Обжалованию не подлежит - Максуд Ибрагимбеков

Наступил день, который с нетерпеньем ждала Франция. Немецкие войска были разгромлены, а многочисленные поименно названные коллаборационисты были публично заклеймены позором и в соответствии с действующими законами подвергнуты наказаниям, тяжесть которых определялась судом присяжных. Маршал Петен был приговорен за предательство к смертной казни, но Шарль де Голль, избранный президентом Франции, в 1945 году помиловал его. Позже он помиловал и уравнял в правах с порядочными людьми всех коллаборационистов, заявив, что дает им шанс на новую жизнь ради интересов страны, так как Франция не должна быть впредь разделенной изнутри.

Праздник победы Сеймур и Виктор встречали в Париже. Это был грандиозный праздник, казалось, что вся Франция опьянела от счастья, люди на улицах пели и обнимались, бросались цветы под ноги солдатам де Голля.

Сеймур и Виктор впервые в жизни надели смокинги и украсили их боевыми наградами. Награды у них были равного высокого достоинства — Военный крест, Крест добровольца и две боевые медали. В этом парадном виде Клод представил их вернувшейся вместе с отцом своей жене Марион, красивой высокой женщине. Сам Клод, казалось, помолодел лет на десять и выглядел так, как должен выглядеть очень счастливый человек. Своим друзьям он приготовил сюрприз, сообщил им, что они приглашены на прием, который вечером в ознаменование победы дает Шарль де Голль. Это был незабываемый вечер. Шампанское лилось рекой, присутствующие пели «Марсельезу», обнимались и плакали от радости. Клод и Марион весь вечер были рядом с де Голлем, и многие в зале отдали бы все за то, чтобы оказаться вместе с ними.

Прошли праздники, и Сеймур счел возможным в который раз напомнить Клоду о его обещании помочь им вернуться на родину.

— Я дал обещание и надеюсь в скором времени выполнить его, но сейчас это невозможно. Я это сделаю, как только во Франции откроется советское посольство, консульство, или любая другая дипломатическая миссия. Ты пойми, для Советского Союза война не закончилась, Германия еще не капитулировала. Потерпи.

Терпение давно было на исходе, но они ждали. Поэтому, когда Михаил Астахов сказал им, что Клод собирается что-то им сообщить по поводу их возвращения, они, не дослушав его до конца, помчались к Клоду.

Клод и Марион были не одни. В гостиной сидели все знакомые им люди — двое уже бывших маки — оба коммунисты. Сеймур заметил, что у всех присутствующих озабоченные лица, и у него в предчувствии неведомой беды тревожно сжалось сердце.

Клод сказал, что месяц назад в правительство Франции поступило письмо от советского руководства с настоятельной просьбой вернуть всех военнопленных и других лиц, эмигрировавших в период войны с территории СССР. Отказать одному из главных победителей фашизма, союзнику Франции, правительство не сочло возможным.

Коммунист Мартин Ксавье был возмущен и не старался это скрыть:

— Я не понимаю наших советских коллег, которых всегда уважал. Не понимаю, почему это происходит, но экстрадиция военнопленных из стран союзников продолжается. Из наших источников нам известно, что насильственно перемещенных людей по прибытии в Советский Союз судят, а затем отправляют в ссылку, — сказал французский коммунист, когда наступил его черед высказаться. — Наши друзья сообщили, что близкие родственники офицеров, попавших в плен, также подвергаются репрессиям, а родственники рядовых военнопленных лишаются пособия.

— Наверное, это все-таки ошибка, — обдумав услышанное, сказал Сеймур. — Потому что во всем этом нет смысла. Мартин, а ты сам веришь, что людей, попавших в плен во время войны, сегодня насильственно вывозят из США, Англии и Франции, для того, чтобы отправить их в ссылку. Ты можешь сказать — за что?

Ответом ему было красноречивое молчание французского коммуниста.

— Очень странно, — сказал Витек. — Если в это поверить, то придется пойти дальше и предположить, что все происходит с согласия товарища Сталина или по его приказу. Может быть такое?

Марион с надеждой посмотрела на мужа.

— Клод, что думаешь ты?

— «Если человек долго сражается с чудовищами, то он и сам может превратиться в чудовище». Когда в училище я впервые услышал это изречение Ницше, оно показалось мне лишенным смысла. Я и в эту чудовищную историю с военнопленными не поверил, если бы сегодня не поговорил с помощником президента Франции. Все подтвердилось — по требованию советской стороны высылка военнопленных началась. Из Франции в СССР уже выслано сто шестьдесят тысяч бывших военнопленных. Об их судьбе ничего не известно. Я думаю, скоро волна выселений докатится и до юга Франции. Ситуация непреодолимая. Судите сами: Советский Союз потребовал у своих союзников по антигитлеровской коалиции выдачи своих граждан, и те согласились. Все происходит в соответствии с законами этих стран.

— И ты останешься спокойным, когда за Сеймуром и Виктором придет полицейский в сопровождении советских конвоиров?

— Будем спокойно отстреливаться! — усмехнулся Клод. — Успокойся, Марион. За Сеймуром и Виктором не придут. Оба они награждены орденами и медалями Франции, у них есть вид на жительство. Очень скоро они получат французское гражданство и с того дня будут подчиняться только законам французской республики.

— Сучий потрох! — вдруг вырвалось у Виктора.

При всеобщем молчании Клод вопросительно посмотрел на Виктора:

— Первый раз слышу. Что эти слова означают?

— Ну как тебе сказать, чтобы было понятно, — смутился Витек. — Видишь ли, Клод, с точки зрения, например, кулинара, стоматолога или военного летчика эти слова абсолютно бессмысленны. Употребляются они только в тех случаях, когда надо объединить в одно целое честь, достоинство и заслуги какого-нибудь человека. Тогда они становятся незаменимыми. Вот послушай: товарищ Сталин, несомненно, освободитель Европы, генералиссимус, отец народов, Герой Советского Союза и уже в довершение, исключительно ради справедливости, — объединяющий смысл: сучий потрох, чтоб он сдох, ублюдок! Ну, как?

— Я не думаю, что гражданину Франции следует так резко отзываться о руководителе союзного государства, — рассудительно сказал командор Клод Вернье. — Но, в конце концов, если очень хочется, это твое право.

— Да, — сказал Виктор Самарсков. — Очень хочется! И право это я заслужил.

Виктор довез Сеймура домой. Всю дорогу они молчали.

— Не пойму, отчего это ты такой мрачный? Чем ты расстроен? — спросил Виктор, когда Сеймур выходил из машины. — Все ведь устроилось лучшим образом.

— Ты понял, нас хотят вернуть домой как преступников?! Стыдно…

— Зря тебе стыдно. Ты не предал свою страну, это она тебя предала, пусть ей и будет стыдно.

— Страна не может предать, предают люди.

— Вот именно, люди, а еще точнее один человек: сучий потрох, сдох бы поскорее, усатый ублюдок!

Еще через две недели Клод пригласил их к себе домой. Не скрывая радости, за празднично накрытым столом Марион и Клод объявили им, что наконец-то преодолена бюрократическая волокита и с сегодняшнего дня они официально признаны гражданами Франции. И отныне, куда бы они ни поехали с французским паспортом, им везде гарантирована безопасность. Марион рассказала, что, будучи с отцом в США, они как французские граждане никогда не испытывали ни малейшей дискриминации и всегда ощущали себя полноправными членами тамошнего общества. Обычно немногословный Сеймур от имени Виктора и своего сказал искреннюю благодарственную речь, потому что действительно был на седьмом небе от радости.

Дальше оказалось не все так просто. Когда были оформлены все документы, Виктор отказался уезжать из Франции. Он сказал, что ему некуда ехать, дома его никто не ждет и сам он никого не жаждет там видеть. А без этого, — сказал Виктор, — слово родина для нормального человека пустое сотрясение воздуха.

Сеймур знал, что родственников у Виктора в Перми нет, мама умерла, когда ему было четырнадцать лет, а с отцом, после того, как тот женился второй раз, их отношения разладились окончательно. Он уговаривал Виктора поехать с ним, привел множество заманчивых доводов, способных убедить его переехать на постоянное жительство в Баку и окончить там медицинский институт.

— Ты подумай и скажи мне, где человеку лучше быть чужим — в Париже или в Баку? — в ответ на это спросил Витек.

— Подумал и говорю, в Баку чужим ты себя ощущать не будешь.

— Виктор Самарсков везде чужой, — серьезно сказал Витек.

— Спорить с Чайльд Гарольдом в двадцатом веке труднее, чем я думал, — усмехнулся Сеймур.

— Чайльд Гарольд для меня пустой фанфарон, который бесился с жиру. Ты лучше не спорь, а записывай, говорю бесплатно: быть чужим в Париже или в Алби гораздо лучше, чем быть чужим в Баку или Перми. Ну как, нравится тебе афоризм? Эхо до тебя доносится?