Ящик водки. Том 1 - Альфред Кох

— То есть ты е…шь свою жену — и его жену можешь вые…ть. В смысле возлюби ближнего твоего как самого себя…

— Ну да, ты договоришься до того, чтоб и его самого поиметь, еще и онанизм приветствуется. Только не надо богохульствовать! То, что ты сказал, мы вычеркиваем. Нет, он просто считает, что, если человек любит людей, делает им добро, то это значительно важней, чем возжелал он кого-то, не возжелал… Это все так… Моисеево изобретение. Помнишь знаменитый анекдот, когда Моисей на гору взобрался. Еврейский народ ждет внизу, в Синайской пустыне. Он там чего-то боролся, тыры-пыры, сполохи, дым… Возвращается и говорит: «Я принес вам завет от Господа. В нем, значит, сто двадцать заповедей». И начинает их зачитывать. Евреи слушали, слушали и говорят: «Моисей, иди ты знаешь куда. Иди опять с Богом договаривайся. Что-то нам не нравится. Раздвинул море — делов-то куча, и за это столько условий выкатил, что мы лучше обратно в Египет уйдем». Вот.

— И таки ведь вернулись в Египет. В ходе шестидневной войны.

— Моисей, значит, опять пошел, опять боролся. Вернулся и говорит: евреи, у меня две новости, хорошая и плохая. Хорошая такая — осталось всего десять заповедей. А плохая вот: прелюбодеяние осталось.

— Это очень жесткий анекдот… А вот же еще мормоны! И вдруг выясняется, что мормоны в ходе широкой дискуссии внутри себя начали на тот момент склоняться к отказу от многоженства.

Ну так вот. Поехал мой товарищ со своими женами в тайгу. Да что ж ты смеешься! Тебе палец покажи и ты смеешься… Так вот, сперва одна жена от него уехала, потом другая, потом он поехал в бывшую союзную республику и там еще родил кого-то… Он серьезно к этому подходил. Е…ться, искать правду, любить Христа — все он хотел совместить.

— Со второй-то заповедью, возлюби ближнего — что-то у него не очень. Все женщины от него несчастны.

— Но он-то хотел как лучше.

— А получилось как всегда… То есть не годимся мы для многоженства, так?

— Да?.. Значит, 82-й год. Что же касается карнавала в пединституте; то я пошел туда на закрытие — в марте 83-го.

— Ты уже в 83-й год залез!

— Так я на карнавал шел в 82-м, а дошел в 83-м.

— Об этом мы поговорим в следующий раз.

— А в Калуге, несмотря на продовольственную программу, в продаже были яйца и копченая мойва, и плавленые сырки…

— Коренные калужские продукты.

— Водка была всякая… Это меня с точки зрения haute cuisine вполне устраивало.

— Haute cuisine, это что такое?

— Высокая кухня это. По-французски. Как вот бывает haute couture.

— Ага!

— Ну, это то, чего, Лисовский жалуется, в Москве совершенно нет. И ему, чтоб покушать прилично, приходится переться в Париж… Или Лондон. А вот в Москве и Вене жрать просто нечего.

— Он в Берлине не был…

— Говорит, даже в Дар-эс-Саламе и то есть хорошая кухня, индусы завезли. А в Москве нету ничего.

— И Жечков то же самое.

— Да ладно!

— Да, он всегда говорит: дерьмо, жрать нечего. Нажрется, отвалится и, тонко-тонко икая, заявляет — дерьмо, жрать нечего. Ха-ха. Негде жрать. И в Питере. В Питере негде жрать вообще абсолютно.

— Щас я тебя подловлю: чревоугодие — смертный грех!

— Где это написано? Это монахи написали! Господь об этом не говорил.

— Да ладно! Тебя послушать, Господь вообще только имел в виду, чтоб ты пил, курил, по бабам бегал и вообще ни в чем себе не отказывал.

— Про курение он точно нигде ничего не говорил.

— Ну да, вот, по-твоему, так делай что хочешь, стой на голове…

— …только люби людей — и все. И Господа своего не забывай. И все!

— Ну-ну… Однако вернемся к 82-му году.

— Есть анекдот хороший про Брежнева. Сталин, совсем дряхлый, идет по коридору ЦК, его под ручки ведут. Михал Андреич Суслов ведет, молодой такой, сухой язвенник, а навстречу по коридору Брежнев. Сталин спрашивает: «Это кто такой?» — «Ну как же, Иосиф Виссарионович, это первый секретарь ЦК КП Молдавии». — «Какой красивый молдаванин!» — отвечает Сталин. А еще замечательный анекдот про Брежнева, один из моих любимейших. Брежнев собрал Политбюро и говорит: «Товарищи, должен вам сказать страшную новость: у Арвида Яновича Пельше — старческий маразм». — «Господь с вами, Леонид Ильич, что ж вы такое говорите!» — «Точно, точно! Иду я сегодня по коридору, говорю: „Здравствуйте, Арвид Янович“. А он мне говорит: „Здравствуйте, Леонид Ильич! Только я не Арвид Янович“. А это еще анекдот про Брежнева. Он говорит: „Господа, вы все жуткие свиньи, невоспитанные животные. Мне стыдно находиться в вашем обществе. Вчера на похоронах М.А. Суслова, когда заиграла музыка, я единственный пригласил даму на танец“. Ха-ха-ха.

— Так. Раз уж мы говорим об окончании эпохи Брежнева, то что же это за страна, где вот такой начальник, такие порядки — а все нормально себя чувствовали и были довольны.

— Довольны. Я своей молодостью очень доволен. Это была моя молодость, она была веселая, хорошая, глубокая. Она была насыщенная. Мне не о чем пожалеть, вспоминая свою молодость, хотя она в брежневско-андроповско-чернен-ковские времена проходила.

— Я о другом. Если страна могла вот так управляться — практически никак. Одна шестая часть суши и сверхдержава. И все говорят — это нормально. Так, может, сейчас это просто временный такой всплеск воли, который быстро угаснет? И снова будут танцевать на могиле Пельше, то есть Суслова, извините. Вот если ты сидишь с утра — ни хера не делаешь, пьешь пиво, икаешь. А потом вдруг пятнадцать минут поработал, причем эти пятнадцать минут ничего не значат, и опять за пиво. Ну, какой ты работник? Так и тут. Жили при Брежневе, всем все по барабану. А сейчас вон какой начальник строгий, умный. Всех строит, включая вертикаль. Но это ж может пройти, пролететь, как пятнадцать минут работы, — и опять все сядут пить пиво и на все ложить. И закусывать плавлеными сырками. —Ну.

— Так, может, опять все вернется?

— Ну и что? Как нам рассказывают наши друзья коммунисты…

— У людей черти лучше, чем у вас друзья.

— Ха-ха. Они говорят знаешь как? Русский народ уникальный, то да се, а потом они говорят историческую фразу: он — единственный из народов, который довольствуется малым. Очень-очень скромные потребности у этого народа…

— Да, потребности очень низкие.

— У кого, у тебя или у меня?

— У русского народа.

— А. Ты-то какое отношение имеешь к русскому народу?

— Я живу среди него.

— А у меня мать русская. Я еще и кровью повязан.

— Так это только по еврейским правилам русский, а так — немец.

— Ладно, вернемся в 82-й год.

— Я хотел бы подвести итог дискуссии о многоженстве и прелюбодеянии. Я вот сейчас придумал очень мощный аргумент…

— Ну-ка!

— Ну, вот какова была продолжительность жизни у тех персонажей, на которых ты ссылаешься? Мафусаил там…

— Ты имеешь в виду старцев-патриархов? Ну, жили они сотни лет! Авраам жил сто семьдесят пять лет.

— О'К, пусть будет сто семьдесят пять. Я чувствовал, что подходит великая мысль, и она пришла. Вот тебе сколько сейчас?

— Сорок один.

— А тебя больше сейчас на баб тянет, чем двадцать лет назад?

— Меньше.

— Во сколько раз?

Кох задумывается, взвешивает, потом говорит чеканно, уверенно:

— Раз в десять.

— Теперь представь, что в шестьдесят один год у тебя этот интерес еще в десять раз упадет, а в сто сорок один год сядешь писать, как кому положено трахаться и сколько надо иметь жен, ты вообще про это даже не вспомнишь. И ни слова про это не напишешь. После потомки будут говорить: не знаем ничего, нет про это никаких инструкций и ограничений! Нам Альфред Рейнгольдыч разрешил еб…ть все, что шевелится.

— Согласились. Гормональный фактор присутствует. Если вернуться к Новому Завету, так там Иисусу по разным версиям от тридцати трех до тридцати семи лет. В гормональном плане все в порядке. Поэтому и относится снисходительнее к вопросу о сексе.

— Вот, может, и Книгу надо все-таки читать не преждевременно, а в нужный момент. Не в десять лет и не в семнадцать, а, скажем, в шестьдесят.

— Не, ну там и другие примеры есть, когда царь Давид увидел эту… как ее…

— Суламифь.

— Нет, не Суламифь. Как ее… Батшева? Нет, это на иврите. По-нашему — Вирсавия! Она была жена одного из его хороших полководцев… (Это был Урия Хеттеянин. Некрасивая история у царя Давида получилась. 2 Царств. 11:1 —27.)

— …которого Давид отправил на верную смерть…

— Да, да. И еще самому главному (Иоаву) сказал: ты его в самое пекло отправь. И того убили. А Давид женился на Вирсавии. И это ему Бог не простил. Давид взялся Храм строить, а Господь ему сказал — э-э-э, похоже, только твоему сыну положено будет строить Храм. А тебе нельзя, греха на тебе много. И только царь Соломон, сын Давида (кстати, от Вирсавии) начал строить Храм.

— Суламифь у кого была? У Соломона?

— Ну, может быть.

Комментарий

Доподлинно неизвестно, была ли у царя Соломона жена или наложница по имени Суламифь. Как уже отмечалось, у него только жен было семьсот штук. Есть упоминание в Песни песней Соломона о некоей Суламите (по всей видимости, по имени города Сулам, откуда она родом) Песн. 7:1 — 14. Очень красивый и лиричный стих о любви и женской красоте. Все остальное, скорее всего, — плод фантазии Куприна.