Иван Шуйский - Дмитрий Володихин

Склонность польских и немецких хронистов, а также западнорусских летописцев подчеркивать поддержку, оказанную Свидригайло именно русскими, может быть объяснена следующим образом: во-первых, православие в первой половине XV в. для русских было религией исконной, традиционной и всеобщей. Среди литовцев грекоправославный обряд принят был, надо полагать, меньшинством (по сравнению с обрядом римско-католическим) и не опирался на многовековую традицию. Постепенная поляризация областей Великого княжества Литовского на католическую Литву и православные русские земли, ускорилась в период московско-литовских войн конца XV — XVI вв. Она-то и могла заставить составителей поздних источников [польских хронистов от Длугоша (вторая половина XV в.) до Стрыйковского (конец XVI в.), немецких хронистов, западнорусских летописцев] перенести принадлежность к православию как атрибут «русскости» из своего времени в прошлое. Ведь для их времен это соответствие было гораздо более очевидным, нежели в первой половине XV в.

Наконец, прямые свидетельства источников говорят о страшном накале религиозных страстей в Великом княжестве Литовском времен Свидригайловых войн. Еще в период борьбы за Подолию православное население «обращало в пепел» католические костелы и уничтожало самих католиков73. В свою очередь при одном появлении польского католического войска «русины» (т.е. те же православные) разбегались и прятались в лесах со всеми своими семьями и имуществом74. Длугош отмечал, что во время осады Луцка обе стороны исполнились кровавой жестокости в отношении пленников75.

В 1435 г. по приказу Свидригайло в Витебске был заживо сожжен православный митрополит Герасим76. Ранее Герасим затевал распространение унии с папским престолом на Великое княжество. Отношение Свидригайло к этим планам не вполне ясно. Но во всяком случае князь знал о них, и еще в 1434 г. папой римским в качестве противника не рассматривался77.

Псковские летописи указывают на причину казни: были перехвачены некие «переветные грамоты» от Герасима к Сигизмунду Кейстутьевичу, иными словами, Герасимом готовился заговор против Свидригайло78. Можно предполагать, что трения между главой православной коалиции и митрополитом Герасимом могли возникнуть на основе непопулярности дела последнего в среде сторонников Свидригайло.

Полоцк сыграл первостепенную роль в гражданской войне. Белорусский историк П. Лойко в качестве предположения писал о Полоцке как о столице Свидригайло, «столице Великого княжества Русского»79. Это абсолютно справедливо. После счастливого спасения от рук заговорщиков, возглавленных Сигизмундом Кейстутьевичем, Свидригайло бежит именно в Полоцк. Некоторые западнорусские летописи сообщают о его бегстве «ко Полоцку и к Смоленску». Но в ряде случаев имеется более точное летописное указание: «пошолнаРусь...наПолтеск», «по- шол к Полоцку княжити »80. Не позднее 3 сентября 1432 г. беглец именно из Полоцка отправлял письма магистру Ливонского ордена81. После всякого очередного поражения (под Ошмянами, под Вилькомиром) Свидригайло неизменно направляется в Полоцк, собирать оттуда новые силы. В его войсках было немало поломан, и множество их сложило головы в несчастном для их государя сражении под Ошмянами. В Полоцке Свидригайло распускал свою армию по окончании походов на Литву, в Полоцке же назначал встречу отрядам орденских немцев82. Этот город упорно защищал дело великого князя русского, разбитого под Вилькомиром. Он не сдался войскам князя Михаила Сигизмундовича (осаждавшего Полоцк и Витебск по приказу своего отца Сигизмунда Кейстутьевича), хотя под стенами города стояла в течение недели «вся сила литовская». М. Любавский писал об особой верности по отношению к Свидригайло, проявленной тогда некими полоцким и витебским князьями Михаилом и Василием83.

Свидригайло не имел достаточно сил, чтобы оказать поддержку своим полоцким сторонникам. В конце концов решимость к сопротивлению Сигизмунду Кейсту- тьевичу все-таки иссякла: «...полочане и витебляне, не слышевши соби помощи ни от кого, и далися великому князю Жыгимонту Кестутевичу »84. Фактически после падения Полоцка и Витебска в 1436 г. шансы великого князя русского на победу свелись к нулю. Эти города были его главным оплотом, причем в большей степени — именно Полоцк. Витебск Свидригайло пришлось еще в 1433 г. брать, и там у него были, следовательно, не одни лишь сторонники85.

Что дал Полоцку Свидригайло, и почему город оказывал ему столь деятельную поддержку? Полоцк являлся центром православной епископии, средоточием многочисленных православных церквей и монастырей. Следовательно, у проправославной политики великого князя русского в Полоцке должна была быть прочная поддержка со стороны многочисленного православного духовенства.

Что касается князей и бояр (а судя по материалам так называемой Полоцкой ревизии 1552 г.86, Полотчина традиционно являлась центром боярского землевладения), то и первые (в т.ч. упомянутые уже князья Друцкие, располагавшие крупными земельными владениями на Полотчине и Витебщине), и вторые должны были поддерживать Свидригайло, добиваясь отмены невыгодных для них условий Городельской унии.

В 1432 и 1434 гг. Ягайло и Сигизмундом Кейстутьеви- чем были даны привилеи, расширившие круг лиц, которые могли пользоваться важными политическими правами по условиям Городельской унии. Некоторые исследователи полагают, что эти привилеи удовлетворили многих сторонников Свидригайло и отбили у них охоту к дальнейшему продолжению борьбы, поскольку «...русская знать добилась сословного равенства с литовской аристократией»87. Но М. Любавский считал, что привилей 1432 г. не оказал должного эффекта. Б. Пичета отмечал «половинчатость» этого законодательного акта, А. Пресняков подчеркивал, что условия привилея 1434 г. не привели к уравнению православной и католической шляхты по важнейшему принципу — принципу занятия государственных должностей88. Наконец, В. Каменецкий вообще выразил сомнение по поводу освоения привилея 1434 г. в реальной правовой практике. Действительно, привилей 1434 г. если и был компромиссом, то довольно невыгодным для православной знати — права занятия государственных должностей она не получила. Помимо этого обращает на себя внимание и чисто географическая ограниченность привилея: он относился к территории «... наших (Сигизмунда Кейстутьевича. —Д-В.) земель литовских и русских»89. М. Любавский толковал эту странную географию как Литву и «соединенную с ней Русь в тесном смысле». Но, видимо, более корректным было бы считать, что законодательная сила привилея по данному определению распространялась на те территории, которые к 6 мая 1434 г. (дата утверждения привилея) контролировались Сигизмундом Кейстутьевичем. В отношении Литовской Руси это совсем немного — сюда не вошли Полоцк, Витебск, Орша, Борисов и Смоленск, находившиеся тогда под контролем Свидригайло. Но даже если принять трактовку Любавского, то и в этом случае полоцкая знать ничего по привилеям 1432—1434 гг. не получала, так как Полоцк не входил в Русь, связанную с Литвой «в тесном смысле». Поэтому Полотчина и оставалась верна Свидригайло до последней возможности.

По всей вероятности, Свидригайло находил поддержку и у полоцких мещан, поскольку сам оказывал «местичам » города благоволение. А. Хорошкевич обнаружила среди актов Литовской Метрики, в списке XVI в., изложение привилея Свидригайло полочанам. Этим актом князь предоставил полоцким мещанам право владения землей на двух условиях: участие в земском конном ополчении наравне с боярством и содержание в порядке укреплений городского замка90. Впоследствии Свидригайлов привилей был подтвержден другими великими князьями литовскими. Надо полагать, литовско-русский государь не стал бы даровать мещанам Полоцка подобные права, не ожидай он от них вступления в свое войско. А. Хорошкевич не без основания отмечает: «...грамота Свидригайлы закрепила существовавшее и до того равенство мещан с боярами, создала предпосылки для роста экономического и политического влияния мещанства... они (мещане. —Д.В.) получили доступ к управлению городом и участию в его внешнеполитических отношениях »91.

Наконец, и вся полоцкая городская община в целом получила от Свидригайло некоторые политические уступки по сравнению с временами правления Витовта. Великий князь Витовт последовательно ликвидировал остатки независимости отдельных земель и городов в составе Великого княжества. До Витовтовых времен Полотчина имела статус самостоятельного княжения. Еще в последней четверти XIV в. этот статус имел реальный политический смысл: он поддерживался авторитетом князя Андрея Ольгердовича Полоцкого. После него титул полоцкого князя носили фактически наместники княжеского происхождения. Некоторое исключение в этом отношении можно сделать для князя Скиргайло Ольгердовича, какое- то время пользовавшегося влиянием в делах большой политики, но он в Полоцке пробыл совсем недолго. Князья Лингвень Ольгердович и Иван Семенович Друцкий, пользуясь словами М. Любавского, «имели значение скорее великокняжеских наместников с княжеской властью, чем полноправных князей...»92. Лингвеня-Семена сменил наместник Монтигирд, поставленный Витовтом. Монтигирд княжеского титула уже не носил, и с этих пор (90-е гг. XIV в.) традиционным становится назначение полоцких наместников (а затем и воевод) — не князей93. От князей полоцких к великому князю литовскому перешло право утверждать внешнеполитические соглашения Полотчины. В 1392 и 1396 гг. князь Лингвень Ольгердович и Монтигирд, ссылаясь на «повеление Витовта», могли еще самостоятельно, от собственного имени заключать договоры с Ригой. А уже в 1397—1398 гг. Витовт дважды обращается в своих грамотах к рижскому городскому совету, разъясняя, что полоцкие наместники, и в частности Монтигирд, не правомочны заключать какой-либо договор от имени Литвы94. Впоследствии Витовт никому не передоверял внешних сношений Полоцка. Он позволял полочанам вести переговоры с Ригой, во всяком случае участвовать в них, но договорные грамоты впредь утверждал только сам.