Дорогой Жан… - Яна Ржевская

Перед уходом Мартен сказал, что мне следует быть осторожнее, потому что в один из своих походов по саду – «неосторожных походов», как он сказал, неодобрительно покачивая головой, – я поранился. И действительно, на простынях засохшие пятна крови. Но я не могу понять, откуда она. Для кровотечений слишком рано, но, может… Я растерян, Жан. Растерян и почти испуган. О, я не беспокоюсь за себя, но… А, ладно, пустое. Лишь бы не болела так голова да рассеялся утомительный туман перед глазами.

Твой Жак.

03 ноября 1933 года, Сен-Бьеф,Нормандия

Дорогой Жан,

Сегодня мне лучше, и вчерашнее письмо кажется такой глупостью… Мартен снова навещал меня утром и успокоил мои страхи, сказав, что у меня был жар и потеря памяти объясняется именно этим. Разумеется, я доверяю его мастерству, но иногда, Жан, как бы мне хотелось, чтобы ты был рядом, мой дорогой брат, столь сведущий в медицине. Действительно ли при лихорадке могут исчезнуть из памяти несколько дней? Я не знаю. Мне кажется, что нет, но… В нынешнем состоянии я не могу воспользоваться помощью другого врача, а Мартен… Мне неприятно думать, что я так зависим от его великодушия, но если выбирать между богадельней кюре и любезным вниманием Мартена… У меня все же слегка путаются мысли, Жан, но я точно знаю, что не хочу покидать Дом на холме, а доктор твердо обещал мне это. Мы договорились, что в крайнем случае он найдет мне сиделку.

Жан, я и сам не могу сказать, почему так цепляюсь за эти развалины, без которых прекрасно обходился столько лет. Ну, хорошо, не прекрасно, в глубине души у меня всегда, подобно старому облезлому псу с слезящимися глазами, жила тоска по садам Сен-Бьефа и мирной теплой тишине нашего дома. Я не могу, не могу и не хочу покинуть его сейчас, когда нам осталось так мало времени провести вместе. Я последний, и дом просто развалится, став руинами уже не по названию, а на самом деле. Но пока мы будто поддерживаем друг друга…

Ах, Жан, я сыплю словами, чтобы скрыть за ними свой страх. Знаешь, я стал прятать эти письма в наш старый тайник в библиотеке. От кого? Не знаю. Ко мне приходит только доктор, с чего мне бояться его? Должно быть, это еще один признак постепенного разрушения мозга, ведь его омывает неполноценная кровь, отравленная болезнью и обезболивающими пилюлями. Ночью мне приснился сон. Я склонялся над мертвой девушкой, глядящей в безупречный круг луны, трогал холодную окостеневшую руку. Ригор мортис, не так ли? Откуда я знаю это, Жан? Услышал от тебя, вероятно… Но это значит, что девушка уже была мертва, откуда же тогда у меня могла взяться кровь на руках?

Я перечитываю последние фразы снова и снова, но смысл их ускользает. Я не мог испачкаться кровью во сне, а Мартен видел ее на мне наяву. Но я не помню, как и куда выходил. Но сборщицу яблок, если это была она, нашли до моей лихорадки, утопившей и без того слабый разум в забытьи. Жан, как мне не хватает твоей спокойной логики и ледяной рассудочности. Я… Я боюсь и не хочу вспоминать. Это ведь уже было, верно? Люси… она была первой. Еще двое девушек из деревни последовали за ней, прежде чем все прекратилось. Мартен не помнит, но он не из Сен-Бьефа. Мне бы стоило поговорить, но с кем? С рассудительным доктором? Со смешным недотепой кюре? С Греноблем? Я боюсь говорить об этом, Жан, словно мои слова и даже мысли пробудят нечто страшное, чему лучше бы лежать в могиле вместе с последним из Дуаньяров.

Твой Жак.

05 ноября 1933 годаТулуза, ул. Св. Виктуарии, 12Г-ну К. Жавелюот г-на А. ЛегранаКан, отель «Дюссо»ПОМЕЧЕНО«СКОРАЯ КУРЬЕРСКАЯ ПОЧТА»

Господин Жавель,

Прочитав ваше письмо, я сначала выполнил вашу просьбу и составил список тех городов, куда может последовательно отправиться инспектор Мерсо, приложив к нему имена и адреса жертв. Но потом мне пришло в голову, что вам в вашем почтенном возрасте будет несколько затруднительно следовать за господином Мерсо. Не подумайте, что я хочу уклониться от добровольно взятых на себя обязанностей по поиску преступника путем исследования статистических материалов, но не проще ли будет отправиться к инспектору мне самому? Я глубоко ценю деликатность, с которой вы описали мнение инспектора о моих методах работы, но надеюсь, что при личном знакомстве смогу либо убедить его в их ценности, либо оказать ему более действенную помощь, если она понадобится инспектору. Ваше письмо я беру с собой, чтобы передать г-ну Мерсо, а уж он, полагаю, найдет способ связаться с вами. Господин Жавель, я не смею просить, но если бы вы, с вашим опытом и умением, сочли возможным продолжить мое дело здесь, в Кане, раз уж все равно собирались на время оставить службу… Впрочем, я понимаю, что эта просьба слишком дерзка, и высказать ее меня заставило только отчаяние и невозможность разорваться на две части, чтобы успеть везде. Я уверен, абсолютно уверен, что не должен прекращать… Впрочем, неважно. Если есть прямая улика, инспектор, конечно, должен узнать об этом как можно раньше. Жду вашего ответа,

С глубочайшим уважением, ваш А. Легран

07 ноября 1933 годаг-ну А. ЛегрануКан, отель «Дюссо»от г-на К. Жавеля,Тулуза, ул. Св. Виктуарии, 12

Телеграмма

Г-н Легран, вы правы. С бумагами от меня больше толку. Выезжаю в Кан и жду в «Дюссо». Передайте Пьеру, что это врач Клэр, он поймет. Удачи. Ваш К. Жавель.

08 ноября 1933 года, Сен-Бьеф,Нормандия

Жан,

Эти письма, ты знаешь, не просто ритуал, помогающий мне как-то собрать и привести в порядок спутанный клубок мыслей. Это, пожалуй, связь, единственная тонкая, но пока еще крепкая нить, держащая меня на краю. Я пообещал себе две вещи, Жан, которые непременно должны случиться прежде, чем я рассчитаюсь с этим миром. Я хочу вспомнить все, что столько лет скрывала моя лукавая память, и я хочу дождаться кальвадоса нового урожая. Увы, второе – уже вряд ли. Сегодня, откашлявшись, я увидел на платке давно ожидаемые кровавые пятна. Старый седой доктор в госпитале предупреждал меня, что ранения в грудь не проходят бесследно. Немолодой лысоватый профессор медицины, с которым судьба свела меня в Алжире, качал головой, убирая стетоскоп. Я все понимаю, Жан. Это могло быть что-то иное, никто не вечен, а у меня хотя бы есть время попрощаться с жизнью, как подобает. Притом я вовсе не собираюсь дожидаться последнего этапа – к чему? Но вот кальвадос… Его жаль. К моим услугам лучший сорт во всей Нормандии, несколько бутылок самого удачного года за последние полвека все еще ждут своего часа, и я не собираюсь оставлять их тем, кто придет, подобно вору, искать нищенской поживы в осиротевшем доме. Пожалуй, стоит послать бутылку Греноблю, он помнит родителей и оценит последний кальвадос Дуаньяров по достоинству. Но все равно я хочу попробовать новый, этого года. Мне кажется, он должен быть особенным.

Так вот о кровохарканье. Профессор предупреждал меня, что это будет признаком стремительного приближения конца. Кто-то тянет в этом состоянии годами, но на моих легких уже столько рубцов, что… У меня нет иллюзий, Жан, я почти рад, что можно больше не ждать неминуемого. Ты навсегда остался молодым, мой дорогой брат, а я прожил долгую жизнь, но итог у нас с тобой один. Может, лучше было бы и не коптить небо? Старый сад при доме умирает вместе со мной. Я сегодня ходил по дорожкам и трогал шершавые стволы яблонь, седые от лишайника. Некому обрезать ветви, счистить омелу и мох, убрать из-под стволов листву и паданцы. Это хорошие яблони, Жан, при должном уходе они бы еще дали пару урожаев. Старые нормандские сорта – как старые солдаты: даже умирая, они отдают свой долг. Я держался все эти месяцы, Жан, но увидев яблоню, сломанную ветром, я упал рядом на колени и гладил ствол, рыдая от жалости. Ее посадил отец в год нашего рождения, под этой яблоней я впервые поцеловал Люси. Говорю тебе, Жан, смерть отца, о которой я узнал случайно, не ударила меня так жестоко, как вид сломанного серого ствола на черной гнилой листве. Будто все эти годы, все смерти наконец навалились на меня. Отец… Как он смог пережить все это? Смерть лишь одного из сыновей убила нашу матушку. Как он смог пережить смерть жены и сына, отъезд другого сына, больше похожий на бегство… Или не пережил? Мне, никогда не имевшему ни жены, ни детей, этого не понять. Но яблони тоже не всегда падают, умерев, чаще они остаются выситься печальными корявыми остовами, ожидая милосердного топора. Вот и я так, Жан. Мы оба умерли тем ликующим солнечным днем, только один из нас не сразу это понял.

Твой брат Жак Дуаньяр

***

– Господин Мерсо, господин Мерсо, подождите!