Пассажиры с пурпурной карточкой - Филип Фармер

И вот начинается.

.

.

.

.

.

.

.

. . . . . . . . .

Сумасшедшая вечеринка

Мадам Трисмегиста зовет:

– Давай погадаю тебе, Чиб! Посмотрим, что предсказывают звезды через мои карты!

Он присаживается за ее столик, а его друзья подходят и становятся рядом.

– Итак, мадам, как мне выбраться из этих неурядиц?

Она тасует колоду и переворачивает верхнюю карту.

– Боже! Туз пик!

– Тебе предстоит долгая дорога!

– В Египет! – восклицает Руссо Рыжий Ястреб. – Нет, Чиб, не надо ездить туда! Лучше поехали со мной в прерии, где бродят бизоны и где...

Переворачивается еще одна карта.

– Вскоре тебе встретится прекрасная брюнетка.

– Чертова арабка! Только не это, Чиб, скажи, что это неправда!

– Вскоре тебя ожидают великие почести.

– Чиб получит премию!

– Если получу премию, мне не надо будет ехать в Египет, – говорит Чиб. – Мадам Трисмегиста, при всем уважении к вам, вы все врете.

– Прошу не издеваться, молодой человек. Я не вычислительная машина. Я настраиваюсь на частоту твоих душевных колебаний.

Щелк: еще одна карта.

– Большая опасность грозит тебе – и твоему телу, и твоей душе.

Чиб говорит:

– Я подвергаюсь ей по крайней мере раз в день.

Щелк.

– Близкий тебе человек умрет дважды.

Чиб бледнеет, потом овладевает собой и говорит:

– Трус умирает тысячу раз.

– Тебе предстоит путешествие во времени, ты вернешься в прошлое.

– Ну и ну! – говорит Рыжий Ястреб. – Этак вы превзойдете саму себя, мадам. Осторожней, а то наживете психическую грыжу и придется носить бандаж, чтобы она не вывалилась.

– Смейтесь, если нравится, негодяи! – говорит мадам. – Есть иные миры помимо нашего. Карты не могут обманывать, особенно если они в моих руках.

– Гобринус! – зовет Чиб. – Еще кувшинчик пива для мадам!

Юные Редисы возвращаются к столу – это диск без ножек, его удерживает в воздухе гравитационное поле. Бенедиктина бросает гневный взгляд в их сторону и начинает перешептываться о чем-то с другими среднелетками. За столиком по соседству сидит Пинкертон Легран, агент госорганов, лицом к ним, чтобы фидеокамера захватывала их сквозь пиджак с секретом: материя просвечивает только в одну сторону. Все знают, что он следит и подслушивает. Он знает, что они знают, и уже докладывал об этом своему начальству. Он хмурится, увидев, что входит Фалько Аксипитер. Леграну не нравится, что агент из другого управления суется в дело, которым занимается он. Аксипитер даже не смотрит на Леграна. Он заказывает чайничек чая и притворяется, что кидает в него таблетку, которая, реагируя с дубильной кислотой, производит попводяру – по.

Руссо Рыжий Ястреб подмигивает Чибу и говорит:

– Так ты считаешь, что действительно можно парализовать жизнь всего Лос-Анджелеса одной бомбой?

– Тремя бомбами! – говорит Чиб так громко, чтобы фидеокамера Леграна записала его слова. – Одна под пульт управления на опреснительном заводе, вторая – под дублирующий пульт, третья – на распределитель большой трубы, которая подает воду в резервуар на Двадцатом горизонте.

Пинкертон Легран бледнеет. Он допивает залпом свое виски и заказывает еще порцию, хотя выпил он уже изрядно. Он нажимает кнопку на фидеокамере для срочной передачи сверхсекретной информации. Лампочки мигают малиновым светом в Главном управлении; трезвонит звонок; начальник просыпается так резко, что падает со стула.

Аксипитер тоже все слышит, но остается неподвижным, с мрачным лицом, нахохлившись, похожий на диоритовое изображение ястреба из гробницы фараона. Одна мысль владеет им, его не отвлечь разговорами о затоплении Лос-Анджелеса, даже если начнется их осуществление. Выслеживая Старика, он пришел сюда в надежде использовать Чиба в качестве отмычки к дому. Одна «мышь», как он называет преступников, за которыми гоняется, – одна «мышь» приведет в нору другой «мыши».

– Как думаешь, когда мы сможем приступить к действиям? – спрашивает Хьюга Уэллс-Эрб Хайнстербери, писательница-фантаст.

– Примерно через три недели, – отвечает Чиб.

В Главном управлении начальник полиции проклинает Леграна: зачем тот побеспокоил его? Тысячи молодых парней и девиц выпускают пар, сочиняя заговоры, диверсии, убийства, мятежи. Он не понимает, зачем эти юные негодяи ведут подобные разговоры, ведь им выдают все, что надо, и бесплатно. Будь его воля, он побросал бы их в каталажку, чтобы их там попинали для острастки.

– А после всего придется рвануть куда-нибудь в глушь, – говорит Рыжий Ястреб. Его глаза блестят. – Скажу вам, ребята, лучшее в мире – быть свободным человеком, жить в лесу. Там ты по-настоящему личность, а не овца в безликом стаде.

Рыжий Ястреб верит в этот заговор по уничтожению Лос-Анджелеса. Он счастлив, потому что, пребывая в объятиях Матери-Природы, истосковался, хоть и не признается в этом, по интеллектуальному общению. Другие дикари слышат приближение оленя за сто шагов, вовремя замечают гремучую змею в кустах, но они глухи к поступи философской мысли, к шелестению Ницше, распевам Рассела, гоготанию Гегеля.

– Необразованные свиньи! – говорит он вслух.

Остальные спрашивают:

– Что?

– Ничего, ребята, послушайте, вам-то хорошо известно, как хорошо жить в лесах. Вы были в Корпусе охраны дикой природы...

– Я был в отряде Д-4, – говорит Омар Руник. – Я подхватил сенную лихорадку.

– Я работал над своей второй диссертацией, – говорит Гиббон Тацитус.

– Я был в оркестре Корпуса, – говорит Сибелиус Амадей Йегуди. – Мы выезжали на природу только давать концерты в лагерях, но это случалось редко.

– Чиб, ты тоже был в Корпусе, тебе нравилось там, правда?

Чиб кивает, но говорит:

– Когда ты в новоамериндах, приходится тратить все свое время на то, чтобы выжить. Мне некогда было рисовать. И кто увидит в лесу мои картины, даже если б у меня и выпала свободная минута. В любом случае такая жизнь не годится для женщины или ребенка.

Рыжий Ястреб явно обижен, он заказывает себе виски, смешанное с по.

Пинкертон Легран не хотел бы прерывать прослушивание, но давление в мочевом пузыре становится невыносимым. Он направляется в комнатку, которая используется в качестве нужника для клиентов. Рыжий Ястреб, у которого отвратительное настроение, вызванное тем, что друзья его не понимают, выставляет ногу. Легран спотыкается, валится вперед, стараясь удержать равновесие. Бенедиктина тоже подставляет ногу. Легран падает лицом на пол. У него больше нет необходимости посещать сортир, разве чтобы помыться теперь.

Все, кроме Леграна и Аксипитера, хохочут. Легран вскакивает, сжав кулаки. Бенедиктина не обращает на него внимания, она направляется к Чибу, подруги следуют за ней. Чиб напрягается. Она говорит:

– Извращенец, скотина! Ты говорил, что засунешь в меня только палец.

– Ты повторяешься, – отвечает Чиб. – Сейчас самое важное: что будет с ребенком?

– Твое какое дело? – спрашивает Бенедиктина. – Насколько тебе известно, ребенок, может быть, и не твой!

– Я бы вздохнул с облегчением, если б он не был моим, – говорит Чиб. – В любом случае нужно учитывать мнение и самого ребенка. Возможно, ему хочется жить, пусть даже с такой матерью, как ты.

– Жить этой жалкой жизнью! – выкрикивает она. – Лучше я сделаю ему одолжение: сейчас иду в больницу и избавляюсь от него. Народный фестиваль – это мой шанс, и из-за тебя я могу упустить его. Теперь мне не добиться большого успеха. Туда соберутся представители фирм со всего мира, а мне не удастся спеть перед ними!

– Ты врешь, – говорит Чиб. – Ты же разодета для выступления.

У Бенедиктины красное лицо; ее глаза широко раскрыты, ноздри раздуваются.

– Ты испортил мне настроение! – кричит Бенедиктина. – Эй, послушайте все этого нытика! Этот великий художник, этот образец достоинства, наш божественный Чиб, у него не встает, пока над ним ртом не поработаешь!

Друзья Чиба переглядываются. О чем вопит эта сучка? Как будто секрет какой раскрывает.

«Некоторые особенности религии панаморитов, столь презираемой и поносимой в двадцать первом веке, стали обыденным явлением в наше время. Любовь, любовь, любовь физическая и духовная! Недостаточно просто поцеловать или обнять своего ребенка. Возбуждение половых органов младенца разговорами со стороны родителей или родственников привело к возникновению некоторых весьма любопытных условных рефлексов. Я мог бы написать целую книгу об этом явлении середины двадцать второго века, и, возможно, так и сделаю.»

Легран появляется из туалета. Бенедиктина дает пощечину Чибу. Чиб дает пощечину в ответ. Гобринус поднимает крышку стойки и выбегает через образовавшийся проход с криками:

– О'Трав! О'Трав!

Он сталкивается с Леграном, который налетает на Белу, которая визжит, взвивается и бьет по щеке Леграна, который отвечает ей тем же. Бенедиктина выплескивает стакан по в лицо Чибу. Вопя, он подпрыгивает и замахивается кулаком. Бенедиктина приседает, кулак проносится над ее плечом и бьет в грудь ее подруги.