Зимняя ведьма - Пола Брекстон

Папа выбрал эти книги. Каждая из них для него что-то значила; он никогда не брал книгу просто так. У него были свои любимые. Вот эту, с тонкой красной кожаной обложкой, он перечитывал почти всегда – «Сказки тысячи и одной ночи». Как же отец любил эту книгу! И как же я любила слушать, как папа читал ее или пересказывал – он прекрасно помнил все, что в ней было написано. Обложка кажется такой теплой, словно папа только что держал ее в руках. Когда я провожу большим пальцем по названию, оно само читает мне себя, врезаясь в кожу, хотя буквы давно уже стерлись. Меня одолевает страшная тоска, как это часто бывает, когда я снова ощущаю боль папиного ухода. Когда я вспоминаю: какой-то день он еще был со мной, а на следующий нет. И как, когда папа ушел, он забрал с собой мой дар говорить.

Вдруг я испытываю жуткую усталость. Долгая поездка, вся эта печаль и ностальгия, этот странный дом, незнакомые люди, жара… все это для меня слишком, поэтому все, что я хочу – это погрузиться в сон. И все же, боюсь, я до сих пор не в состоянии уснуть. Может быть, обняв папину книгу, прижав ее к сердцу, я смогу ощутить тепло его присутствия? Я, пожалуй, устроюсь здесь на ковре, в луче солнечного света, от которого его шерсть кажется более яркой. Закрою глаза и пожелаю оказаться там, где мой дорогой папочка. Но он очень далеко. Я пыталась найти его много раз, но папа исчез. И все, что я могу – это лишь предаваться воспоминаниям. Перелистывать эти размытые картинки и вспоминать о проведенных рядом с ним минутах. Вспоминать те драгоценные моменты, что моя память сохранила, как сокровищница хранит древний клад. Моменты, когда он был рядом. Я закрываю уши руками, чтобы не слышать, как где-то на улице отчаянно кричит кукушка. Я сворачиваюсь в клубок, обняв книгу и пряча лицо в ее сухих, хрупких страницах, чтобы не чувствовать горький аромат сожженных овощей и угля, поднимающийся вверх по лестнице. Я плотно закрываю глаза, позволив лишь солнцу танцевать на моих веках. Медленно передо мной появляются изображения. Ночь, тихая и теплая. Костер, разведенный в дальнем конце сада. И наконец, папа около этого огня, его лицо ярко освещено пламенем. Он всегда предпочитал проводить время на улице, к маминому неудовольствию. До тех пор, пока позволяла погода, после ужина папа удалялся в это тихое местечко, собирал хворост и разводил костер. И сидел около него, держа в руке глиняную трубку и отдыхая. Я подходила и просила, чтобы он рассказал мне что-нибудь, и, немного посопротивлявшись для виду, папа соглашался. Он посасывал свою трубку и, подняв глаза к небу, словно ожидал ответа от Господа, какую историю поведать. И наконец начинал рассказ. О, рассказчиком папа был превосходным! Мой юный ум, гибкий, будто ива, внимательно следил за всеми поворотами сюжета, и перед моими глазами появлялись ярчайшие образы – воющие волки или поющие феи. Я была очарована. В самом деле, большинство папиных любимых сказок всегда были о чем-то волшебном. А к магии, как говорил мне папа, нужно относиться со всей серьезностью.

– Путешественники знают толк в колдовстве и чудесах, – прибавлял он. – Я не говорю, будто все они колдуны и тому подобное, но они понимают, что становятся свидетелями чего-то волшебного. Твои предки-цыгане обошли весь земной шар, Моргана, и в своих путешествиях встречали немало чудесных вещей и необычных существ. Так они получали свои знания: из далеких стран, странных обычаев и от таинственных незнакомцев. Я тоже раньше проводил все время в путешествиях, это было мое естественное состояние, пока твоя мама не поймала меня в сети.

Отец засмеялся и продолжил:

– Она хорошая женщина, твоя мать, но другая.

Он наклонился вперед, понизив голос.

– В тебе течет кровь волшебника, Моргана. Я это точно знаю. Не бойся ее, как некоторые. Это подарок с небес, хотя будут дни, когда он покажется тебе тяжким бременем.

Папа посасывал потухшую трубку. Он подносил ее к огню и снова зажигал. На какое-то мгновение папу окутывал дым, струйки которого, завиваясь, показывались из его носа. Мне было семь, и я считала папу драконом.

– Если ты не сможешь путешествовать, – сказал он, – то хотя бы постарайся как можно больше читать. Читай все, девочка моя. И храни все знания, потому что никогда не знаешь, когда они тебе пригодятся.

Отец сделал паузу и сел прямо, задумчиво глядя на меня. Я на протяжении многих лет пыталась понять, что скрыто за этим выражением.

– Каждый должен пройти свой путь, Моргана. Жизнь такова – она увлечет тебя то туда, то сюда.

Папа снова выпустил дым, откинувшись назад, так, что на него почти не попадал свет от костра, и в этом дыму он казался мне неясным видением. Единственное, что я ощущала, – его голос.

– Ты должна пройти свой путь, – повторил папа.

На следующее утро он исчез, и я никогда его больше не видела.

Воспоминания убаюкивают меня, а когда я просыпаюсь, то понимаю: прошло уже несколько часов, комната погружена в темноту, и лишь крошечная свечка мерцает на подоконнике. Я с удивлением обнаруживаю, что кто-то снял с кровати лоскутное одеяло и бережно меня накрыл. Судя по всему, этим кем-то был Кай. Должно быть, пришел поговорить, но увидел, что я сплю, и решил укрыть меня, чтобы не замерзла. Человек-загадка. А я уж думала, он придет среди ночи, чтобы потребовать ужин. Я встаю и выглядываю из окна. Ночь светлая, видны звезды, ярко светит луна. Мне трудно понять, который час, но в доме тихо, как будто не сплю одна я.

Я беру свечу и осторожно открываю дверь. И снова, проходя мимо спальни Кая, чувствую что-то неладное. Как будто кто-то за мной наблюдает. Я натягиваю шаль на плечи и спускаюсь вниз. Я уже поняла, на какие доски и ступени на лестнице наступать не надо, так что на кухню я прихожу, не издав ни звука. Огонь в печи почти погас. В воздухе все еще висит запах дыма, но неприятных свидетельств моего дневного фиаско с супом, к счастью, не видно. Со стола убрано, на кухне царит порядок. Мне не по душе ссора с Каем. Я рада: доказательств моей неуклюжести больше нет, но мне неловко при мысли о том, что моему мужу пришлось за мной убирать. Вряд ли ему это понравилось. А теперь я, получается, ему должна. В животе урчит от голода, и я беру из кладовой кусок сыра и ломоть хлеба. Я собираюсь устроиться на подоконнике, как вдруг замечаю Кая, спящего на стуле по другую сторону стола. И как я его только не разбудила своими передвижениями. Интересно, как часто он тут ночует? Я помню, когда папа исчез, мама спала в кресле рядом с камином. Говорила, что переутомилась и задремала. А потом призналась, что ей слишком одиноко в холодной постели. Неужели Кай все еще скучает по умершей жене? Могу ли я сравниться с ее призраком?

Я замечаю у его ног корги. Брэйкен открывает один глаз, узнает меня, безусловно, больше по запаху, чем зрительно, слегка виляет хвостом и продолжает дремать.

Тише, малыш. Не буди своего хозяина.

Кай крепко спит. Я так близко, что могу протянуть руку и прикоснуться к нему. Он выглядит моложе. В состоянии покоя он не кажется таким суровым, как обычно, когда я его вижу. Или, по крайней мере, когда ловлю его взгляд. Неужели он думает, что от меня одни проблемы? На Кае красивая рубашка без воротника, поверх которой надет шерстяной жилет. На нем брелок и золотые часы с цепью. Кай любит выглядеть… респектабельно. Даже у себя дома, присматривая за скотом, он следит за собой. Не то что другие погонщики, с их длинными пальто и отсутствием манер. Когда мы познакомились на рынке в Крикхоуэлле, он поступил как джентльмен, хотя был не обязан. Мы с мамой продавали на рынке сыр, когда могли, и покупали по дешевке молоко с молочной фермы Спенсера Блэнкума, где работали. Торговля всегда шла хорошо, когда погонщики ехали через рынок. И вот там-то Кай впервые меня увидел. Вряд ли он подумал, что я что-то из себя представляю. Девушка, продающая сыр на самом мелком рынке во всем графстве. Кай пришел посмотреть мой товар вечером, когда только приехал, а потом вернулся утром, до того как ему пора было уезжать. Потом заехал на обратном пути, когда уже выполнил большую часть своих поручений. Год-полтора прошло в этих разъездах. За эти встречи Кай смог убедить себя, что нашел подходящую невесту. А потом уговорил маму, что с ним я буду как за каменной стеной. Ох, сколько же сыра ему пришлось купить! Возможно, только этот сыр и заставил его поверить, будто я способна готовить. Помнится мне, Кай сделал все возможное, чтобы выглядеть человеком благовоспитанным и надежным.

Только посмотрите на него. Слишком длинные ресницы для мужчины. Кожа загорела от жизни на открытом воздухе, но не покрылась морщинами. Волосы выгорели на летнем солнце. Разница в возрасте между нами несколько лет, но я все равно вижу перед собою юношу. Неуверенного в себе. Уязвимого. Ой! Он шевелится. У меня нет ни малейшего желания, чтобы меня обнаружили. Он что-то бормочет, не открывая глаз. Собачки поднимают голову. Я спешу обратно в свою комнату.