Стихотворения (2) - Джон Китс

Ручной голубки, что резвится с нами,

А рядом белоногая дриада

Пустилась в пляс, весне и солнцу рада,

И вьется зелень легких покрывал.

Но милый голос вновь меня позвал

Где лавр сплелся ветвями с миндалем,

Мы с ней на ложе травяном уснем,

Еще тесней сплетясь - не разделиться...

Смогу ли чем иным одушевиться?

О да! Мой путь - к страданьям и борьбе,

Сужденным человеческой судьбе.

И се - встает пред изумленным взором

Стремящая по облачным просторам

Крылатый бег - златая колесница.

Летят по ветру гривы, а возница,

С отвагою и ужасом в очах,

На косогор лазурный конский мах

Направил - мчит задорных через тучи

И вниз на землю правит бег летучий.

И вот они на склоне приземлились,

Где купой мощные дубы столпились,

Взимает чутко странник сей небесный

Дерев и долов речи бессловесной.

И здесь ему являются виденья

Блаженства, страха или преступленья.

Проходят в лад неслышному напеву

Бойцы отважные, младые девы,

Смеются, плачут, говорят, поют,

И руки воздевают, и зовут,

Суровы, скорбны, веселы и юны,

И все поют невидимые струны,

И пляска девам кудри разметала,

И реют, развеваясь, покрывала.

Теней сошлись тут тысячи, и жаждой

Свою поведать повесть полон каждый.

Возничий, наклоняясь с колесницы,

Глядится в их взволнованные лица

И впитывает странный их рассказ.

Чего бы только не дал я сейчас,

Чтоб вместе с ним, исполняся вниманьем,

В толпе теней внимать повествованьям!

Но вот бежали призраки. В багрец

Небес унесся горних стран жилец,

И грубая реальность предстает

И, словно мутная река, несет

Мой дух в Ничто. Но я пока борюсь,

Гоню сомненья, памятью держусь

За величавый образ колесницы,

Летящей в небе...

Неужель смириться

Пришлось Воображенью? Измельчал

Ужели род людской и замолчал,

Фантазия, твой благородный голос?

Все от тебя: как зреет в поле колос

И отчего сурово пролегла

Морщина вдоль Зевесова чела

Поведать нам о том одна могла ты.

Ужель пресекся твой полет крылатый?

Ведь и на нашем острове был встарь

Воздвигнут твой сияющий алтарь

В те дни, когда любили Музы нас,

И песнью сфер звучал их вольный глас,

Сплетаясь с древней музыкой планет

В гармонии, что, весь объемля свет,

Окутала биеньем струн живых

Бездонный мрак провалов мировых,

И горних высей ширился простор

Под пение божественных сестер.

Все в прошлом. Власть гармонии презрев,

Вы заслужили Аполлонов гнев

Упрямой слепотой. Вы одичали,

Вы пошлость мудростью надменно величали.

Игрушечного оседлав конька,

Его Пегасом мнили вы. Жалка

И суетна доныне ваша участь.

Ревет ли буря, океан ли, вспучась

Волной ужасной, берегам грозит

Не слышите. Роса ли оживит

Дрожащий лист игрою капель ясных

Не видите. Не счесть вокруг прекрасных

Чудес и таинств - всюду красота!

Но вы, закрыв глаза и сжав уста,

Хватаетесь за свод негодных правил!

Вы школу для ослов открыли! Правил,

Строгал и гнул ваш ученик проворный

Свой стих пустой, как ивы прут узорный,

Что древле вырезал отец Иаков.

Их тысячи, а вид их одинаков

Ремесленники в облике творцов,

А вместо лир - бряцанье бубенцов.

О нечестивый род! Доколе Фебу

Сносить кощунства ваши на потребу

Убогих заповедей Буало!

А вы, великие, чье время уж прошло,

Витает на воспетых вами склонах

Родных холмов и пажитях зеленых

Ваш светлый дух. Не назову имен

Не стоит их сей край: он осквернен.

Как вам летается над Темзой милой?

Как вам поется над толпой постылой?

Над Звоном возможно ль не рыдать?

Здесь лавры могут только увядать.

Навеки ль отлетели ваши тени?

Или воззвал к вам одинокий гений,

Один из двух иль трех, сужденных нам,

Он отдал юность пламенным стихам

И опочил в безвременной могиле...

Но полно! Времена лихие были,

Но, кажется, грядут иные дни

Все вам благодаря. Лишь вы одни

Толику благодати нам послали,

И - чу! - опять напевы зазвучали

Из разных мест. Вот лебедь клювом черным

Окно пробил в прозрачном льду озерном

И песнь извлек... Из заросли густой

Нежданно к нам свирели звук простой

И чистый долетел... Что ж, вы довольны?

Пожалуй. Но, по правде, своевольный

И странный раздается струнный звон.

Величья он, конечно, не лишен,

Но слишком уж причудливые темы

Облюбовали наши Полифемы,

Рушители каменьев... Ясный свет

Поэзия, и пусть сильнее нет,

Чем власть ее, пускай бровей движенью

Покорны верные ее служенью,

Ее, что в полусне полулежит,

Но мягко, бережно она царит.

А мощь одна не так любезна музам,

Она как падший ангел - тяжким грузом

На землю рухнув, возлюбила склепы,

Да саваны, да ураган свирепый,

Да страсти дикие... А назначенье

Поэзии - любовь и утешенье,

И дар святой затем ниспослан вам,

Чтобы ввысь дорогу указать сердцам!

И все ж я радостен: средь сорных трав

Возрос, главу цветущую подняв,

Прекрасный мирт - подобным похвалиться

И древность не могла. Слетелись птицы,

Трепещут крыльцами, поют, звенят

И клювами бутоны теребят.

Так выполем скорей дурное семя

Вкруг нежного ствола! Настанет время,

Когда - уже без нас! - лесной олень

Здесь свежую траву найдет и тень,

Когда склонит здесь с трепетом колени

Любовник юный, иль, поддавшись лени,

Школяр задремлет, книгу уронив,

Под нежный и пленительный мотив,

И будет мягкая трава клониться,

И тропка полевая будет виться,

О сладкие надежды! - и взлетит

Опять Воображение в зенит,

А королем поэтов станет тот,

Кто слово, боль целящее, найдет.

Увижу ль это все при жизни я?

Не скажете ли, милые друзья,

Что обуян гордыней я, что жалкий

Я вздор несу, что я достоин палки?

Что лучше бы укрыться мне от срама?

Нет! Лишь в убежище святого храма

Поэзии приют могу избрать я,

А коль паду, меня положат братья

На сон под вековыми тополями,

Мой холм могильный зарастет цветами,

И на плите простой любви слова

Полузакроет пышная трава,

Но прочь, Унынье! Участи презренной

Избегнет тот лишь, кто душой смиренной

Стремится ввысь без мысли о награде.

Пусть свыше мне отказано в отраде

Житейской мудрости, в больших дарах,

Пусть я не мастер чтения в сердцах,

И трудно разбираться мне в тумане

Страстей минутных, мелочных желаний,

И тайны темные души преступной

Навек останутся мне недоступны,

Особый дар судьба мне посылает:

Огромной мысли свет во тьме сияет.

Все в ней, в той мысли - вся моя свобода,

Поэзии примета и природа.

Она ясна, наглядна и бесспорна,

Как смена дня и ночи, как узорный

Покров долин, как в небе солнца око,

Как крест, взнесенный куполом высоко.

Не изменю ей. Гордый мой удел

Промолвить вслух, что вымыслить посмел.

Скорее как безумец я помчу

И рухну в пропасть, жаркому лучу

Полдневного светила растопить

Позволю крылья, - лишь бы не забыть

Судьбу свою и цель... Но полно, будет!

Увлекся я, и пыл сердечный студит

Мой разум. Что за труд мне предстоит!

Простерся океан - о, что за вид!

Передо мной, без счету островов...

Их облететь мне... нет! Я не готов!

Я не могу!..

Нет, лучше пусть придут

Скромнее мысли. Этот странный труд

Пусть попросту, как начат, завершится

И сердце, успокоясь, обратится

К отрадному - к душевной чистоте

И братским узам, к ясной доброте

И таинству сердечного порыва,

Что в миг один родит сонет счастливый,

Без тягостных усилий, на лету...

Вот счастие: отринув суету,

В компаньи с рифмами дни проводить,

А лень писать - на завтра отложить,

Взять с полки книгу редкую и с нею

Забыться, в радости и неге млея.

О, падает перо мое из рук,

Я не могу писать под сердца стук,

Мелодии порхают, как голубки,

И память воскрешает образ хрупкий

Дня, когда я впервые слышал их.

И много вижу я картин иных:

Вот всадницы прекрасные несутся,

Их кудри пышные по ветру вьются,

И пальчики стремятся на лету

Их уложить, а на картину ту

Горящим взором Вакх из колесницы

Глядит - от взгляда этого залиться

Румянцем Ариадне довелось...

И снова слов прилив, что ветр принес,

Когда открыл с гравюрами я папки,

И с ними новых образов охапки:

Изгиб лебяжьей шеи в камышах,

И коноплянка, что поет в кустах,

И бабочки полет золотокрылой,

И роза, что радушно ей раскрыла

Объятия роскошных лепестков,

О да, припас я много для стихов

Видений сладостных, картин прекрасных!