Рождество в Индии - Барбара Форд

Но непродолжительным было это затишье…

Смолкала или нет та музыка, которая отрывала мое беспокойное «я» от глубоких раздумий? Все равно. Теперь она воскресла, усиливаясь и заставляя витать в небесах. Она мощно зазвенела, и демон напоминания, в образе ли забытом, любимом, в надежде ли, протянувшей белую руку свою из черных пустынь грядущего, — сел, смежив крылья, у моих ног и поцеловал в глаза…

С тех пор как я связала свою судьбу с мистером Рочестером, жизнь моя стала как бы неправильной. Не сразу я заметила это.

Поначалу неизменной текла внешняя моя жизнь, но, подтачивая спокойную форму, неправилен стал свежий, холодный тон души. Не было больше в душе ни гнева, ни сожаления, ни разочарования, ни грусти, ни зависти; холодно отвернулась она от грез, холодно взглянула на то, что вставало непокорным перед ее волей. Я стала жить ни грустно, ни весело, по сравнению с моей предыдущей жизнью, — лишь просторнее и общительнее…

И вот однажды, это было перед моей поездкой в Индию, после беспокойного сна… Еще чуть светало… Я проснулась и села, не зная, как вернуть сон; сна не было, ни мыслей не было, ни раздражения — ничего.

Мой взгляд блуждал по полу и мебели, направляясь вверх в поисках опорной точки для мысли. И я увидела, что спальня моя высока и светла, что музы и гении, соединившиеся на фигурном плафоне, одержимые полетом, в чудовищной живости предстали передо мной.

«Они летят, летят», — подумала тогда я. И посмотрела душой выше и дальше, в бескрайнюю пустоту неба.

Тогда я увидела тень, лицо, которое вспоминаю теперь, как самое дорогое лицо на свете. Я увидела Джона… Да, теперь я ничуть не сомневаюсь. Это была его тень, его движения и лицо. Он мчался, свистя, как брошенный нож.

И во мне не осталось ни малейшего уголка сознания, в котором бы не запылал нестерпимый свет нового переживания… Хор ударил по моему лицу звучной мелодией и в утреннем небе всплыл, как поднятая вверх свеча, человек с прекрасным и ужасным лицом.

Да, теперь я знаю, это был Джон.

Но в тот миг, когда мне впервые причудилось его лицо, я испугалась, вскочив с постели. В уверенной тишине спальни царила роскошная пустота. А в этой пустоте всплыло и двинулось из моей трепещущей души все, равное высоте; тени ярких птиц, неосязаемость облаков и существа, лишенные формы, странные фантастические существа.

Я держу руку у сердца, будто боясь потерять его. Словно оглянувшись назад, я тогда вспомнила, что мне всего двадцать девять лет, что отчужденность, какая теперь присутствовала в наших отношениях с мистером Рочестером, гасила постоянно желания, лишая сердце золотого узора и цветных гирлянд бесчисленных наслаждений.

Несмотря на то что я была рядом со своим супругом, королевой общества, счастьем и целью столь многих людей, ничто не тревожило моего сердца. Ни балы, ни приемы, ни охота, ни вечера не привлекали меня.

Я заметила, как в моем присутствии остроумнее становились остроумцы, наряднее — щеголи, особый восхитительный свет сообщался даже некрасивым и старым лицам.

Все обращались ко мне, но ничто не задевало меня. Чем дальше, тем страшней мне становилось жить.

Теперь же, когда при свете огромных звезд мы остались вдвоем с Джоном перед распахнутым настежь окном, я не могла отвести взгляда от его реального, вполне реального лица.

— Вы в самом деле не против? — мягко спросил он.

Я посмотрела на Марка. Тот сидел в кресле и листал какой-то красочно иллюстрированный журнал.

— Не против чего? — тихо переспросила я.

— Чтобы я виделся с вами иногда… Это дает мне возможность заботиться о вас… Наверное, вы и сами сегодня в лесу поняли: нужно, чтобы кто-то заботился о вас.

— Ах, нет.

— Спасибо, — произнес Джон Стикс смиренно.

— Я хотела сказать, что мне не нужно, чтобы обо мне заботились.

— Но вам это, во всяком случае, не противно?

— Это очень мило с вашей стороны, мистер Стикс… — начала я, но в эту минуту к окну подошел Марк и позволил себе перебить меня.

— Миссис Рочестер, как вы думаете, — начал он совершенно серьезным тоном, — почему всегда воспевают в стихах глаза, грудь, губы — и ни слова о ногах?

— Не знаю…

— А по-моему, здесь какая-то проблема, — сказал Джон.

— Мне кажется, это совершенно не важно, — довольно резко прервала я, чтобы перевести разговор на другую тему.

— Может быть, может быть, — задумчиво произнес Джон. — Кто-то ведь приходит босоногим, — добавил он едва слышно.

Я с удивлением посмотрела на него. Глаза его были полны какой-то затаенной грусти.

— А теперь хорошо бы нам послушать какую-нибудь историю, — обратился ко мне Марк.

Я зажгла свечи и присела на ковер, разостланный на полу.

— Когда я была маленькой, мы часто рассказывали всякие страшные истории, — сказала я. — Всегда кто-нибудь говорил первую фразу, а я продолжала…

— Что же мне придумать? — спросил Джон.

— Что угодно.

Не отрывая глаз от его лица, я прислушивалась к стуку своего сердца.

— За далекими живописными холмами находился древний парк, — начал Джон Стикс глубоким, тихим голосом. — Этот парк был покинутым, не обозначенным ни на одной карте.

Я глубоко вздохнула. Вздрогнуло пламя свечи и качнулась моя тень на стене.

— В глубине этого парка находился замок, — проговорила я шепотом. — Это произошло несколько столетий назад…

Я видела, что Джон Стикс и Марк слушали мой рассказ, затаив дыхание. Это придало мне силы и пробудило воображение.

— В таинственной тени деревьев стояла каменная урна, — продолжала я, согретая их вниманием. — Густые ветви укрывали ее от непогоды…

В урне отражалось мерцание звезд, а тень от исполинского дуба, величественно торчащая из земли, была похожа на вход в подземелье.

Парк будто ждал чего-то или кого-то, кто должен был прийти. И действительно, послышались шаги… Это были шаги молодой матери, пришедшей из замка, чтобы броситься к стволу священного дерева…

Но в тени дерева стоял человек, не замеченный ею. Присутствия его здесь она даже не подозревала…

Он, выкравший в сумерках ее дитя из колыбельки и ожидавший здесь ее прихода час за часом, был ее мужем, привлеченный домой издалека мучительными снами.

Он, прижав лицо к стволу дерева, слушал, затаив дыхание, ее молитвы.

Этот человек очень хорошо знал душу своей жены. Он знал, что она непременно придет сегодня к этому дубу. Он видел это во сне. «Она должна прийти сюда, чтобы здесь искать свое дитя!» — думал он.

Шумели листья и ветки, предостерегая молящуюся, ночная роса падала ей на руки. Но женщина опустила взор, чувства ее были глухи, глаза — слепы. Мучила тоска о пропавшем младенце.