Миссия России. В поисках русской идеи - Борис Вячеславович Корчевников

русским. Во главе Кабинета министров тоже встал немец – Остерман. Он и Бирон устроили в стране настоящий террор под знаменем возвращения к Петровским реформам. Быть в эту пору патриотом России означало попасть под подозрение полиции. Представителей древних русских родов отстраняли от дел. Тех, кто выражал недовольство, казнили. При Анне Иоанновне вовсю заработал репрессивный аппарат, прозванный бироновщиной.

Тысячи невинных жертв были брошены в тюрьмы по подозрению в недовольстве правительством. Жертвами бироновщины пали лучшие русские люди, десятки тысяч были умерщвлены, заточены или сосланы в остроги Сибири.

Князь Иван Долгорукий, когда палач четвертовал его, отрубая одну за другой руки и ноги, в смертных муках проговорил: «Благодарю Тебя, Господи, яко сподобил мя еси познать Тебя, Владыко».

Пытали и ссылали, лишая сана, иеромонахов, епископов, митрополитов.

О том, как велись допросы в застенках, можно судить по такой записи, сделанной в тайной канцелярии:

«Маевский поднят на дыбу и вожен по спицам 3–4 часа. А с подъема на дыбу и с вожения по спицам говорил то же, как выше показано, и в том утвердился. И по прошествии 3–4 часов усмотрено по состоянию его, Маевского, что в себе слаб и более по спицам не вожен и с дыбы спущен».

Размах гонений на Церковь в числах: до бироновщины монахов было 25 207 человек. А после – 14 282!

В бироновщине сработал мрачный, но твердый закон нашей истории: всякий раз, когда Россия оказывалась под властью иноземцев, – что при поляках в Смуту, что при большевиках в XX веке, что под влиянием Америки в 1990-е – страна терпела крах и репрессии.

А двор все это время веселился с таким размахом, какого никогда еще не было на Руси. Устраивались балы, фейерверки, катания на лодках и т. п. Именно при Анне Иоанновне стало «немодным» появляться при дворе в одном и том же платье дважды! На дворцовые увеселения тратилось денег в 5–6 раз больше, чем при Петре!

Длилось это 10 лет. Страна загнивала. Образом этого разложения стал наш флот, любимое детище Петра, прогнившее при его племяннице. В будущей Семилетней войне он уже оказался негоден!

Промысл тем не менее всегда благ: царствование Анны и десятилетие немецкого бироновского террора стали прививкой от Запада, как наши недавние 1990-е стали для современных людей той же прививкой – помните, ведь они начинались с обожания Америки.

Страшный, грозный, но и красноречивый символ правления Анны Иоанновны и удаления России от назначенного ей пути будет явлен в сердце страны, в Кремле.

Падение Царь-колокола

29 мая 1737 года на Троицу в Москву пришел Великий пожар. Вроде бы начался он где-то среди домов зажиточных москвичей, но очень быстро охватил город, дошел до Кремля, продолжился в Конюшенном и Потешном дворах. В пламени были канцелярия, дворец, Грановитая и Оружейная палаты. Горели кровли на Успенском, Благовещенском и Архангельском соборах, горели Богоявленский, Чудов и Вознесенский монастыри, синодальный дом, вотчинная контора, казенный приказ, здания коллегий, палаты князя Трубецкого у Никольских ворот.

Со звонницы Ивана Великого рухнули колокола – и среди них огромный Царь-колокол. При падении в нем образовались 10 продольных сквозных трещин и откололся кусок весом около 700 пудов (11,5 тонны). Великий символ России пытались восстановить почти столетие, но наверх так и не подняли. Только в 1836 году, пролежав в литейной яме целый век, Царь-колокол был наконец поднят на поверхность и поставлен на постамент.

На исходе XX века американский архиепископ Иоанн (Шаховской) увидит в этом падении предвестие падения страны:

«Образ этого великого колокола, ставшего безгласным и расколотым, остается в Кремле до наших дней перед глазами всего русского народа. Царь-колокол лежит на земле, как притча, как зов к покаянию. Но русские люди привыкли более гордиться своим Царем-колоколом, чем уразумевать значение его падения. Этот лежащий во прахе Царь-колокол Кремля остается до наших дней символом недостигнутой цели русского народа, недостроенности «Дома Пресвятыя Богородицы». И рядом с этим образом падения стоит образ Ивана Великого, Пророка и Предтечи Господня, этот «глас вопиющего в пустыне». И в самом своем молчании он зовет русский народ – и все народы – к покаянию».

Глава 3

Усталость от иностранцев. Правление Елизаветы

Младшая дочь Петра I, Елизавета Петровна, как и в будущем Екатерина II, водворяется на российский трон уже под патриотическими лозунгами. Кажется, что возвращается, наконец, понимание, что великой многонациональная Россия может быть только при укреплении русской идеи и здоровье русской нации. Страна при Елизавете переживет расцвет национальных кадров и патриотических настроений. И хоть Елизаветинская эпоха в нравственном и политическом смысле выглядит буйной, экспрессивной и очень противоречивой (как и рожденный ею архитектурный стиль елизаветинское барокко), все же она стала временем благодатных всходов на русской почве.

Про Елизавету можно многое понять уже по ее жизни до воцарения.

Пока царствовала императрица Анна, ее двоюродная сестра, юная Елизавета жила полузатворницей и не часто бывала при дворе. Она носила «простенькие платья из белой тафты, подбитые черным гризетом, чтобы не входить в долги».[12]

В это время проявилась и как-то отточилась особенная религиозность Елизаветы Петровны. Она регулярно паломничала в Александровскую слободу – там, в женском монастыре, жила монахиней ее тетка. Елизавета постилась, ездила на богомолья, общалась со странниками, юродивыми – и все это смотрелось очень резким контрастом и с ее отцом, прожженным материалистом Петром, и со всем двором в целом.

В канун государственного переворота, который должен был на штыках Преображенского полка привести Елизавету к власти, она долго молилась перед образом Божией Матери и дала два обета: первый – если она воцарится, никого не казнить смертью; второй – по исходе каждого часа и днем и ночью молиться образу Спасителя, висевшему в изголовье ее кровати.

8 декабря 1741 года – как раз в день, когда на другом конце планеты умирал Витус Беринг, – переворот возвел на трон Елизавету Петровну.

Первый обет она выполнила сразу же по воцарении. При ее коронации был зачитан манифест об отмене смертной казни, а приговоренных к ней фаворитов прежней императрицы Миниха, Левенвольде и Остермана Елизавета помиловала и отправила в ссылку в Сибирь.

Второй обет о непрестанной молитве она также ревностно исполняла.

После коронационных торжеств Елизавета отправилась в свою любимую Троице-Сергиеву лавру – причем пешком – от Москвы, повторяя вековые традиции такого пешего паломничества. Ходила она так в пору своего царствования часто, со всей свитой, и иногда очень подолгу.

При этом аскетом на троне она не была – обожала театр, велела перевезти в столицу труппу первого русского театра Федора Волкова из Ярославля, завела придворный театр и