Собрание сочинений в 3 томах. Том 3 - Валентин Овечкин

Я уже говорил, разбирая рассказы одного автора, что не всякая тема лезет в беллетристические ворота. Иногда мы бережем какой-то острый, злободневный вопрос для того, чтобы «вставить» его где-то в какую-то большую вещь, которая будет написана, может быть, через пять лет, в то время когда нужно бы именно сегодня написать об этом, выступить специально по одному этому вопросу с деловой статьей. В романе или повести можно иной раз забеллетризировать острые мысли так, что они потеряют если не всю, то половину остроты, будут восприниматься как интересное чтение, а не как постановочные вопросы для практических решений. Это, мол, все писателю понадобилось лишь для сюжета.

Помню, Виталий Закруткин рассказывал мне о страшных вещах, которые волновали его, когда он вынашивал свой роман «Плавучая станица», — об истощении рыбных богатств Азовского моря, о хищническом опустошении этого моря. Много тому причин: здесь и «бурмистровщина» в руководстве рыбацкими колхозами, и два хозяина над морем — один разводит рыбу, а другой дает планы вылова рыбы, «не увязанные» с наличием рыбы в воде, живет сегодняшним днем, разрешает даже применять незаконные снасти, чтобы хоть мелочью пополнить улов. Здесь и браконьерство, и слабая постановка научной работы по воспроизводству рыбы. Горько и больно было слушать, когда он рассказывал все это. Да и сам я родом с Азовского моря, из Таганрога, помню рыбные базары раньше, а пришлось мне после войны побывать в Таганроге — кучи, горы мелочи, так называемой тюльки. Никогда такую мелочь не вылавливали. К чему это приведет? Превратим Азовское море в Мертвое море? Но вот написал Закруткин роман об этом — не так уж страшно получилось. Следишь больше за развитием отношений Василия Зубова и Груни, нежели за убылью рыбы в Азовском море. Словно автор сам не поверил, что народнохозяйственный вопрос тоже вызовет большой интерес у читателя.

Можно перечислить много вопросов деревенской жизни и сельского хозяйства, которые бы нам следовало поднять в публицистически-деловых статьях. Например, о работе МТС. Можно ли считать, что мы уже нашли такие формы организации и оплаты труда работников МТС, которые бы очень заинтересовали их в колхозном урожае? Нет, по-моему, не нашли еще таких форм. И поныне трактористу выгоднее убирать средний хлеб, нежели очень хороший: на среднем он больше заработает трудодней. И сейчас происходит такое: один директор МТС обеспечил урожай по своей зоне 25 центнеров, у другого урожай 10 центнеров, но разница у них в зарплате небольшая. Есть некоторые надбавки, премии, но это не то. Резче бы надо дифференцировать. Если при урожае в 10 центнеров директор получает, скажем, полторы тысячи рублей в месяц, то за 25 центнеров, право же, не жалко и три и три с половиной тысячи заплатить. И такую резкую дифференциацию бы для всех — и для старшего агронома, и для главного инженера, и для заведующего ремонтными мастерскими, и для участковых механиков, вплоть до горючевозов.

А можно ли считать, что уже найдена у нас наилучшая система госпоставок хлеба, полностью гарантирующая колхозы от тяжелых последствий некоторых случайностей и произвола на местах, где еще задержались в руководстве районами Бурмистровы? Система, создающая у колхозников прочную уверенность в завтрашнем дне и не подрывающая нигде материальной заинтересованности? Наблюдения над жизнью убеждают, что и здесь у нас еще не все ладно. И думается, что писателю-публицисту не возбраняется вести и углублять свои наблюдения, высказывать их в печати, помогать поискам лучших решений вопроса.

Проблемы, задачи механизации сельского хозяйства приобретают все бόльшую и бόльшую остроту. Много людей из деревни ушло в города, в ином колхозе при той же земельной площади рабочих рук втрое, вчетверо меньше, чем было до войны. Но и в городах ведь люди не болтаются без дела, и промышленность у нас бурно растет, и там требуются люди. Как бы ни улучшились дела в деревне, далеко не все ушедшие в города вернутся домой. Значит, мы все время будем иметь дело с нехваткой рабочих рук в сельском хозяйстве, и единственный выход из положения — большая механизация всех производственных процессов в сельском хозяйстве. Очень крепко, горячо, с большим желанием помочь делу нужно писать об этом. Один вопрос о новой технике в сельском хозяйстве разве не заслуживает внимания литераторов?

Я не знаю, кто у нас планирует работу конструкторов, и планируют ли, или, может быть, они, как писатели, работают по вдохновению: на одну тему, вроде строительства каналов, навалится сразу человек сто, а на другую тему — ни одного. Но иногда обнаруживаешь такие зияющие пустоты в механизации сельского хозяйства из-за отсутствия нужной машины — а и машина-то требуется пустяковая, — что просто у самого чешутся руки взять и сделать ее.

А положение агронома в сельскохозяйственном производстве — это разве не тема для хорошей публицистики?

В промышленности невозможно представить себе инженера в роли безрукого советчика. Он может предложить, приказать делать так, как он находит нужным, как подсказывают ему его знания и опыт. А агроном в колхозе зачастую находится именно в такой тихой, бесправной роли консультанта. Пережиток старого земства, тех времен, когда агрономы ходили, как апостолы, по деревням и могли лишь советовать крестьянину, единоличному хозяину своих полей и скота, не делать того-то, а делать то-то. И сейчас у нас в колхозах распоряжение агронома далеко не закон для тракториста, бригадира, посевщика. Агроном распорядился делать так-то, а налетел уполномоченный — и пошло все кувырком.

Один мой читатель, колхозный агроном, пишет мне:

«Агроном отвечает за все действия председателей колхозов и бригадиров, а сам может действовать только языком. В такой же мере можно было бы возложить ответственность за дурные поступки людей на писателей. Кому, как не писателям, отвечать за то, что они не сумели внушить всем людям сознательность?»

Резонно сказано, ничего не возразишь.

А назревающая необходимость пересмотра некоторых положений старого Устава сельскохозяйственной артели? Давно был принят Устав, в 1935 году, много с тех пор воды утекло, много нового в жизни появилось. Кому, как не литераторам, пишущим на колхозные темы, подсмотреть в жизни это новое, достаточно уже себя оправдавшее, чтобы быть узаконенным и внесенным в Устав сельхозартели!

Кому, как не нам, следует быстро подхватывать все новое и хорошее, что открывают практики колхозного строительства, скажем, в области организации труда и его оплаты!

И много, много у нас есть еще вопросов из деревенской жизни и хозяйственно-организационного и идеологического порядка, которые, с одной стороны, не лезут в тесные одежки беллетристических сюжетов, а с другой стороны, не терпят отлагательства — надо выступать с ними в печати. Значит, ничего не остается нам, как, оторвавшись на день-два от тех наших «больших полотен», что мы пишем «на века», взять да и написать иной раз обыкновенную статью. Кто очень беспокоится, чтобы ни единой строчки из написанного не пропало для потомства, может впоследствии и эти статьи, при издании полного собрания сочинений, включить в особый том.

О чем следовало бы нам еще поговорить?

Я умышленно мало задевал пресловутую «теорию бесконфликтности», ее вредное влияние на некоторых авторов и последствия этого влияния. Бог ее знает, откуда она взялась, эта «теория». То ли авторы бесконфликтных, лакировочных произведений сами же ее и породили, а потом стали валить на нее вину, как на нечто возникшее без их участия, то ли действительно какие-то литературоведы тут чего-то напутали и сбили с толку хороших писателей — трудно разобраться. Да и не стоит, пожалуй, разбираться. Не к чему нам сейчас здесь поднимать все эти архивы. Много уже было об этом говорено и писано. Нам надо лишь внимательно присмотреться — не грешим ли мы иногда и сегодня в наших произведениях, в той или иной степени, против правды жизни, и если есть такой грех, то откуда он идет?

Пусть не обижается на меня Галина Николаева, что я именно в этой связи хочу поговорить о ее повести. Это не значит, что я считаю «Повесть о директоре МТС и главном агрономе» произведением бесконфликтным. Вероятно, повесть и привлекла внимание читателей и критиков именно острым, интересным столкновением характеров, не говоря уже о прочих ее достоинствах, так отмеченных К. Симоновым в его докладе на Втором съезде писателей: «Как пример, на мой взгляд, художнически очень точного подхода к изображению человека труда, — говорил К. Симонов, — можно привести последнюю вещь Г. Николаевой «Повесть о директоре МТС и главном агрономе». Быть может, находясь под обаянием этой повести, я преувеличиваю сейчас ее силу и значение, но думаю, что не ошибусь, отметив, как глубоко и верно в самом принципе раскрыла Г. Николаева все богатство души всецело увлеченного своим творческим трудом человека, показав, как в этой душе, где такое огромное место отдано труду, вместе с тем бесконечно много места для многих других чувств: для любви, для дружбы, для товарищества, для человеческого счастья и человеческого горя».