Фактор Николь - Елена Стяжкина

Не волнуйся, обошлось. У них даже не было сдачи.

Во дворе ее дома я быстро подошел к такси и открыл дверцу (галантно?). Она сказала:

– Закройте, дует. Я сейчас расплачу´сь, и вы поедете.

– Я уже приехал.

– Куда? – спросила она, ковыряясь в сумке. (Может, мне надо было расплатиться с ее таксистом? Не галантно?)

– Вот… – Я засунул в машину цветы.

– В три часа ночи самое время, – сказала она.

– А когда время?

Я же честно не знаю, существует ли время цветов. Время листьев. Корней. Час деревьев. Минута травы. Хотя почему только минута?

Я все знаю о времени травы и ничего – о времени цветов.

– Если вы маньяк, то вам не повезло, – сказала она, хлопая дверцей. Ее нос был весь на свету. Прямо под фонарем. В тени сидела (стояла, лежала, не важно) подруга.

– Почему?

– Потому что я сама – маньяк!

– Да? – Я удивился до полного счастья. Ты, кстати, знаешь, что счастье – это возможность удивиться?

– Да, – устало сказала она. – Ручка, ботинки, плащ – что лишнее?

– Ручка.

– Настоящий маньяк должен был ответить «плащ». Лишнее – плащ!

– Надо снять плащ? – спросил я. Была осень, но без морозов. Я мог бы раздеться. Я голый – красивый.

– Абсолютно нормальный человек. Молодец, – похвалила она. – А плащ лишний, потому что он не оставляет следов. Понял?

Я понял. Это было год назад. Сегодня мы с Маней решаем проблему, как засунуть гуся в кувшин. Пока – в чисто теоретическом плане. Все еще жалко гуся.

Мы с Маней дружим. Ходим в кино, потому что у нее роман (с большой и с маленькой буквы одновременно). Пьем водку, потому что Маня старше меня на три года. И ссоримся, потому что дружим. Если бы у нас была любовь, то мы бы давно расстались.

Но мы не расстаемся, мы держим тусовку. Сейчас правильно сказать – тус. Раньше тусовка была девочкой, теперь стала мальчиком. Операция по смене пола. Все хотят быть мужчинами. Английского аналога нет. Ту с.

У Кати – «лексус», у Вовы – «тойота-авенсис», у Миши – «хонда-легенда», у Даши – «нисан-микро» («нисан» – микро, а Даша – макро; ее папа прикололся и купил ей машину для похудения).

У меня тоже есть авто. Но Маня велит называть его просто «авто».

У меня тоже есть папа.

Мы – тусовка содержанок. Мы – папиковы дети. Это концептуально. Нам концептуально ставят балл А (или двенадцать, или сто, смотря как заморачивается лицей), потому что нашим папикам к лицу наша золотая медаль. Нам наливают и забивают (не везде, не всегда; трава – последний бастион чести). Нас в упор не видят на дорогах, если мы ездим без прав. Нам привозят на дом шмотье – «мерьте, гости дорогие!».

А мы упорно ищем говно. Вова увлекся физикой. Теоретической. Пропал пацан. Он уже весь в ядрах, а поступать только через год. Катя-лексус живет в участке. Она любит милицию, ее там воспитывают, кормят бутербродами и держат в обезьяннике (по личной просьбе, пока не протрезвеет). Даша ищет говно везде, где ступает ее нога. Она собирает попытки изнасилования, грабежи, драки, удавшиеся избиения, кражи в магазинах, помощь в приютах для собак, налеты на мусорки и рубилово в средневековых одеждах. Даша – толстая, к ней прилипает особенно много. У нее тысячи рассказов про говно. Наверное, она будет писательницей.

О Мише-хонде я не скажу, потому что пообещал ему. Он хочет стать нашим чемпионом.

Ты тоже ищешь говна, потому что думаешь, что оно и есть – настоящее, неподдельное и вонючее?

Моя мама (надо бы уже называть ее «мать», но все никак) говорит, что рыбак рыбака видит издалека. Ты нашла меня по запаху?

Можно я скажу Мише, что он – серебряный призер? А от меня прет через океаны? Или не прет?

А еще моя мама хочет всем понравиться. Она чинит зубы не в «Эстетике», где все сворачиваются в фигу и запрыгивают в рот на носочках, а в обычной поликлинике. Она ездит общественным транспортом и сама готовит. А я люблю суши, «Макдоналдс» и чебуреки на остановке. Я люблю вытирать руки об штаны, но чтобы штаны были C’N’C.

Я хочу понравиться себе. В нашей битве «нравится – не нравится» у моей мамы больше шансов. Я ставлю на нее.

Пусть ты приедешь?

Нэнси сказала: «Я научилась быть сильной, но так и не стала счастливой…»

Я спросила: «А зачем ты училась на сильную, если хотела быть счастливой?»

Она сказала, что я – самовлюбленная дура. (И не само-! Просто влюбленная. Но Нэнси еще об этом не знает.)

Зачем учиться на инженера, если хочешь быть врачом? Зачем жениться, если хочешь просто трахаться?

Очень высокий конкурс в медицинский? Без штампа в паспорте не дают?

Бред-бред-бред! Теперь об этом бреде никто не помнит. И нечего дышать и плакать на обстоятельства, потому что все обстоятельства – в зеркале.

Мой случай – исключение, потому что я – уникум и слишком талантлива, чтобы быть просто кем-то. Я могу быть всем, и я есть всё. Я бы никогда и не училась на сильную. Зачем?

Если тебя уже родили с преимуществом женского положения, глупо себя кастрировать, чтобы стать вровень с этим вот… человеком рода М.

Нэнси не согласна. Во-первых, она не понимает, что именно отрезают у женщины при кастрации. Во-вторых, она не видит преимуществ. В-третьих, на курсах силы она действительно получила золотую медаль. У нее та-а-а-акие трицепсы! Шучу…

При кастрации у женщин отрезают фантомную опухоль «бабы – дуры» и все ее метастазы типа «самая умная женщина все равно глупее самого среднего мужчины», «говорите медленнее, я – блондинка», «ум – это так эротично, милый».

Господи, и как можно без всей этой роскоши жить? Как?!! Наша дурость – это и блиндаж, и небоскреб, и дворец. Это как член. Ее можно всунуть во что угодно, когда угодно, сколько угодно и ни фига ни за что не отвечать!

Я презираю феминисток, но дружу с Нэнси. В девичестве она – Анна, советская мулатка. Папа – принц из Занзибара, мама живет с ней здесь и хочет ранчо. А Нэнси она не потому, что Анна, а потому что «дым сигарет с ментолом, а я нашел другую, хоть не люблю, но целую, а когда я ее обнимаю, все равно я тебя вспоминаю».

«Нэнси» – это группа. Вокально-инструментальный ансамбль. Практически Джастин Тимберлейк, только пьяный, быдловатый и в ресторане на трассе Москва—Симферополь. В общем, мне тоже нравится эта песня. Я ее пою красиво. Нэнси плачет и просит меня немедленно заткнуться.

У нее приют бродячих кроликов. Хотя в нем встречаются и сурки, а также опоссумы и лисицы. Одна лисица. Я думаю, что она забежала случайно, чтобы сожрать кроликов. Но Нэнси накормила ее фастфудом и отбила охотничий инстинкт. «Макдоналдс» любить не надо. Если ты, конечно, хищник.

А бродячие кролики – это животные, оставшиеся без завещания. Злые домовладельцы выгоняют их из квартир после смерти хозяев. Получается напасть. Кролик сидит в кустах и может выскочить на бульвар или хайвей. Ему очень страшно, у него дрожат хвостик и губа (заячья?).

Поймать бродячего кролика – тоже задача, потому что его легче пристрелить, чем догнать. Но Нэнси удается. Она знает волшебное слово.

Это удивительно – знать волшебные слова и не быть счастливой!

Я – счастливая, Го! Я очень счастливая.

Моего кролика звали Шуша. Мы думали, что взяли его старым. А он прожил у нас десять лет. Алекс говорил, что Шуша – Вечный Кролик (как Вечный Жид). Только он, конечно, умер. Сначала заболел, и Алекс стал возить его в клинику. Алекс его мучил, но думал, что спасает, делает все, что может. У Алекса есть стремление к очищенной совести. Совесть без нитратов, витаминов, минералов, ядов и канцерогенных веществ.

Шуша принимал уколы и таблетки, в его глазах стояли слезы. Он просился на волю. Надо было быть Алексом, чтобы этого не слышать. Шуша кричал: «Отвяжись, убей меня, отпусти!», но Алекс был неумолим.

Пытка жизнью. Сильный, но несчастливый. Здоровый, но не радостный. Успешный но скучающий. Между тем они почему-то не кричат: «Отпусти!» Терпят. Только из-за этих молчаливо-терпеливых я пошла у Алекса на поводу.

Но Шуша не унимался. Он просил не держать его. Я хотела отрубить ему голову, но в наших магазинах не продаются гильотины. Шушу усыпили.

Как объяснить? Я уснула вместе с ним? Нет, я слишком живая, чтобы так поступить с собой. Я испугалась, что когда-нибудь Алекс станет так спасать меня? Да, но так просто я не дамся. Я выкушу себя из любой «зашивки». Я запаниковала? Я плакала? Я впала в депрессию? Нет.

Я хотела, чтобы он мне снился. Кролик Шуша. Чтобы каждую ночь, которая ничем не хуже, чем день, он был в моей жизни. Я могла бы его кормить, рассказывать анекдоты и рисовать его на тканях. Например, на простынях. Потому что шторы меня уже не интересуют.

В общем, я, как всегда, хотела немного. Но он не приходил. Ни ко мне в сон, ни в приют бродячих кроликов. Его не было. Нигде-нигде его не было.

Зато появился ты.

Мы с тобой одинаково тревожим космос. Мы – везучие и счастливые люди. Ты хочешь много говна и получаешь меня, похудевшую, конечно, но не истаявшую, как некоторые фотомодели.