Корабль, который искал - Энн Маккефри

— Тия, если ты боишься заплакать, то не бойся, поплачь. В твоем положении я бы тоже плакала. И если хочешь побыть одна, так и скажи нам, хорошо?

— Х-хорошо… — еле слышно ответила Тия. — Можно… Можно, я немного побуду одна?

— Конечно.

Анна перестала делать вид, что возится с приборами, и коротко кивнула в сторону голограммы. Кенни поднял руку, помахал Тии, и голоэкран погас. Секундой спустя Анна тоже вышла через дверцу, в которой Тия наконец опознала вход дезинфекционного шлюза. И девочка осталась наедине с шипящими и гудящими приборами и Тедом.

Она проглотила ком, стоявший в горле, и принялась размышлять о том, что ей сказали.

Лучше ей не становится, ей становится все хуже. И врачи не понимают, в чем дело. Это минус. Но, с другой стороны, с папой и мамой все в порядке, и врачи не говорили, чтобы она ни на что не надеялась. Это плюс.

Значит, можно рассчитывать, что они все-таки найдут способ ее вылечить.

Девочка прокашлялась.

— Алло! — сказала она.

Как она и рассчитывала, в комнате присутствовал искусственный интеллект, наблюдающий за всем происходящим.

— Алло, — откликнулся он странным, безупречно ровным голосом, каким может говорить только ИИ. — Чего ты хочешь?

— Я хотела бы посмотреть фильм. Исторический, — добавила она, поразмыслив. — Есть такой фильм про египетскую царицу Хатшепсут. Он, кажется, называется «Феникс Ра». Он у вас есть?

Дома этот фильм входил в список запрещенных, и Тия знала почему. Там были довольно откровенные сцены с царицей и ее архитектором. Однако Тии очень нравилась единственная женщина, которая решилась объявить себя фараоном, и она решительно не понимала, отчего ей не разрешают смотреть этот фильм из-за каких-то там постельных сцен.

— Да, — ответил ИИ секунду спустя, — этот фильм имеется в моем распоряжении. Ты хочешь посмотреть его прямо сейчас?

Значит, ее доступ к просмотру ничем не ограничен!

— Да, — ответила Тия и, торопясь воспользоваться открывшимися возможностями, добавила: — А после этого я хотела бы посмотреть трилогию об Атоне, про Эхнатона и еретиков: «Восход Атона», «Атон в зените» и «Закат Атона».

В этих фильмах постельных сцен было еще больше; Тия как-то раз слышала, как ее мать говорила, что в этой трилогии достаточно откровенно воплощены некоторые теории, объясняющие отдельные находки, которые совершенно невозможно объяснить другим способом, но в некоторых культурах эти фильмы из-за этого непременно бы запретили. Брэддон же в ответ хихикнул и заметил, что для этого достаточно было бы одних костюмов — точнее, их отсутствия, — хотя они воспроизведены совершенно точно. Ну ничего. Тия полагала, что она это все переживет. А если эти фильмы действительно такие ужасные, тем лучше — это поможет ей отвлечься от ее собственных проблем.

— Хорошо, — любезно ответил ИИ. — Начинать?

— Ага, — сказала девочка и снова потерлась щекой о мягкий мех Теда. — Пожалуйста.

Пота и Брэддон смотрели на дочь с застывшими лицами. Тия была убеждена, что эти каменные маски скрывают целую бурю эмоций, которые родители просто не хотят проявлять при ней. Девочка глубоко вздохнула, приказала:

— Кресло вперед, пять футов! — и ее мотоколяска подъехала и остановилась вплотную к родителям.

— Ну вот, теперь я, по крайней мере, могу всюду ездить! — сказала Тия, надеясь, что ее голос звучит достаточно жизнерадостно. — А то я так устала лежать в одних и тех же четырех стенах!

Чем бы она ни болела — в последнее время Тия все чаще слышала от врачей слова «протовирус» и «дистрофический склероз», — медики решили, что ее болезнь незаразна. Они выпустили Поту с Брэддоном из изолятора и перевели Тию в другую палату, дверь которой выходила прямо в коридор. Не то чтобы для девочки это имело большое значение — разве что Анне теперь не приходилось надевать скафандр и входить через дезшлюз. Да еще Кенни посетил ее собственной персоной. Однако четыре белых стены оставались четырьмя белыми стенами. Палаты были совершенно безликими.

Однако Тия не решалась попросить, чтобы сюда принесли какие-нибудь вещи, от которых в палате могло бы стать веселее. Она боялась, что если она начнет себя чувствовать в палате уютнее, то приживется здесь и так и останется. Навсегда.

Онемение и паралич охватывали теперь почти все ее тело, за исключением лицевых мышц. Дойдя до лица, болезнь остановилась. Так же необъяснимо, как и началась.

Тию усадили на мотоколяску, предназначенную для полностью парализованных людей. Коляска была такая же, как у Кенни, за исключением того, что управлялась она голосовыми командами и движениями языка и глаз. Голосовая команда приводила коляску в движение, а направление взгляда показывало, куда надо двигаться. Коляска была снабжена также механическими «руками», способными совершать ограниченный набор движений, соответствующий определенным командам. Любую команду следовало предварять словом «кресло» или «рука». Неуклюжая система, но это был максимум того, чего можно было добиться, не подсоединяя электрические цепи напрямую к нервным окончаниям, как у капсульников.

По счастью, головной мозг Тии оставался цел и невредим. Неведомая болезнь затронула спинной мозг, но не голову.

«А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо!»

— Ну как ты, куколка? — спросил Брэддон. Голос у него слегка дрожал.

— О, папа, просто звездно! — весело ответила девочка. — Это почти как управлять кораблем! Надо будет устроить состязания с доктором Кенни!

Пота судорожно сглотнула и заставила себя улыбнуться.

— Ничего, это ненадолго, — сказала она не очень уверенным тоном. — Как только они выяснят, что похозяйничало у тебя в организме, тебя вылечат в два счета.

Тия прикусила губу, чтобы не нагрубить матери, и вместо этого расплылась в глупой улыбке. Вероятность того, что ее сумеют вылечить, таяла с каждым днем, и Тия об этом знала. Анна с Кенни не пытались от нее это скрывать.

Но зачем родителей-то расстраивать? Им и так несладко.

Тия продемонстрировала им все возможности коляски, и наконец родители не выдержали. Они ушли, извиняясь и обещая скоро вернуться, а следом за ними хлынул поток интернов и специалистов по неврологии, каждый из которых задавал ей все те же вопросы, на которые Тия отвечала уже тысячу раз. И у каждого была своя излюбленная гипотеза о том, что же с ней случилось.

«Сперва у меня по утрам было такое ощущение, как будто я отсидела пальцы ног, потом это проходило. Потом это перестало проходить. Потом вместо покалывания началось онемение. Нет, сэр, у меня ничего не болело. Нет, мэм, поначалу онемели только стопы. Да, сэр, через два дня то же самое начало происходить с пальцами рук. Нет, мэм, не со всей кистью, только с пальцами…»

И так часами. Но Тия знала, что они не хотят ей ничего плохого, что они пытаются ей помочь, а то, смогут ли они ей помочь, зависит и от того, насколько добросовестно она будет с ними сотрудничать.

Но, помимо их вопросов, были и другие, которые задавала себе она сама. Пока что болезнь затронула только нервы, отвечающие за чувствительность и управление произвольной мускулатурой. А что, если она распространится на гладкую мускулатуру и в один прекрасный день Тия проснется и обнаружит, что не может дышать? Что тогда? Что, если она потеряет контроль и над лицевыми мышцами тоже? От любого, самого слабого покалывания ее бросало в холодный пот — она думала, что это вот-вот начнется снова…

Ответов на вопросы никто дать не мог. Ни на ее вопросы, ни на их.

Наконец они все ушли — перед самым обедом. За полчаса Тия научилась обращаться с механическими руками достаточно ловко, чтобы поесть самой, избавив себя от унизительной необходимости просить санитарку ее покормить. А система удаления отходов, имеющаяся в коляске, избавила ее от унизительной необходимости как-то избавляться от естественного продолжения еды и питья…

После ужина, когда санитарка унесла поднос, Тия осталась одна в сгущающейся тьме. Она бы расслабилась, если бы могла. Хорошо, что Пота с Брэддоном больше не пришли — ей было тяжело с ними. Притворяться мужественной при них было труднее, чем при чужих людях.

— Кресло, семьдесят градусов направо! — скомандовала она. — Левая рука, взять медвежонка.

Коляска повиновалась с тихим жужжанием.

— Левая рука, положить медвежонка… — отменить! Левая рука, поднести медвежонка к левой стороне лица.

Рука немного сдвинулась.

— Ближе. Ближе. Держать.

Теперь Тия прижала Теда к своей щеке, и можно было сделать вид, что это ее собственная рука его держит…

Теперь, когда никто ее не видел, из глаз девочки медленно покатились слезы. Она немного склонила голову набок, чтобы слезы впитывались в мягкий голубой мех Теда.

— Это несправедливо! — шептала она Теду, который, казалось, кивнул, печально соглашаясь с ней, когда она уткнулась в него щекой. — Несправедливо!