Совет двенадцати - Александр Рудазов

Чтобы добраться до ректората, пришлось пройти по четвертому этажу, однако сам он располагался еще выше – на шестом. Ведущая туда лестница выглядела презентабельнее своих товарок – ступени покрыты пышным ковром, перила увенчаны мраморными шарами.

В коридоре шестого этажа студентов не было. Не было и аудиторий – только служебные помещения с табличками «Квартирмейстер», «Регистратор», «Экзекутор». На стене висели портреты прежних ректоров – все пожилые, седовласые, с суровыми лицами.

Одно из лиц Ванесса неожиданно узнала. Мурок Вивисектор, тот самый ехидный колдун, что пытался устроить ей сеанс аутопсии. Она спросила об этом у Клевентина, и тот поведал, что на момент смерти Муроку было сто двадцать пять лет, и он действительно когда-то занимал должность ректора Иххарийского гимнасия. Однако пробыл он им всего десять лет, а затем подал в отставку, желая полностью сосредоточиться на биомагических исследованиях. Эти его исследования со временем привлекли интерес Бестельглосуда Хаоса, и после трагедии в Дорилловом ущелье он предложил Муроку место в Совете Двенадцати.

Но вот наконец и ректорат. Тяжелая дверь, обитая кожей, не снабженная никакими табличками и надписями – предполагается, что всяк в гимнасии и так знает, что находится по ту сторону.

Постучать Креол не удосужился. Он отродясь не утруждал себя такими глупостями. Причем сейчас этикет находился на его стороне – члены Совета Двенадцати обладают правом входить без стука куда угодно.

В кабинете ректора царил совершенно домашний уют. Выходящее на колдовской полигон окно завешено шелковыми шторами, на стенах висят полочки, уставленные фарфоровой посудой, в углу свернулась калачиком… кажется, кошка, но небывало крупных размеров. Будь этот зверь еще немного крупнее, сошел бы за леопарда.

Сама хозяйка в помещении отсутствовала. Однако уже через несколько секунд раздался хлопок, и прямо из воздуха появилась высокая женщина в красном плаще поверх роскошного платья из серебряного газа. В руке она держала тонкую деревянную палочку.

Чувствовалось, что Кебракия Мудрая уже очень стара. Лицо худое, густо покрытое морщинами, зубы желтые и неровные, а волосы побелели так, что казались прозрачными. И однако она по-прежнему обладала элегантной фигурой и умудрялась грациозно двигаться. Взгляд ее ярких глаз оставался острым, в нем проступало могучее чувство собственного достоинства и одновременно мягкость.

– В мой кабинет уже очень давно не заходили сразу четыре серых плаща, – ясно и отчетливо произнесла госпожа ректор. – Владыка Креол… владыка Тивилдорм… повелительница Ванесса… повелитель Клевентин… Что заставило вас искать встречи с такой старухой, как я?

– О, повелительница Кебракия, зачем вы на себя наговариваете? – приятно улыбнулся Клевентин. – О какой старухе вы говорите, где она? Все говорят, что годы не властны над вами – да мне и ни к чему слушать чужие речи, ведь я могу просто довериться своим глазам!

– Мне сто сорок четыре года, повелитель Клевентин, – усмехнулась Кебракия. – Не нужно льстить так грубо, я все равно вам не поверю.

Однако по голосу чувствовалось, что она все же польщена. Для своего возраста Кебракия Мудрая в самом деле выглядела неплохо, и ей нравилось, когда и другие это замечали.

– Присаживайтесь, дражайшие повелители, – легонько взмахнула палочкой Кебракия. Четыре мягких стула, доселе неподвижно стоявшие у стен, вдруг ожили и подбежали к гостям, услужливо тыкаясь под ноги. – И не нужно титуловать меня повелительницей, дражайший Клевентин, я же теперь ниже вас по статусу.

– Это можно изменить, – проскрипел Тивилдорм, с намеком поглядывая на Креола. – Кебракия, тебе уже дважды предлагали войти в Совет Двенадцати…

– О да, Искашмир и Бестельглосуд, – рассеянно ответила госпожа ректор. – Прекрасно помню. Я так понимаю, вы собираетесь предложить мне это в третий раз?

– Если у владыки Креола нет возражений, то да, собираемся.

– У владыки Креола нет возражений, – ответил Креол, закончив изучение ауры Кебракии и найдя ее чрезвычайно сильной магессой. – Вполне подойдет.

– Искашмир и Бестельглосуд говорили то же самое, – отмахнулась Кебракия. – А я скажу вам то же самое, что говорила им – меня это не интересует. Политика – грязное занятие, и я не желаю в него лезть. Я понимаю, что в Совете сейчас переизбыток вакансий… но поищите кого-нибудь другого, дражайшие повелители, поищите кого-нибудь другого. Меня вполне устраивает моя нынешняя должность.

– Мы надеялись, что ваша позиция изменилась, обожаемая Кебракия, – просительно улыбнулся Клевентин. – В конце концов, теперь в политике Серой Земли многое изменилось… сама Серая Земля на глазах меняется. Владыка Креол намеревается действовать совершенно иначе, нежели прежние…

– Обо всем этом я уже наслышана, – перебила его Кебракия. – Я не лезу в политику, но это не значит, что я ею не интересуюсь. Поверьте, я в курсе того, что произошло за океаном и какая жалкая участь постигла Бестельглосуда. Между прочим, в той войне у меня погибла внучка.

– Боже!.. – ужаснулась Ванесса. – Поверьте, мы очень сожалеем…

– Что мне ваши сожаления? – поморщилась Кебракия. – Альбракия была хорошей девочкой. Доброй, умной, талантливой. А теперь ее нет, и незачем ворошить прошлое. Я не знаю, кто конкретно ее убил, и не желаю узнавать. Но и в ваш Совет Двенадцати я не вступлю.

Креол откинулся на спинку стула, подозрительно разглядывая Кебракию. Тивилдорм вопросительно смотрел на Креола. Клевентин внимательно разглядывал потолок. Ванесса же просто сидела молча, стараясь не привлекать к себе внимания – почему-то в присутствии Кебракии она ужасно оробела. Обычно за ней такого не водилось.

– Это твое окончательное слово? – наконец спросил Креол. – Ты отказываешься?

– Об этом Искашмир и Бестельглосуд меня тоже спрашивали, – усмехнулась Кебракия. – Надеюсь, меня не заставят надевать серый плащ силой?

– Не хочешь – дело твое, уговаривать не собираюсь… – вяло пробурчал Креол. – Только время зря потратили…

– Если вам вновь что-то от меня потребуется, просто известите, и я явлюсь сама, – поклонилась Кебракия Мудрая. – Надеюсь, вы останетесь на чай с коржиками, дражайшие повелители?

– Мы торопимся, – встал со стула Креол.

– В таком случае, если желаете, я могу телепортировать вас прямо к воротам гимнасия.

Так она и сделала. Все четверо мгновенно оказались снаружи, у ожидающего дилижанса. Хотя Тивилдорм явно пожалел, что согласился на телепортацию – его лицо исказилось смертной мукой, призрачное тело заколебалось, как исчезающий мираж. Клевентин с беспокойством схватился за карман, где лежал драгоценный танзанит, сберегающий душу учителя.