Новые работы 2003—2006 - Мариэтта Чудакова

Мартынов, со своим подчеркнутым патетизированным рационализмом, дает репертуар новых тем и мотивов.

Прежде чем к ним обратиться, заметим, что рациональность и суховатость языка его поэзии была воспринята как нечто освежающее на фоне уже сложившегося – и слежавшегося – неопределенного оптимистически-слащавого контекста раннепослевоенной литературы. Еще в мае 1946 года зоркая наблюдательница советской жизни Вера Александрова писала в «Социалистическом вестнике» (Нью-Йорк):

«Противоречия послевоенной жизни редко являются содержанием произведений, но с тем большей отчетливостью дают они о себе знать косвенно – в литературном языке. ‹…› Никогда еще на страницах русской литературы не раздавалось столько “звонких девичьих голосов”, не лепеталось так много высокопарных, ни к чему не обязывающих слов о “чувствах нежности” к своему родному народу, к семье, как теперь».[120]

Это относилось, конечно, и к стихотворному языку.

Лейтмотивом поэзии Мартынова 1955–1959 годов стали движение и изменение.

Сезонные изменения природы:

Как сильноИзменилась иваЗа эти семь весенних дней!Так все меняется, что живо.…За дни весеннего разлива,Неощутимого для пней!

«Ива» (написано в 1949 году, опубликовано в 1957[121])

Стихотворение превращено в развернутую аллегорию «оттепели».

Настойчиво повторяется аллегория борьбы оттепели с поверженной, но не убитой стужей:

Почти тепло,Но только все жеВзгляни:В тени,Когда идешь,

Поверженная стужаЛежаЕще в руке сжимает нож.…Как полумертвыми врагами,В такие дни, среди весны,Мы полумертвыми снегамиОкружены.

«Клинок» (написано в 1950, опубликовано в 1958[122])

Возвращение холодов как угроза, тревога, акция врага:

… Подымаются сизые тучи,Возвращеньем зимы угрожая«Май» (написано в 1930,опубликовано в 1957)[123]

Бывают такие весенние вьюги,Когда леденеют трамвайные дуги……Бывают такие тревожные вьюги!

«Вьюги» (написано в 1955, опубликовано в 1957)[124]

Так возрождалась подцензурная политическая, или гражданская, лирика. Первый же после рубежного в политическом смысле 1956 года сборник (Лирика. М., 1958), в который включены были все цитируемые нами стихотворения, стал компендиумом не только новых тем и мотивов, но и аллегорий – аллегорическим путеводителем по современности.

Продолжим расщепление лейтмотива на мотивы.

Движение времени – ночь, день, годы, века, – причем ощущаемое внезапно, эмпирически, с участием непременного этического измерения:

Но уйма дел у человека,И календарь он покупает,И вдруг он видит:НаступаетВторая половина века.

Наступит…Как она поступит?…Она наступитНа глоткуРазнойМразиГрязной.

«31 декабря 1950» (написано в 1950, опубликовано в 1958[125])

В составе лейтмотива – повторяющийся мотив идущего, шагающего дня как почти физически ощутимого движения времени:

Этот день, шагая мерно,Вдаль ушел уже далеко.

Вот смотрите! Это он там…

«Закрывались магазины…», 1954[126]

День выступает как синоним ценности текущей (а не будущей – вопреки официозу) жизни, ее мгновений. Мартынов дидактически, сухими прописями утверждает свободу заурядных человеческих действий – как новацию:

На Садовой в переулках где-тоЧеловек поет.…Он моторов гул перекрываетИ не устает,И никто его не обрывает —Пусть себе поет.…Это ведь не громкоговоритель, —Выключить нельзя!

«В белый шелк по-летнему одета…», 1955[127]

Движение времени, произвольно меняющее свой темп:

Казалось – шли часыНи тише, ни быстрей,А так же, как всегда,На старой башне Спасской.

НоВремяМчалось так,Как будто целый векПрошел за этот день…

«Я помню…» (написано в 1953, опубликовано в 1956[128])

Специфическую новизну несла в себе строка «Над старой башней Спасской», как бы отключающая стихотворение от второго, советского (по замыслу – вечно символизирующего новизну) значения.

Движение поколений:

КакиеХорошиеВыросли дети!..

«Дети» (1957)[129]

(рост этот протекает как бы на глазах читателя):

В чем убедишь ты стареющих,Завтрашний день забывающих…

«В чем убедишь ты стареющих…» (написано в 1948, опубликовано в 1955)[130]

Движение всего на свете – противопоставленное сну, неподвижности, покою, остановке, отсутствию какого бы то ни было делания:

Не спишь?Не ты один……Не спитСтолица.

Ничто не спит во мгле —Кипит асфальт в котле, кипит вино в бутылях…

«Ночь» («Кто дал тебе совет…», написано в 1945 – год попытки «оттепели», опубликовано в 1958[131])

Апогей этого мотива – быстро ставшее известным стихотворение, напечатанное в «Дне поэзии – 1956», с повторявшейся в те годы на разные лады юными читателями концовкой:

ЭтоПочти неподвижности мука —Мчаться куда-то со скоростью звука,Зная прекрасно, что есть уже где-тоНекто,ЛетящийСо скоростьюСвета!

«Будьте любезны…», 1956[132]

Вольность личного душевно-интеллектуального действия: «Хочется / Сосредоточиться…» (написано в 1955, опубликовано в 1956[133]) – новизна и раритетность речевого хода, фиксирующего эту вольность, очевидные для читателей-современников, для читателя послесоветской России не ощутимы и должны восстанавливаться усилиями историка литературы. На фоне многолетнего господства императивности не только поступков, но желаний, хотений, их обусловленности и определенности, приближенности хотения к действию («хочу быть летчиком», «хочу пойти на демонстрацию», «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо»,[134] где метафоричность перекрывается волевой окраской формы первого лица) – новизна неопределенности, пониженности воли в этом хочется вместе с непривычной «нематериальностью» желаемого действия («сосредоточиться»).

Это же можно сказать и о манифестации уверенности автора в своих личных оценках, определениях, констатациях: «Все обрело первичный вес…» (написано в 1956, опубликовано в 1958[135]). Всего два-три года назад неизбежно должны были бы последовать разъяснения. Столь же новыми были строки «… золотые от зрелости / Ценности / Современности» («В чем убедишь ты стареющих…», написано в 1948, опубликовано в 1955[136]), провозглашавшие ценности, найденные личным усилием.

В этом ряду – и обращение к универсалиям человеческой жизни в противовес идеологическим заменителям их в советской поэзии. Современники ощущали в абстракциях Мартынова этот одухотворявший их противовес.

В частности, делание дела – мотив личных человеческих возможностей, энергии самореализации:

ДелоБыло за мной.И мгновенно покончил я с делом……ДеньБыл бел,Как пробелНа листе сверхъестественно белом.Наступала пораЗа другие приняться дела!

«Дело было за мной…» (написано в 1956, опубликовано в 1958[137]).

Мотив действия (как, повторим, универсалии человеческой жизни, а не выполнения чьего-то задания) в сочетании с непрерывностью движения времени, в рамках которого совершается каждая жизнь:

Сделан шаг.Еще не отхрустелаПод подошвой попранная пыль,А земля за это время пролетелаНе один десяток миль……… Умоляя или угрожая,Все равно ее не задержать……Землю, послужившую опоройЧтобы сделатьСледующийШаг!

«Шаг», 1957[138]

Настойчивое переключение внимания читателя на первозданные явления бытия было предварительным шагом к «чистой» лирике. Оставалось одно – отбросить мартыновскую дидактику:

… Не циркИ даже не кино,А покажу вам небо чистое.Не видывали давно?

«Чистое небо» (написано в 1945, 1956, опубликовано в 1958)[139]

Что с тобою,Небо голубое?Тучи, тучи целою гурьбой.…– После бояНебо голубое!ГолубоеНебоНад тобой!

«Что с тобою, небо голубое?…» (написано в 1949, опубликовано в 1957)[140]

Отсюда протягивалась уже дорожка к Окуджаве – к песне того же года: «А шарик вернулся, а он голубой».[141]