым видом пускала слюни, сидя прямо в грязи. Взрослая уже девица, белокурая, чувственная, неопрятная, что качала воду из скрипучей колонки во дворе у конюшни, поглядывала на стрелка с этаким глубокомысленным любопытством. Она увидела, что он на нее смотрит, приосанилась, ущипнула себя за соски, недвусмысленно подмигнула ему и вновь принялась качать воду.

Конюх встретил его на полпути между улицей и входом в конюшню. Его манеры представляли собой нечто среднее между открытой враждебностью и боязливым заискиванием.

– Уж мы за ним смотрим как надо, – объявил он с ходу, и не успел стрелок даже ответить, как старик вдруг повернулся к дочери и погрозил ей кулаком: – Иди в дом, Суби! Брысь отсюда, кому сказал!

Подхватив ведро, Суби с угрюмым видом поплелась к хибаре, пристроенной прямо к конюшне.

– Это ты о моем муле? – спросил стрелок.

– Да, сэй, о нем. Давненько не видел я мулов. Да еще таких ладных, здоровых… два глаза, четыре ноги… добрая скотина… – Он скривился, как бы давая понять, что у него и вправду душа болит за такое дело или, может, что это была просто шутка. Стрелок так и не понял, что именно, но решил, что, наверное, все-таки шутка, хотя у него самого с чувством юмора было напряжно. – Было время, куда их девать-то не знали, мулов, а потом мир взял да и сдвинулся. И куда они все подевались? Осталось только немного рогатой скотины, и почтовые лошади, и… Суби, я тебя выпорю, Богом клянусь!

– Да я не кусаюсь, – заметил стрелок.

Кеннерли подобострастно съежился. В его глазах стрелок явственно видел желание убить, и хотя он не боялся Кеннерли, он все же отметил увиденное, как будто сделал закладку в книге – в книге потенциально ценных советов.

– Дело не в вас. Нет, не в вас. – Он осклабился. – Просто она от природы немного тронутая. В ней бес живет. Она дикая. – Его глаза потемнели. – Грядет Конец света, мистер. Последний Час. Вы же знаете, как там в Писании сказано: и чада не подчинятся родительской воле, и многих сразит моровая язва. Да вот послушать хотя бы нашу проповедницу, и все станет ясно.

Стрелок кивнул, а потом указал на юго-восток.

– А там что?

Кеннерли опять ухмыльнулся, обнажая голые десны с остатками пожелтевших зубов.

– Поселенцы. Трава. Пустыня. Чего же еще? – Он гоготнул и смерил стрелка неожиданно похолодевшим взглядом.

– А пустыня большая?

– Большая. – Кеннерли старательно напустил на себя серьезный вид. – Колес, может, с тысячу будет. А то и с две тысячи. Не скажу точно, мистер. Там ничего нет. Одна бес-трава да еще, может, демоны. Говорят, что на дальней ее стороне есть еще говорящий круг. Но, наверное, врут. Туда ушел тот, другой. Который вылечил Норта, когда он приболел.

– Приболел? Я слышал, он умер.

Кеннерли продолжал ухмыляться.

– Ну… может быть. Но мы же взрослые люди.

– Однако ты веришь в демонов.

Кеннерли вдруг смутился.

– Это совсем другое. Проповедница говорит…

И Кеннерли понес такой вздор, что чертям стало тошно. Стрелок снял шляпу и вытер вспотевший лоб. Солнце жарило, припекая все сильнее. Но Кеннерли как будто этого и не замечал. В тощей тени у стены конюшни малышка с серьезным видом размазывала по мордашке грязь.

Наконец стрелку надоело выслушивать всякий бред, и он оборвал Кеннерли на полуслове:

– А что за пустыней, не знаешь?

Кеннерли пожал плечами.

– Что-то, наверное, есть. Лет пятьдесят назад туда ходил рейсовый экипаж. Папаша мой мне рассказывал. Говорил, что там горы. Кое-кто говорит – океан… зеленый такой океан с чудовищами. А еще говорят, будто там конец света и нет ничего, только свет ослепляющий и лик Божий с разверстым ртом. И что Бог пожирает любого, кому случится туда забрести.

– Чушь собачья, – коротко бросил стрелок.

– Вот и я говорю, что чушь, – с радостью поддакнул Кеннерли, снова согнувшись в подобострастном полупоклоне. Боясь, ненавидя, стараясь угодить.

– Ты там приглядывай за моим мулом.

Стрелок швырнул Кеннерли еще одну монету, которую тот поймал на лету. Как собака, которая ловит мяч.

– В лучшем виде присмотрим, не беспокойтесь. Думаете задержаться у нас ненадолго?

– Пожалуй, придется. Бог даст…

– …будет вода. Да, конечно. – Кеннерли опять рассмеялся, но уже невесело. В его глазах стрелок снова увидел желание убить. Нет, даже не так. Не убить – а чтобы стрелок сам повалился мертвым к его ногам. – Эта Элли, чертовка, может быть очень миленькой, если захочет, верно? – Конюх согнул левую руку в кулак и принялся тыкать в кулак указательным пальцем правой, изображая известный акт.

– Ты что-то сказал? – рассеянно переспросил стрелок.

Теперь глаза Кеннерли переполнились ужасом – словно две луны поднялись над горизонтом. Он быстро убрал руки за спину, как шкодливый мальчишка, которого поймали за нехорошим занятием.

– Нет, сэй, ни слова. Прошу прощения, если что сорвалось. – Тут он увидел, что Суби высунулась из окна, и набросился на нее: – Я тебя точно выпорю, сучья ты морда! Богом клянусь! Я тебя…

Стрелок пошел прочь, зная, что Кеннерли глядит ему вслед и что если он сейчас обернется, то прочтет у конюха на лице его истинные, неприкрытые чувства. Ну и черт с ним. Было жарко. Стрелок и так знал, что на лице старого конюха будет написана жгучая ненависть. Ненависть к чужаку. Ну и ладно. Стрелок уже получил от него все что нужно. Единственное, что он доподлинно знал о пустыне, это то, что она большая. Единственное, что он доподлинно знал об этом городке: здесь еще не все сделано. Еще не все.

XI

Они с Элли лежали в постели, когда Шеб влетел к ним с ножом, пинком распахнул дверь.

Прошло уже целых четыре дня, и они промелькнули как будто в тумане. Он ел. Спал. Трахался с Элли. Он узнал, что она играет на скрипке, и уговорил ее сыграть для него. Она сидела в профиль к нему у окна, омываемая молочным светом зари, и что-то наигрывала – натужно и сбивчиво. У нее вышло бы вполне сносно, если бы она занималась побольше. Он вдруг понял, что она ему нравится, нравится все больше и больше (пусть даже чувство было каким-то странно отрешенным), и подумал, что, может быть, это и есть ловушка, которую устроил ему человек в черном. Иногда стрелок выходил пройтись. Он ни о чем не задумывался.

Он даже не слышал, как тщедушный тапер поднимался по лестнице – его чутье притупилось. Но сейчас ему было уже все равно, хотя в другом месте, в другое время он бы, наверное, не на шутку встревожился.

Элли уже разделась и лежала в постели, прикрытая простыней только до пояса. Они как раз собирались заняться любовью.

– Пожалуйста, – шептала она. – Как в тот раз. Я хочу так, хочу…

Дверь с грохотом распахнулась, и к ним ворвался коротышка тапер. Вбежал, смешно поднимая ноги, вывернутые коленями внутрь. Элли не закричала, хотя в руке у Шеба был восьмидюймовый мясницкий нож. Шеб издавал какие-то нечленораздельные булькающие звуки, словно какой-нибудь бедолага, которого топят в бадье с жидкой грязью, брызжа при этом слюной. Он с размаху опустил нож, схватившись за рукоять обеими руками. Стрелок перехватил его запястья и резко вывернул. Нож вылетел. Шеб пронзительно завизжал – словно дверь повернулась на ржавых петлях. Руки неестественно дернулись, как у куклы-марионетки, обе – сломанные в запястьях. Ветер ударил песком в окно. В мутном и чуть кривоватом зеркале на стене отражалась вся комната.