Натуралист на мушке, или групповой портрет с природой - Джеральд Даррелл

Вокруг кипела такая бурная жизнь, что мы растерялись, не зная, с чего начать. Легкие заигрывания и серьезные ухаживания; добывание корма и ссоры, доходящие до драк; полеты в поднебесье и приводнения в тучах брызг. Даже находясь в засаде, вы постоянно отвлекались — то паук-волк с похожими на драгоценные камни глазами заманивал в свои сети поденку, то куколка превращалась в бабочку. В камышовых зарослях, со всех сторон обступавших укрытие и заполонивших дренажные рвы, обосновались блестящие, словно покрытые эмалью, упитанные цветастые лягушки, за которыми охотились змеи. На каждом из узких, мечеподобных листьев тростника маленькими черными печатками проступали очертания древесных лягушек. Стоило осторожно перевернуть лист — и прямо перед вами, плотно приклеившись к нижней его стороне, сидел изумрудно-зеленый, влажный и липкий, как конфетка, крошечный пучеглазый лягушонок.

Трудности съемок заключались в том, что сценарий по ходу дела приходилось постоянно перекраивать. Например, я хотел показать бобров, обитающих, по весьма распространенному мнению, лишь в Канаде, а в Европе совсем не встречающихся. Но ограниченность съемочного времени не позволила нам этого сделать. Пришлось заменить бобров более доступными нутриями.

Начну с того, что нутрии тоже не исконные европейцы. У себя на родине, в Южной Америке, нутрия так же, как и норка, была сельскохозяйственным вредителем; ее вывезли в Европу для разведения в неволе из-за красивого меха. Как всегда происходит в таких случаях, несколько экземпляров благополучно удрали и, найдя европейские реки вполне для себя подходящими, обосновались и начали отчаянно плодиться. Новое местожительство стало для них настоящим раем: здесь у нутрий не нашлось естественных врагов, которые могли бы регулировать их популяцию. А так как нутрии довольно крупные зверьки (вес взрослого самца достигает двадцати семи фунтов), то они стали подлинным стихийным бедствием: роя норы по берегам рек и каналов, они вызывали эрозию и паводки.

При близком знакомстве нутрии оказались забавными и довольно симпатичными созданиями. Живут они по берегам прорытых в низинах небольших каналов, ширина которых редко достигает тридцати футов, глубина же всего два-три фута. Скорость течения здесь невелика, вода хорошо прогревается солнцем, а обилие сочной зеленой растительности по берегам делает их идеальным местом обитания для этих исполинских грызунов. Вдоль каналов росли тамарисковые деревья с неопрятными шапками бледных грязно-розовых цветков; яркими пятнами выделялись группы желтых ирисов, издали напоминающих огромные куски сливочного масла. Мимо нас близко к земле проносились ласточки, собирая богатый урожай насекомых над лугами клевера, маргариток и вероники. Огромные бабочки-парусники в черно-желтую тигровую полоску, словно оторвавшиеся от стеблей цветки, порхали в ярком солнечном свете над зарослями камыша и цветочными склонами. Верной приметой того, что мы попали в царство нутрий, был их помет, который в огромных количествах медленно плыл в каналах и усеивал все берега в округе. Помет нутрий имеет ряд характерных особенностей: формой и цветом он напоминает короткие, закругленные сигары двух с половиной дюймов в длину, рифленные со всех сторон, вроде надкрыльев некоторых видов жуков.

По пути нам часто приходилось перебираться с одного берега канала на другой, пользуясь для этого довольно ненадежными приспособлениями — гнилыми бревнами или беспорядочно набросанными досками. Чтобы не упасть и не уронить дорогостоящую кино— и звукоаппаратуру, мы постоянно подстраховывали друг друга и сильно шумели. Поэтому, когда мы прибыли на место, нутрий, как следовало ожидать, и след простыл.

— Черт бы их побрал, — не выдержал Джонатан. — Что же теперь делать?

— Ждать, — коротко ответил я.

— Но мы теряем драгоценное время, — пожаловался Джонатан.

— Ты же снимаешь диких животных, дорогуша, — уже в который раз пытался втолковать я, — а не кинозвезд. Животным наплевать на твои проблемы.

— А как же Лесси и Рин-Тин-Тин? — возразил он.

— Плоды гнилого голливудского воспитания, — нашелся я. — Постарайся лучше отвлечься. Посмотри, какой оригинальной формы испражнения.

— Не могу же я посвятить этому всю получасовую программу, — вполне резонно заметил Джонатан.

— Терпение, мой друг, — успокаивал я. — Они непременно вернутся.

Но я ошибся. Они не вернулись. После нескольких часов бесплодного ожидания, в течение которых я пытался успокоить Джонатана всевозможными анекдотами, шуточными стихами и воспоминаниями об аналогичных случаях, происшедших на съемках фильмов о животных, что, естественно, не возымело никакого действия, мы решили последовать совету Британникуса и прийти сюда еще раз вечером, когда нутрии, как уверял наш гид, непременно соберутся на ужин.

Оставив на некоторое время нутрий, мы посвятили день съемкам птиц и возвратились назад лишь к вечеру. Дорога была уже знакома, и поэтому нам удалось добраться до места с большим успехом и меньшим шумом. Оказавшись под сенью тамарисков, росших так густо, что они образовывали естественное укрытие, мы договорились, что в случае появления нутрий снимем их сначала из засады, а потом мы с Ли подойдем к ним поближе, так как Джонатан горел желанием заснять главных героев вместе с животными.

— Лично мне до смерти надоели фильмы о животных, в которых главный герой с умным видом долго смотрит в бинокль, потом продирается сквозь кусты, а в следующем кадре пингвин радостно отплясывает джигу, — доверительно сообщал он мне довольно громким шепотом, — и при этом всем ясно, что актер пингвина в глаза никогда не видел.

— Должен заметить, что актеру крупно бы повезло, застань он пингвина за таким занятием, — глубокомысленно заметил я, — но, кажется, я понял, что ты имеешь в виду.

— Я имел в виду… — начал Джонатан, но Ли на него зашикала.

— Мне кажется в воде, вон там, плывет что-то темное, — сказала она, показывая рукой.

— Наверное, очередная какашка, — мрачно проговорил Джонатан.

Мы с надеждой взглянули в указанном направлении и увидели тупую усатую морду с удивительно крупными желтыми зубами, медленно плывущую над поверхностью воды, оставляя за собой V-образный след мелкой ряби. Все принялись отчаянно жестикулировать, стараясь привлечь внимание находившегося в отдалении Криса, но он сам заметил зверя и занялся съемкой.

Голова подплыла к берегу, и животное с трудом вытащило на сушу свое жирное тело, похожее на обтянутый мехом воздушный шар. У него были большие голые перепончатые лапы и длинный толстый чешуйчатый, как у крысы, хвост. Усевшись на толстый зад, зверь подозрительно принюхивался; передние лапки были сложены в уморительные кулачки, а громадные желтые зубы торчали вперед, так что казалось, он все время скалится. Единственное, чего ему не хватало,