Служитель египетских богов - Челси Ярбро

— Вы об этом уже говорили, — пробурчал Бондиле, ковыряя инжир. — Что ж, отчасти я с вами согласен. Некоторые египтяне и впрямь косо поглядывают на европейцев. И, вступая с ними в контакт, следует, конечно же, соблюдать строжайшую церемонность. Я верно вас понял, мадам?

Мадлен сделала вид, что не уловила сарказма.

— Да, профессор, благодарю.

Дверь снова открылась — пришли Юрсен Гибер и Жюстэн Лаплат, высокий угловатый эльзасец, приглядывавший за наемными землекопами. Когда выяснилось, что он вполне сносно владеет местными диалектами, Бондиле мало-помалу сделал его своей правой рукой.

— Доброе утро! — Эльзасец обшарил гостиную взглядом. — А где же Нуа и Анже?

— Тянутся, — беззаботно откликнулся Жан Марк, двигаясь, чтобы освободить местечко у столика. — Мы тут пьем кофе, — зачем-то добавил он.

Гибер остановился в дверях.

— Может, мне стоит сходить за де ла Нуа? — Вопрос был адресован начальнику экспедиции.

— Подождем с четверть часа, — принял решение тот и указал на один из диванов. — Присаживайтесь, Юрсен. Выпейте с нами кофе.

— Благодарю, как-нибудь в другой раз, — спокойно ответил Гибер и, прислонившись к дверному косяку, замер в ожидании.

Глядя на его огромные руки и черное от загара обветренное лицо, Мадлен спрашивала себя, понимает ли Бондиле, что этот бывший солдат наполеоновской гвардии никогда не примет его приглашения? Если Бондиле и сознавал это, то не подавал виду. Она жестом отказалась от инжира, предложенного ей Клодом Мишелем, бросив короткое: «Я подкреплюсь потом», — что было, собственно, истинной правдой.

Когда подошли Мерлен де ла Нуа и Тьерри Анже, Бондиле приказал принести еще кофе. Де ла Нуа уселся на табуретку, а Анже примостился на длинном диване, рядом с Мадлен. Едва поздоровавшись с ней, он набросился на еду.

— Я хочу, чтобы с этого дня все мы начали уделять особенное внимание любым упоминаниям о реке, — менторским тоном произнес Бондиле, покончив со второй чашечкой кофе. — Хочется все-таки выяснить, как сообщались города, стоящие по обе стороны Нила. Мне думается, именно здесь, в Фивах, у нас есть хорошие шансы успешно разрешить этот вопрос.

— Что мы должны искать? — поинтересовался Жан Марк. Он вынул из кармана аккуратную записную книжечку, достал из пенала ручку и вопросительно уставился на Бондиле.

— Пока не знаю, — вздохнул профессор. — Возможно, существовали какие-нибудь паромы. Мы знаем, что древние египтяне почти не сооружали мостов, хотя если бы они задались такой целью, то наверняка бы построили их.

— Нил разливается каждый год, — заявила Мадлен. Не столько затем, чтобы сообщить известную истину, сколько из желания принять участие в разговоре. — И весьма широко. В мостах просто не было проку.

Де ла Нуа пощипал коротко стриженную бородку.

— Возможно, хотя не исключена и другая версия. Мосты могли быть неугодны какому-нибудь из богов. Тут столько храмов, что подданные фараона, должно быть, сбивались с ног, стремясь умилостивить каждого из своих покровителей.

Подобное умозаключение, слетевшее с уст выдающегося ученого, вызвало у присутствующих смешки.

— Кстати, а что с изысканиями на том берегу Нила? — спросил Анже. — Вы полностью исключили их из наших графиков, Бондиле?

— Пока да, — ответил профессор. — От реки до храмов на той стороне добрых две мили. Зачем нам лишние хлопоты, когда и тут работы невпроворот? — Он протянул руку и похлопал Тьерри Анже по плечу. — Через год, через два, возможно, появится смысл наведаться и туда, хотя лично я не жду ничего сногсшибательного от этих визитов, тем более после того, как там покопался Бельцони. Сколько, по-вашему, в усыпальницах алебастровых саркофагов? Мы будем годами лопатить землю, добираясь до разоренных захоронений, и если повезет, отыщем парочку мумий. В любом случае, расхитители гробниц растащили все ценное еще три тысячи лет назад. Нам ведь есть чем заняться. Нас ждут Фивы, Луксор, а затем — Эль-Карнак. Оглянитесь вокруг — и поймете, что нам незачем переправляться на тот берег, разве лишь для того, чтобы выяснить, как это делали древние египтяне.

Бондиле рассмеялся, но с некоторой натугой, что отметила, правда, только Мадлен. Она видела, что глаза Бондиле не смеялись, и в душе ее ворохнулось дурное предчувствие.

— А что вы скажете о надписях, какие мы обнаружили у подножья статуи с солнечным диском на голове? — спросил де ла Нуа. — Еще три дня назад вы не выказывали уверенности, что это бог солнца.

— Я и теперь в том не уверен. Поговорите с Клодом Мишелем, он у нас спец по египетским иероглифам. — Бондиле знаком велел слуге принести еще кофе и продолжил: — Этот вопрос до сих пор остается открытым. Никто из нас не может с уверенностью сказать, какой именно бог осенен солнечным знаком. Год назад мы бы предположили, что это Амон, или Ра, или Осирис, но сейчас подобная атрибутика обнаружена и у других богов. Так что не стоит спешить с выводами. — Он улыбнулся, уже вполне искренне, чувствуя, что большинство собравшихся согласны с его точкой зрения.

— Если это не Ра, не Амон и даже не Осирис, тогда что же это за божество? — спросила Мадлен, с любопытством оглядывая мужчин. — И кто может утверждать, что мы не ошибаемся, предполагая, будто существовал лишь один бог солнца? Их могло быть много, а сам солнечный диск мог означать нечто большее, чем просто солнце.

— Что, например? — поинтересовался Бондиле, впервые после прихода де ла Нуа и Анже оборачиваясь к Мадлен. — Вечно вы, женщины, все усложняете. Пока у нас нет иных сведений, нам волей-неволей следует исходить из предположения, что существует только один бог солнца — Амон, или Ра, или Осирис. — Он выждал немного и, убедившись, что Мадлен не собирается возражать, продолжил: — Отдаю вам должное, вы очень умны, мадам. Не многие представительницы вашего пола обладают такой остротой мышления. Но ваши умозаключения заводят вас иногда чересчур далеко. Мы уже установили, что существует бог солнца по имени Амон, или Амон-Ра. У этого бога есть сын, Гор, изображавшийся в виде сокола. Есть жена и богиня-мать по имени Исида. А многочисленные окрестные храмы только свидетельствуют, как прочно укоренились эти религиозные представления в умах древних египтян. — Его рот растянулся в улыбке, но глаза были холодны.

Мадлен уставилась на носок собственного ботинка, выглядывавшего из-под юбки.

— Вы абсолютно в этом уверены? Ведь с веками что-то могло и меняться?

Бондиле одарил ее самодовольной ухмылкой, которой обычно осаживал не в меру ретивых студентов.

— Спросите себя, изменились ли как-то апостолы со времен основания Церкви? Переменилась ли Троица? Что заставляет вас думать, будто высокоразвитая цивилизация древнего мира не могла поклоняться столь же долговечным богам, сколь долговечны святые и мученики христиан? — Он оглядел притихших коллег и продолжил — Я не хочу сказать, что точка зрения мадам де Монталье лишена всякого смысла, — напротив. Но все наши находки пока что свидетельствуют об очень малочисленном пантеоне. А посему я смею сделать предположение, что наша трактовка религиозной традиции египтян является единственно верной.