Корт XXIII - Леонид Иванович Моргун

— Но…

— Да знаю я, знаю. И про театр нынешний знаю, и про кино, где Смоктуновский играет вместе с Чаплином. И про музыку эту, где Шаляпин поет вместе с «Битлз». Воруют лица, голоса, таланты у предков. Но ведь все это — неправда, ненастоящее, выжимка какая-то. А настоящее мастерство — где оно? Оно рождалось в этих домах, в подвалах… Вон в том доме творил Глинка. И хоть ваша машина в минуту может создать сотни симфоний по его мотивам, но ни одна из них не выбьет слез восторга из очей современников, ни одна не подарит людям того счастья соприкосновения с прекрасным, которое дарили нам старые мастера, вкладывавшие душу в каждый свой мазок, в каждую строчку и каждую ноту…

— По-вашему выходит, что настоящее искусство похоронено на рубеже XXII века?

— Нет, но закапывают его именно сейчас. Взгляните…

Они подходили к руинам, из которых взмывала ввысь мощная опора монорельсовой дороги.

— На этом месте некогда стояла церковь. Так сказать, храм Божий. У меня сохранились фотографии. Удивительный образчик древнерусского зодчества. Вообще, в Москве в старину было множество церквей. Сорок сороков. Потом их начали рушить. Ну, время было такое, не нам судить. Люди другие. Аж на Василия Блаженного замахнулись. Однако тогда еще много было коренных москвичей, были люди, готовые костьми лечь за нашу национальную культуру. Остановились. Нам надо строить новую жизнь. И стали ее строить. И выросла новая Москва, захватившая вначале целую область, затем полконтинента, потом слившаяся с другими столицами. А про старину забыли. И стала она ветшать и рушиться сама собой. И некому уж стало ходить по инстанциям, звонить в колокола, требовать. И коренных уж почти не осталось.

Неожиданно Гурилину показалось, что за ними наблюдают. Он резко обернулся.

Их было человек двадцать. Мальчишки лет пятнадцати-шестнадцати. Две девочки, также смахивающие на мальчишек. Они настороженно глядели на них из разбитых окон старого здания.

Неходов обернулся и сказал:

— Здравствуйте, дети.

— Здравствуйте, дядя Жора, — сказал высокий юноша со светлыми прямыми волосами.

— Гуляете?

— Гуляем. А вы экскурсии водите?

— Да вот, решил показать товарищу уголок старой Москвы, — он повернулся к Гурилину. — Это Саша, товарищ нашей Мариночки, и ее друзья. А это, ребята, очень интересный человек…

— Мы знаем, кто этот человек, — сказал Саша. — Пусть он походит и полюбуется, пока есть время. А потом он явится сюда с оравой своих железных летучек — и от всех этих развалин не останется даже воспоминания. Пусть приходят. — Повернувшись, он взглянул на своих друзей.

И тогда в его волосах инспектор заметил тонкий красный шнурок.

— А вы, очевидно, хранители этого музея под открытым небом? — осведомился он.

— Мы его защитники! — твердо сказал юноша. — И передайте им всем «там»! — Он ткнул пальцем в небо. — Мы не позволим разрушить наш город. Мы будем сражаться до последнего!

Он коротко свистнул и со всей своей ватагой исчез из поля зрения.

— Эх, молодо-зелено… — покачал головой Неходов. — Однако есть, есть в них наша жилка.

— Какая еще жилка? — бросил Гурилин. — Что они могут знать обо всем этом?

— Скучно им в вашем мире. Им еще надо учиться, изучать родную историю, литературу. Вот деда еще учили по старинке. В первом классе он родную речь изучал. Чистописание. Стихи учил. А эти — даже писать не умеют. Ручку в пальцы взять не могут. Только кнопки нажимают. Деды в их возрасте мишками играли да зайчиками, а они на компьютерах логические игры осваивают. В пять лет — уже программист. И знаниями их накачивают под гипнозом. Учи не учи — все равно знать будешь. А ведь во время учения человек должен пропитаться человечностью. Даром, что ли, наши прадеды по десять-пятнадцать лет у-чи-лись! — Это слово он произнес тихо, с благоговением. — Знали бы вы, какое это счастье — познавать! Открывать для себя все богатство нашей духовной культуры! Соприкасаться с дыханием вечности… А им вместо этого дают разложенную по полочкам информацию. Такой-то. Тогда-то. Занимался тем-то. Чацкий любит Софью, которая любит Молчалина… Они-то и слова еще этого не понимают — «любовь», а им уже технику половых отношений втолковывают. Так сказать, походя. Им надо читать, читать книги, умные, смешные, добрые, с картинками. Им надо выдумывать, фантазировать, проживать жизни Пьера, Андрея, осмыслять Раскольникова, а их пичкают кинофильмами «по мотивам», с музычкой да с танцами, чтобы не скучали… И вырастают недоросли, лишенные воображения, мысли, чувства… Их слабые головы набиты знаниями, но истинного Познания они-то так и не изведали. А ведь тянутся, тянутся все они к прекрасному. На днях моя собрала их у нас на вечеринку. Ну, бузили они, горланили, тряслись по-новомодному. И меня позвали, видно, посмеяться. А я стал им читать стихи. Блока. «О Прекрасной Даме». И знаете, многие из них плакали. А один — так даже своей подружке пощечину влепил. Да вы уж разбирательства-то не начинайте. Молодые они. Не конформисты. Что думают, то и говорят. И делают. Девочку только жалко. Утонула она потом. Марина, правда, говорила, что утопилась она. Только это ведь не по вашему ведомству?

— Да, — согласился Гурилин. — Не по моему. А кто ее ударил?

— Да мальчик этот, вы его сейчас видели. Саша Минасов. Он и сам после этого переживал, ходил сам не свой. Дикие они все какие-то. А вы этих дикарей, которых надо еще элементарно учить думать, сразу за уши втаскиваете в дебри современной электроники. Вот и вырастают у нас люди беспринципные, циничные, злобные, лишенные чувства прекрасного. Они рвутся к самоутверждению, готовые на что угодно, лишь бы выделиться из общей массы.

— Вы считаете, что эти две проблемы взаимосвязаны? — задумчиво спросил инспектор. — Я имею в виду проблему молодежной преступности и забвение истории?

Неходов пожал плечами.

— Молодежь я бы сравнил с новыми свежими побегами могучего древа. Они рвутся ввысь, к солнцу. Да, мы многого добились. У нас единая общественно-политическая структура, выборное правительство, исключительные технические достижения. Но корни свои мы обрубили. И теперь… достаточно одного крепкого толчка — снаружи или изнутри — и все будут решать они — молодые. В итоге судьба планеты зависит от них — невежественных, озлобившихся, безжалостных к себе и близким своим…

— А где Красная площадь? — спросил Гурилин.

— Немного дальше. А вот эта улица — Арбат. Старый Арбат. Слыхали о таком? Да где вам. Когда-то это был оживленный проспект, излюбленное место народных гуляний. Карнавалы здесь устраивали. Наверное, я и в самом деле не понимаю нынешней жизни. И не мое это дело.