В родном городе - Виктор Некрасов

– Двадцать пять уже.

– Господи боже мой, почему вы все считаете себя стариками? Вы и жизни-то по-настоящему не видели.

– Ну, это уж, мам… Анна Пантелеймоновна, не говорите! Три года на фронте…

– Чепуха! Честное слово, Колечка, посмотрю я на вас, и мне кажется, что я ку-уда моложе вас всех.

Николай соглашался: в Анне Пантелеймоновне действительно молодости хватало на десятерых. Маленькая, подвижная, она, казалось, никогда не устает. Придет в девятом часу, наскоро чего-нибудь хлебнет и уж бежит куда-то.

– Ты куда, мать?

– К Пустынским. У них, кажется, «Анна Каренина» есть. Третий день уж Ковальчук из хирургического просит, а она на руках. Я мигом…

Старик Ковров только улыбался и поглаживал свою лысину. Кстати, сам он тоже не прочь был, подобно Анне Пантелеймоновне, попилить Николая.

– Вот ты, капитан, ей-богу, чудак, – говорил он, откладывая рубанок и сворачивая цигарку толщиной в свой корявый коричневый палец. – Ну что ты все на фронт рвешься? Чего, спрашивается? Свое дело ты уже сделал, хай другие теперь повоюют. Ну, в сорок первом, сорок втором, я понимаю, все на фронт рвались. А сейчас? Куда уж ему? («Он» – это означало Гитлер.) И без вас до него доберутся и шею свернут.

– Вот и не хочется, батя, – здесь Николаю разрешалось так говорить. – Вот и не хочется, чтоб без нас.

– А еще чего тебе не хочется? Работать тоже не хочется? А? Разбаловался там, на войне? Немец бежит, а тебе бы за ним, трофеи только подбирать.

Николай смеялся.

– Не всегда и не везде бежит, батя. Сейчас, например, на Висле, ребята пишут…

– Ну и пусть пишут. Наш Митька тоже пишет. Я же про него ничего не говорю. У него руки и ноги целы.

В этом месте Марфа Даниловна всплескивала руками:

– Да ты что говоришь! Побойся бога!

– А ничего я не говорю, – дразнил ее старик, – говорю, что руки и ноги целы, может еще и повоевать. А у этого… Покажи-ка, пальцы работают?

Николай пытался пошевелить пальцами, но это еще не выходило, – чуть-чуть только удавалось на несколько миллиметров отодвинуть большой палец.

– Тоже мне вояка! – Никита Матвеевич, сплюнув на пол, после чего всегда оборачивался, не заметила ли «старуха», растирал ногой плевок и брался за рубанок. – Пока твои пальцы заработают, война кончится. Что тогда делать будешь?

– Еще не знаю, Никита Матвеевич.

– А пора бы знать. Не нам же, старикам, после войны все делать! Бездельник ты, вот что…

Николай любил заходить к Ковровым, хотя там всегда был отчаянный беспорядок. Старик мастерил какие-то этажерки и полочки, Марфа Даниловна что-нибудь гладила или штопала, Петька, сидя в углу на полу, путался в каких-то проволоках и паял детали какой-то никому не известной машины. Николай сидел в углу, покуривая, и с завистью смотрел на всех троих. Шипит примус с кипящим на нем столярным клеем, шипит Петькин паяльник, пахнет клеем, смолой, керосином, и от всего этого становится как-то уютно и весело. Что и говорить! Иногда просто приятно посмотреть, как другие работают, когда сам лишен этой возможности.

Вообще с того дня, как он выпил в этой квартире первый стакан чаю с малиновым вареньем, Николай почувствовал, что дни вовсе не так уж длинны. Его даже перестал раздражать полковник Зилеранский со своей язвой. Нашлись какие-то общие, помимо лечения, темы для разговоров, и все чаще строгая, всем недовольная сестра-хозяйка, заглядывая в палату, говорила: «Нельзя ли потише, товарищ Митясов? Ваш голос даже в операционной слышно. Просто не узнаю вас…» А операционная сестра Дуся, все и всегда обо всех знавшая, начиная от главного врача и кончая вчера только поступившим больным, как-то после перевязки покачала головой и сказала дежурной няне:

– Появилась женщина. Факт.

– 11 –

Острогорским должны были привезти дрова. Валин институтский завхоз был расторопен и загодя, еще до наступления первых осенних холодов, обеспечил всех сотрудников хорошими дубовыми дровами. Договорено было, что Яшка привезет их на своей машине, а Николай с Петькой Ковровым распилят и наколют.

Дрова должны были привезти в четыре, но Николай задержался со своими процедурами и вышел из госпиталя в начале пятого.

На мосту, у входа, столкнулся с Сергеем.

– Ты куда? – спросил Сергей.

– В гости.

– К кому?

– К знакомым.

– Обзавелся уже?

– Да, обзавелся.

Николай ожидал дальнейших вопросов в стиле Сергея, но тот только сказал:

– Я тебя провожу. Не беги только, мне под гору трудно.

– Ты где пропадал? – спросил Николай.

– Где надо, там и пропадал.

– Просьбу мою, конечно, не выполнил?

– Почему конечно? В адресном столе Куценко нет. Если б был, я б тебе сообщил.

Когда они спустились с горы, Сергей сказал:

– Ты что, в театр торопишься? Боишься опоздать?

– Нет, не в театр.

– Так чего ж ты бежишь? Двуногий… Мне протез ногу натер.

Они пошли тише.

– Я видел твою Шуру, – сказал Сергей.

– Где? – Николай удивленно посмотрел на него.

– Не все ли равно где.

– А откуда ты ее знаешь?

– Знаю, и все. По-моему, ты должен к ней сходить.

Николай остановился.

– Говори толком!

– Ага… Заело.

– Брось дурака валять! Когда ты ее видел?

– Может, сядем?

Они сели на парапет у входа на стадион.

– Так где ты ее видел?

– В обувном магазине встретил.

– Ну?

– Я считаю, что ты должен к ней пойти.

– Зачем?

– Это уж твое дело. Но я так считаю.

– Слушай, Сергей; какого дьявола ты говоришь загадками?

Сергей мрачно улыбнулся.

– Она тебе говорила, что я у нее был?

– Ты? У нее? Нет, ничего не говорила. Зачем же ты к ней ходил?

– Так просто. Захотелось.

– А ну тебя!..

Николай встал.

– Сядь, сядь… Я тебе серьезно говорю; сходи к ней. Я видел ее после вашей встречи. Тут что-то не то. У меня ведь есть на это чутье.

– Что она тебе говорила?

– Ничего не говорила. Я говорил. Мы прошлись с ней до Днепра и обратно. Ей надо было на площадь Сталина. Кроме того, я познакомился с дядей Федей. Не в этот раз, а в первый, когда заходил к ней.

Николай вопросительно взглянул на Сергея. Сергей смотрел куда-то в сторону.

– Пацан! Верь моему слову, тут что-то не так.

Николай промолчал. Ему было неприятно, что Сергей заговорил о Шуре. При чем тут Сергей? И зачем он к ней заходил? И зачем вообще он вмешивается? Сергей дернул его за рукав.

– А может, в забегаловку заскочим? Здесь недалеко. Та самая, где мы познакомились. Тяпнем по маленькой, и катись на все четыре стороны.

– Не хочу.

– Вот черт трезвый! Ты что, вообще перестал водку пить?

– Просто не хочется. Не интересует сейчас.

– И что собой представляет дядя Федя?

– Тоже не интересует. И вообще это мое дело. Не твое и не чье-либо, а мое. Понял?

Сергей пожал плечами:

– Ну, раз не мое, тогда… будь здоров!

Он крутнул в воздухе палкой и ушел.

Только пройдя квартал, Николай почувствовал, что разговаривал с Сергеем не так, как надо. Ну чего, спрашивается, он на него разозлился? Ну, не его дело, допустим, но ходил-то он ведь к Шуре не для себя, а для него, Николая… Может, вернуться?

Николай взглянул на часы. Без четверти пять. Поздно!

Придя к Острогорским, Николай застал всю квартиру толпящейся вокруг сваленных на полу здоровенных плах и обсуждающей, на сколько времени их может хватить и что экономнее: на две или три части пилить каждую плаху? Петька разводил пилу.

– Мы сейчас с дядей Колей покажем класс. Он теперь тоже левша, – Петька был левшой.

Яшка с шумом расчищал место для козел.

– Бесплатно делать не будем, учтите это, Анна Пантелеймоновна. Всякая работа вознаграждения требует.

– Ладно, ладно! Уходите же.

– Я не шучу. На четвертый этаж все-таки таскали.

– Да уходите, ради бога, не мешайте! – Анна Пантелеймоновна пыталась вытолкнуть здоровенного Яшку из кухни, но тот упирался. – По рюмке наливки, так и быть, уж дам.

– И не на кухне, а у вас, из рюмочек, по-интеллигентному.

Наконец всех удалось выпроводить, и Николай с Петькой приступили к пилке. У них не очень-то получалось – пила все время заскакивала, оба обвиняли друг друга в неумении пилить. Когда пришла Валя, Николай прогнал Петьку учить уроки, взял пилу в правую руку. Дело пошло лучше, хотя руку приходилось все-таки привязывать бинтом к рукоятке пилы. Рука скоро уставала, и приходилось опять переходить на левую.

Валя раскраснелась, ее бронзово-рыжие волосы растрепались и падали на глаза, левая рука упиралась в плаху, а правая равномерно и с силой тянула к себе пилу.

– Вы хороший пильщик, – сказал Николай.

– Хороший, – согласилась Валя и ловко подхватила отвалившийся кусок плахи. – Только спина с непривычки болит. – Она отбросила чурбак в сторону и посмотрела на форточку. – Какой дурак ее закрыл? Жарко…

Она легко вскочила на подоконник, открыла форточку, хотела соскочить на пол, но зацепилась юбкой за шпингалет.