Я буду ездить на Форде - Александр Воронин

Занятый работой, машиной, квартирой, пьянками, скандалами, отбившимися от рук детьми, несчастный аусзидлер не замечает, что его ломает и может совсем сломать другая, более важная, проблема. Выражение 'национально-культурная идентификация' звучит на его слух мудрёно, но, как говорят в нарсуде, незнание закона не освобождает от ответственности за него. Чтобы проблему хоть как-то решить, аусзидлеры придумали для себя новую национальность – 'русак'.

Однажды в незнакомой кучке аусзидлеров я, неожиданно для них, заговорил по русски.

– Смотри-ка, наш, русак! – удивилась тетка в куртке с капюшоном (кстати, почему аусзидлерши покупают куртки непременно с капюшоном?).

Я возразил, что ни к русакам, лесостепным зайцам, ни к белякам, зайцам лесным, не принадлежу и принадлежать не хочу. Вот, если к волкам…

Напрасно я бедную женщину обидел, да чего же теперь. Проехали.

Примерно за месяц до того, как мы решили покупать машину, автомобилем года был признан 'Форд Мондео'. На него и загорелись мои завидущие глаза. 'Что говорить, дороговато, но возьмем кредит на пять лет, потихоньку выплатим,' – убеждал я жену. Она соглашалась, что на современной красивой машине ездить, конечно, приятно. Но платить нужно будет столько, что многие другие желания на следующие пять лет из списка придется вычеркнуть. Прикинув все 'за' и 'против' (а какие могут быть 'против'!), мы пошли в фирменный центр 'Форд'. За 'Мондео'.

Вежливый продавец усадил нас за огромный шикарный стеклянный стол, обложил всевозможными проспектами, и мы занялись наиприятнейшим делом – подбирать автомобиль по вкусу. Цвет – черный металлик, отделка салона – велюр, мотор – тысяча восемьсот кубов достаточно, вариант комплектации – не 'Ghia', но и не самая простая, дополнительное оснащение – радио, коврики и т.д.

Уточнив все детали, подсчитав общую стоимость автомобиля и размер ежемесячного взноса, продавец спросил наши удостоверения личности и справки о доходах. Судя по его реакции, азилянтский аусвайс он видел в первый раз, а разглядев штамп, разрешающий следующие полгода жить и работать в Германии, совсем смутился:

– Извините, я такие решения принимать не могу, мне нужно шефа позвать.

Шефом оказалась пятидесятилетняя, элегантно одетая женщина. Быстро глянув на наши аусвайсы, она более внимательно рассмотрела справки о доходах и сочувственно улыбнулась.

– С этими документами вам не дадут кредит ни в одном банке.

– Слышишь, – сказал я жене по-русски, – мы не аусзидлеры, нам кредитов не полагается. – И добавил по-немецки: – Entschuldigen fьr die Stцrung. До свидания.

– Подождите, – хозяйка автоцентра сделала успокаивающий жест, – может быть, я смогу вам помочь.

– Как? – от пережитого унижения у меня дрожали губы.

– Я могу на свой страх и риск сама, без банка, дать вам кредит, но только на год и на сумму, в пять раз меньшую, чем стоит 'Мондео'. За эти деньги вы купите у меня отличный автомобиль. Пойдемте, я покажу.

– Может, пойдем посмотрим? – спросила жена.

– Пойдем, – убитым голосом согласился я.

Хозяйка провела нас к стоянке позади магазина и показала сияющую на солнце вишневым металликом 'Фиесту'.

– Посмотрите – ни вмятинки, ни царапины, безаварийный автомобиль с очень небольшим пробегом. Я даю не него год гарантии без дополнительной платы. Очень хорошо оснащен – радио какое!

Я заглянул вовнутрь – даже запах был, как у нового автомобиля. Радио, действительно, отличное – 'Блаупункт' дорогой модели.

– А мотор! – неожиданно для немолодой элегантной женщины хозяйка ловко открыла капот.

Несколько обескураженный ее напором, я посмотрел на мотор. Чего там увидишь?

– Лучше всего, если Вы пробную поездку сделаете, – она протянула мне ключ.

Я сел в 'Фиесту', осмотрелся. Чуть повыше, чем в 'Жигулях', но удобно, всё на своих местах, как и должно быть.

Мотор завелся с полоборота, легко и упруго включилась первая скорость. Поехали! Мягкая подвеска, легкий руль – превосходно. Я сделал круг по площадке и подъехал к хозяйке.

– Можно, еще раз?

– Если хотите, мы Вам красные номера дадим, и Вы по городу прокатитесь.

– Нет, спасибо, просто, я хочу проехать вместе с женой. Нам и здесь достаточно.

Жена села справа от меня, пристегнулась ремнем безопасности, и мы сделали еще один круг.

– Знаешь, а мне машинка нравится, – сказал я.

– Покупаем ее, и думать нечего, – ответила жена. – Перед кем хвалиться-то, перед аусзидлерами что-ли? И зачем? За год расплатимся, не надо пять лет в кабале сидеть. Берем!

Я не стал возражать и правильно сделал. Уже десять лет служит нам 'Фиеста' 'верой и правдой'. Ни разу не подводила, ни разу не ломалась. За это время один раз заменил глушитель и два раза – аккумулятор. Всё! Когда через несколько лет после покупки 'Фиесты' возникла необходимость во втором автомобиле, мы купили для жены изящный спортивный 'Форд Пума'. Машина для женщины – как одежда – ни в коем случае не должна быть дешевой или старой. А я продолжаю ездить на 'Фиесте'. Конечно, она изрядно потрепалась за эти годы, на крыльях, над колесами, проступила ржавчина, лак немного потускнел, а обшивка сидений потерлась. Так мы все стареем, куда от этого денешься. К сожалению, жизнь здесь устроена так, что купить другой автомобиль выгоднее, чем ремонтировать старый. Грустного момента, когда 'Фиесту' придется сдать на свалку, никак не избежать. Но я об этом не думаю. Сейчас зима, летом пройдем техосмотр на следующие два года, а там видно будет.

Эпилог

Три письма написал я Сашке Иванову. На первое он ответил быстро. Писал, что семейная жизнь у него налаживается, помогла моя теория разумного воздержания ( не знаю я такой теории, и не говорил, вроде бы, ему ничего). На второе ответа не было больше трех месяцев. А когда письмо, наконец, пришло… Могу только сказать, что, к счастью, ни после, ни, тем более, до того я таких писем не получал. Сашка написал, что у него рак лимфатической системы, и назначена химотерапия. Полгода я ему не отвечал. А что писать? Слова поддержки – глупо, сочувствия – еще глупее. Наконец, собрался с духом и написал: надеюсь, мол, что критическая фаза позади, и всё будет хорошо. Но ответа не получил. И не знаю, какие мечты он сумел осуществить, а какие улетели, так и не успев материализоваться.

А 'Форд' или что-то другое – особого значения не имеет.

Я лежу и слушаю музыку. Слушаю, как мелодия убегает от бесстрастного голоса Дэвиса к эмоциональному Ходжсону и дальше, через саксофон, – в никуда. В неизвестность, в бесконечность, в вечность. Когда-нибудь и я умру. Вот здесь, на диване, под скрипку Менухина, под вальс Шопена или под мощный финальный аккорд Джимми Пейджа.

Неизбежно. Печально. Иногда страшно.

Почему так важно, чтобы нас не забыли?