Женщины в России, 1700–2000 - Барбара Энгель

первые годы их брака Неплюев почти постоянно отсутствовал, уезжая по тем или иным делам за границу. Позже, отслужив полгода в Петербурге, он был направлен послом в Турцию. На время этих длительных отлучек Неплюев оставлял свою жену в деревне одну, и ей приходилось существовать на те средства, что давало их скромное имение. Вновь Неплюева увидела мужа лишь через шесть лет, когда власти разрешили ей приехать к нему в Константинополь. Там она прожила пять лет. Всего из 29 лет супружеской жизни муж с женой провели вместе лишь около половины этого срока[17].

Даже после сокращения, а потом и отмены служебной повинности в 1762 году мужчины в основном оставались на службе, по крайней мере на какое-то время. Большинство дворянских родов нуждалось в доходах, а кроме того, служба государству стала мерилом дворянского статуса, что свидетельствовало о том, какое воздействие оказала Петровская революция на мужчин. Дворянки же, в отличие от своих мужей, испытывали на себе влияние этой революции прежде всего постольку, поскольку она отражалась на их семейных ролях. Тем не менее эти самые роли по-прежнему были связаны с общественной жизнью и во второй половине XVIII века приобрели новое общественное значение.

Семейная жизнь, старая и новая

Как ни трудно было изменить политические привычки и институты, изменить частную жизнь и семейные ценности верхушки общества оказалось еще труднее. Новые идеалы, возвышавшие статус жен и матерей, приживались медленно, шаг за шагом. В конце XVIII века многие дворяне продолжали жить так же, как жили их родители, бабушки и дедушки. Главным руководством к действию для них служил «Домострой» — наставление по ведению домашнего хозяйства XVI века, или другие книги того же рода — если эти люди вообще заглядывали в книги. Степан Багров, патриарх старого мира из полуавтобиографического романа Сергея Аксакова «Семейная хроника», едва умел читать и писать. Живя в эпоху Екатерины Великой, Багров во многих отношениях остался не затронутым последствиями Петровской революции. Государство существует где-то далеко. В своем маленьком поместье Багров пользуется абсолютной властью. В приступах ярости он колотит и таскает за волосы свою несчастную старуху-жену и наводит ужас на всех своих домочадцев. «Что в них проку! — говорит он, когда у него рождается очередная дочь. — Ведь они глядят не в дом, а из дому. Сегодня Багровы, а завтра Шлыгины, Малыгины, Поповы, Колпаковы» [Аксаков 1991].

Старые обычаи сохраняли свое влияние — в особенности тогда, когда дело касалось замужества, остававшегося по-прежнему главной жизненной целью дворянских девушек. Поднимая планку возраста, по достижении которого женщинам разрешалось принять постриг, Петр ставил перед собой задачу сделать брак и воспитание детей единственно возможным для женщины путем. На женщину, жившую в одиночестве, общество смотрело осуждающе. Если женщине не удавалось выйти замуж, ей суждено было провести десятки лет приживалкой в чужом доме. Такая перспектива, разумеется, внушала ужас. «Боже, как я стара, но что же делать», — писала в своем дневнике Анна Оленина, когда ей, все еще незамужней, исполнилось 20 лет [Оленина 1994: 89]. Женщины почти не имели права голоса в этом, самом важном в их жизни, решении.

В XVIII веке Русская православная церковь установила минимальный брачный возраст: для девушек — 12 лет, для юношей — 14. До конца века, если не дольше, девушки вступали в брак в очень юном возрасте. Дворянин Андрей Болотов в 1764 году женился на 13-летней девочке. Анне Лабзиной (урожденной Яковлевой, 1758–1821) тоже было 13 лет, когда она вышла замуж за Александра Карамышева. Неопытность невесты в жизни и в обращении с мужчинами позволяла обеспечить полный родительский контроль над выбором супруга и девственностью невесты. «И так дело было решено без меня», — вспоминала позже Лабзина [Лабзина 2010]. По мере того как повышался женский брачный возраст, судя по отдельным свидетельствам, на протяжении XVIII века у женщин появлялось все больше возможностей сформировать собственные предпочтения. Однако действовать в соответствии с этими предпочтениями им удавалось редко.

Браки по сговору между родителями, опекунами или другими старшими родственниками оставались общим правилом. Указ Петра о согласии жениха и невесты на брак зачастую соблюдался исключительно формально. В своем исследовании жизни послепетровской служилой знати Бренда Михан-Уотерс подчеркивает утилитарные задачи брака. «Брак мог приумножить семейное богатство (с помощью состоятельной невестки); укрепить политические союзы; обеспечить продвижение по карьерной лестнице; поддержать или повысить семейный статус» [Meehan-Waters 1982]. В сравнении с подобными соображениями чувства жениха и невесты считались несущественными. Михан-Уотерс приводит в пример княгиню Екатерину Долгорукову, страстно влюбленную в брата прусского посла. Екатерина покорилась воле отца и в 1729 году обручилась с 15-летним императором Петром II, к которому до конца жизни питала отвращение.

Софья Скалон рассказывает похожую историю своего дяди, Николая Васильевича Капниста, старшего и любимейшего сына весьма состоятельной матери. В конце XVIII века (ни в мемуарах Скалон, ни в примечаниях к ним точные даты не указаны) мать велела ему оставить государственную службу и жениться на женщине из хорошей семьи, которую он «вовсе не любил». Его жена горько страдала всю оставшуюся жизнь [Подольская 1988: 463]. Несмотря на все попытки Петра Великого привести систему в порядок, русскую политическую жизнь по-прежнему определяли протекция и кумовство. В этих играх незамужние дочери становились пешками, которые главы семей разменивали для защиты семейных интересов[18].

Мужчины в целом раньше начали пользоваться большей свободой выбора при жизни родителей: те все меньше стремились контролировать взрослых сыновей. Михан-Уотерс отмечает тенденцию к более позднему вступлению в брак среди после-петровской служилой знати. Разрозненные мемуары также свидетельствуют о том, что мужчины обзаводились семьей гораздо позже женщин, уже ступив на карьерную лестницу. Карамышеву, когда он женился на своей 13-летней невесте, было 28 лет; Андрею Болотову — 26. По мере того как интеллектуальное развитие начинало играть все бо́льшую роль в самоопределении дворянина, к прежним ожиданиям мужчин, ищущих невест, добавлялись новые. В допетровский период солидного приданого, добродетельного и покорного нрава, умения вести домашнее хозяйство для будущей невесты было вполне достаточно. Потенциальные женихи, знакомые с западными обычаями, ожидали этих качеств по-прежнему, однако к концу XVIII века ими уже не ограничивались. Хорошо образованные Анна и Александра Панины, славившиеся в середине века интеллектом и эрудированностью, с легкостью заключили превосходные партии[19]. Некоторые мужчины также охотно восприняли новые взгляды на эмоциональную сторону брака и семьи. Целью брака для них была уже не только материальная выгода, но и личная удовлетворенность. К примеру, Андрей Болотов усвоил новомодные идеи во время службы в Пруссии в ходе Семилетней войны (1756–1763). Выйдя в отставку в