Богорождённый - Пол Кемп

Сембийцы перекрыли дорогу между Дэрлуном и Кормиром с одной стороны и Долинами — с другой. Какую бы армию не пришлось встретить жителям Долин, им придётся сражаться с ней в одиночку.

Магадон не тратил время на то, чтобы собрать больше информации. Ривен просил его быть наготове, так что он продолжал двигаться на восток, прямиком к Саккорсу, к Источнику.

Его огорчали скрюченные, изуродованные деревья и кнут–трава сембийской глубинки. Он шагал по этим равнинам, когда здесь полно было старых деревьев и засеяных ячменем полей. Теперь под порывами ветра трещали ветвями голые скелеты старых дубов и вязов. Он прикладывал ладонь к стволу каждого встреченного вяза, момент родства двух живых существ, которые однажды видели Сембию под светом солнца.

Он держался вдалеке от дорог и обходил деревни по крутой дуге, хотя многие казались покинутыми, их поля засохли и поросли сорняками. Возможно, жители сбежали от марширующих на юг сембийских солдат, а может быть, с ними случилось что похуже.

По равнинам рыскали монстры. Время от времени Магадон слышал вой и рычание вдалеке, иногда замечал краем глаза движение. Часто он накладывал заряженную стрелу на тетиву лука, но стрелять ни разу не пришлось. Существа, что бродили во тьме, не трогали его. По мере того, как он преодолевал лиги, зов Источника становился сильнее. Приближаясь, Магадон чувствовал скрытую нотку в его притяжении, потаённую грусть. Разум Источника казалася сонным и подавленным. Магадон не понимал этого. Приближаясь к Источнику, ощущая его силу во всей её полноте, Магадон начинал нервничать. Он боялся, что снова потеряет себя в этой силе. Но к тому времени, как он на самом деле заметил вдалеке Саккорс, тёмную звезду в освещённом молниями небе Сембии, он уже знал наверняка, что сможет сопротивляться притяжению. Он сможет использовать Источник, по–прежнему оставаясь собой. Однажды использование Источника сломало его, разбило на части, но заново собранная личность была сильнее оригинала.

Вокруг летающей горы, на которой стоял Саккорс, сновали мелкие тёмные фигуры. Издалека они казались крошечными, но Магадон знал, что это — шадоварская кавалерия на чешуйчатокрылых везерабах. Похоже, Источник наконец полностью почувствовал его, и зов стал почти жалобным. Источник хотел, чтобы Магадон приблизился, хотел усилить их связь.

Магадон осмотрел сосновую рощицу прямо под летающей горой и обратился к резервам своей силы. Блеклый оранжевый свет охватил его голову, и в избранной точке прямо под Саккорсом заблестело мерцающее зеркало. Он активировал магию разума, и она мгновенно переместила его в рощу под Саккорсом. Гора парила над ним, большая и зловещая. Где–то в её центре находился Источник.

Магадон открыл разум и позволил притяжению Источника омыть себя, позволил частице его силы, его древнего сознания, стать частью своего собственного разума. Он сразу же ощутил, что мощь Источника не уменьшилась, но потеряла остроту, и мгновенно всё понял.

Источник звал его всё это время, сотню лет посылал ментальную энергию в мир в отчаянной попытке дотянуться до него. Он скучал по Магадону. Он хотел, чтобы Магадон был рядом.

Почему? спросил маг разума, но уже знал ответ. Источник погибал, его сознание медленно угасало. Что хуже, оно знало о своей неотвратимой гибели, о медленном распаде разума. Оно боялось. И оно было одиноко, его окружали существа, не понимавшие и не способные соединиться с ним.

Мне так жаль, сказал Магадон.

Страх и печаль Источника кулаком сжали его грудь, завертели в своём вихре, окатили его волной. Он сел на ложе из сосновых иголок, обхватил руками колени и зарыдал.

Сотню лет Источник хотел, чтобы он пришёл к нему, а Магадон не отвечал.

Магадон подвёл его.

Прости меня, сказал он.

Источник простил. Всё, что Источник чувствовал — это привязанность к нему, соединявшую их связь, и сочувствие Магадона смягчило его печаль и приглушило страх. Угасая, Источник радовался другому разуму, который мог составить ему компанию, как страдающий от жажды радуется глотку воды. Источник просто не хотел умирать в одиночестве.

Я всё время буду с тобой, пообещал Магадон. Когда город начнёт двигаться, я отправлюсь следом. Я не брошу тебя.

Он почувствовал благодарность. Он обустроил себе место на земле под летающим городом, скрытый своей магией и соснами, и составил общество древнейшему разуму, который когда–либо встречал.

Патрули Шадовар появлялись и исчезали, иногда — кавалерия на везерабах, иногда — пешие солдаты, но никто его не замечал. На протяжении дней и ночей Источник многое показывал ему — события из прошлого, возможные версии будущего, потоки несвязных бессмысленных видений, которых Магадон не понимал.

Пока он блуждал по предсмертным мыслям Источника, время текло для него странно. Сознание Источника приобретало странные формы, устанавливало странные связи, переходило от экстраординарного к обыденному. Магадон начал понимать, что в первый раз потерял себя в Источнике не из–за злобы самого Источника, а из–за его одиночества. Это был голый разум без тела, и он так сильно хотел ментальной и эмоциональной близости, что его обширное сознание просто подавило сознание Магадона. Тогда он был не готов. Но с тех пор прошёл целый век, и сейчас он был способен с этми справиться. За мгновения Магадон проживал целые месяцы и годы, за часы — целые жизни, смеялся, плакал и гневался. Но всегда сохранял свой рассудок, свою личность, и не забывал о своей цели.

Настанет время, когда мне потребуется твоя помощь, сказал он. Ты мне поможешь? Источник ответил, что поможет, если будет ещё на это способен. Магадон оборвал связь с Источником лишь однажды, чтобы послать сообщение Ривену по их ментальной связи. Он не знал, получит ли его Ривен, но хотел попытаться.

Я готов, единственное, что сообщил он.

Потом он стал ждать, ждать у смертного ложа Источника, и его мысли часто возвращались к словам Ривена.

Кейл жив. У него есть сын. И его сын — ключ ко всему.

Васен никогда не знал отца, кровь которого текла у него в жилах, но Эревис Кейл каким–то образом всё равно жил в нём, преследовал его в снах. Васен всегда видел отца как тёмного человека с тёмным мечом, тёмной душой. В снах он никогда не видел лица Эревиса и редко слышал его голос. Каким–то образом они общались, не видя друг друга, вслепую, в молчании, и за годы через лишённую чувств сновидческую связь Васен решил, что понимает, что Эревис хочет ему передать — глубину потери, боль сожаления. Всё, что он узнал об отце, казалось, вращается вокруг сожаления.

Сейчас Васен видел сон и знал об этом. Перед собой он видел лишь тьму, глубокую и непроницаемую. Холодный ветер ерошил его волосы, будто ножом, колол кожу.

Эревис заговорил с ним, каждое слово — сокровище, его глубокий голос нарушил тишину сновидения.

— Мне холодно, Васен. Здесь темно. Я один.

Васен хорошо знал одиночество. Он провёл жизнь среди других, но всегда в стороне. Васен пытался пошевелиться, но не смог. Что–то удерживало его на месте. Холод становился сильнее. Он дрожал, немел, не мог двигаться.

— Где ты? — позвал он.

— Васен, ты не должен потерпеть поражение.

Слова повисли в воздухе, тяжёлые, пророческие, заполняя мрак.

— Не должен потерпеть поражение в чём?

— Найди меня. Напиши историю.

— Как? Как мне найти тебя? Ты мёртв!

Васен замерзал. Он хотел задать больше вопросов, хотел наконец увидеть лицо отца, но тьма отступила.

— Подожди! Подожди!

Краем глаза Васен заметил мерцающее красное небо, реки огня. Он услышал крики миллионов мучеников.

Он проснулся на своей койке, содрогаясь, с колотящимся сердцем. Он смотрел в потрескавшийся сводчатый потолок своей кельи в аббатстве. Сквозь единственное окно сочилась прозрачная блеклая серость новорождённого утра. Хватило бы пальцев одной руки, чтобы сосчитать число дней, в которые он видел больше пары часов солнечного света за последний год. Он давно уже привык к постоянному савану мрака Сембии — точно так же, как привык ко всему остальному.

Позволив сну ускользнуть из мыслей, он сел — тело всё ещё было покрыто гусиной кожей — и прочитал Приветствие Рассвета, слова которого в вечных сумерках казались немного вызывающими.

— Рассвет — это дар Амонатора. Его свет разгоняет тьму и обновляет мир.

Какое–то время он сидел на краю своего соломенного тюфяка, опустив голову и обхватив её руками, думая об Эревисе, от наследия которого не мог сбежать даже во сне. В последние месяцы отец снился ему всё чаще и чаще. Он посмотрел на свои мозолистые руки, на кожу цвета потемневшего серебра, на тёмно–фиолетовые вены. Между пальцев плели паутину тени, вились вокруг его запястий, как рукавицы ночи. Долгое время он рассматривал их, изгибы, вихри и спирали, летопись его крови. Когда он потряс руками, мрак рассеялся, как туман.