Дубровицы - Алексей Тарунов

У Дмитриевых-Мамоновых родились в Москве сын Матвей Александрович и дочь Мария Александровна. Их воспитанию и посвятил последние годы жнзни отставной фаворит. Мемуарист П. Г. Кичеев, отец которого служил у графа домашним учителем, отмечал, что при детях Александра Матвеевича находилось множество других учителей, среди них и некая мадам Ришелье, специально выписанная из Франции.

В быту отставной фаворит держал себя с достоинством. «К гордости графа относили и то,- отмечал Кичеев,- что во время семейных праздников в Дубровицах. Подольского уезда Московской губернии, граф надевал парадный мундир с бриллиантовыми эполетами и все имевшиеся у него регалии».

После смерти Екатерины по указу Павла I Александру Матвеевичу пожаловано было графское достоинство Российской империи и его род был включен с этим титулом в родословные книги. Дальние родственники, носившие ту же фамилию, титула так и не получили.

В ту пору, очевидно, принялся Александр Матвеевич перестраивать усадебный дворец и парадные северные флигели. В соответствии с модой старое голицынское строение было увенчано фронтонами. При этом средняя часть здания, надстроенная третьим полуэтажом, оказалась выше фронтонов боковых ризалитов. Верхний невысокий этаж получил несколько необычные для классицизма полуциркульные окна под карнизом фронтона. Простенки между ними заняли коринфские капители пущенных на всю высоту здания пилястр.

Ризалиты тоже были украшены пилястрами с ионическими капителями. Во фронтонах и над окнами появились скромные декоративные вставки в виде веночков и лент. Южные выступы здания соединила лоджия с шестью упрощенными дорическими колоннами, поддерживающими одновременно балкон над главным входом. На крыльце установлены были мраморные львы. Подобные им фигуры венчали пилоны теперь уже не существующих передних и боковых ворот парадного двора. Ограда изящного рисунка, позже разобранная вместе с воротами, примыкала к флигелям.

Неизвестный архитектор тогда же пристроил к торцам главного здания открытые (позже они были закрыты и остеклены) широкие террасы. Наиболее эффектной их частью стали торцевые белокаменные крыльца с циркульными лестницами. Серьезной реконструкции подвергся я северный фасад дворца, обращенный к Десне. По центру здания была возведена открытая полуротонда из десяти колонн. На поддерживаемый колоннами широкий полукруглый балкон второго этажа вели двери из парадного зала. Мощная колоннада смущала своей грубоватостью многих ревнителей строгого классицизма. «Курьезной отсебятиной архитектора» назвал полуротонду усадебного дворца в Дубровицах автор одной из старых брошюр, отметив, что колонны чрезмерно толсты и не имеют, как положено, капителей (этот недостаток был не менее курьезно устранен при современной реставрации сооружения, и новые капители оказались там, где им надлежало быть столетием раньше).

Критика архитектурных достоинств дворца, конечно, не лишена смысла. Ее можно расценить, как упрек в безвкусице, адресованный прежде всего тем, кто «заказывал музыку». Думается, это не совсем справедливо. Надо принять во внимание, что начатые с размахом и на должном уровне строительные работы могли остаться после смерти фаворита незавершенными. Переделку дворца мог приостановить его отец, прижимистый Матвей Васильевич, остававшийся жить в усадьбе. Не исключено, что окончательная отделка была поручена им крепостным мастерам, не искушенным в строгих ордерных правилах.

Последние дни жизни граф Александр Матвеевич был озабочен будущим своего сына, которого объявил наследником всего состояния и законным владельцем Дубровиц по вступлении в совершеннолетие. Отставной фаворит скончался внезапно, так и не познав старости, в 1803 году. Его похоронили рядом с женой в некрополе Донского монастыря.

Юному графу Матвею Александровичу исполнилось в ту пору тринадцать лет.

Несчастный счастливец

После смерти родителей воспитанием наследника- графа Матвея Александровича Дмитриева-Мамонова- занялся его дед сенатор Матвей Васильевич. При Павле он вышел в отставку и поселился в поместье. Скаредный и малообразованный, по воспоминаниям современников, он тем не менее дал внуку хорошее воспитание. Известно, что графа Матвея Александровича обучали в училище аббата Николя вместе с отпрысками многих русских аристократических фамилий.

Старый Матвей Васильевич умер в 1810 году, и его родственник сенатор И. И. Дмитриев (известный поэт), который «всегда отличал молодых людей со способностями и любил давать нм ход», назначил двадцатилетнего Матвея Александровича сразу обер- прокурором Сената. Назначение было ответственным и, по мнению ряда должностных лиц, М. А. Дмитриев- Мамонов «обнаружил на службе недюжинные способности». Однако временами окружающие замечали его излишнюю горячность и даже дерзость. Вся Москва говорила, например, о его ссоре с престарелым московским губернатором графом И. Д. Гудовичем…

Интересы Матвея Александровича не ограничивались службой. Особенно его интересовала русская история, собирал он сведения о пугачевщине, а в 1811- 1812 годах печатал свои стихи в журнале Невзорова «Друг юношества». Содержание стихов молодого Дмитриева-Мамонова ощутимо связано с масонским мировоззрением, овладевшим умами его поколения. О его духовных исканиях говорят сами названия «Честь», «Время», «Истина», «Гению»… Вот характерный отрывок из стихотворения Матвея Александровича «Огонь», представляющего собой философское размышление о сущности жизни:

Корона и душа вселенной!Сок, кровь и семя вещества!Огонь – в нем тайно сокровенныйТип и дыханье божества!Нечистое, Огонь, ты гложешь,А чистое украсить можешь,И все собой объемлешь ты!На солнце и в луне сияешь,Из недр земли дождь искр кидаешь,Отец и чадо чистоты.Теперь тебя кора скрывает,Кора согнитья обняла!Твой свет внутри теперь сияет,Извне же грубые тела.По всей натуре тьма развилась,И кара силы божьей скрылась,И свет натуры помрачен.Но некогда ты уз лишишьсяИ жрущим в ярости явишься –И победишь и смерть и тлен!..

Однажды он явился к попечителю Московского университета П. И. Голенищеву-Кутузову с предложением выдержать экзамен по всем предметам. Препровождая соискателя в Петербург к министру просвещения графу А. К. Разумовскому, попечитель восторженно отзывался:

«Вручитель сего г. Дмитриев-Мамонов есть молодой человек изящных и редких качеств, скромный и лучшею нравственностью украшенный… Сей молодой и прелюбезный человек не по одному сделанному им весьма значащему приношению достоин внимания вашего сиятельства. Он имеет сведения и дарования редки, между прочим математику, инженерство он также знает, как весьма малое число людей в России, а рисует и чертит так, что я ни одного дворянина в сем деле столь искусного не видывал».

По словам современника, «граф собой был красивый мужчина, высокий, стройный и большой щеголь… Характера граф был доброго, но важного, сосредоточенного и, видно, по наследству, гордого, в особенности перед знатными». Трудно сказать, как сложилась бы его карьера, если бы не начало войны 1812 года…

Как только Наполеон перешел границы России, М. А. Дмитриев-Мамонов подал через генерал-губернатора Ф. В. Ростопчина письмо Александру I с готовностью вносить свой годовой доход в пользу государства на весь период войны.

Вместо этого император предложил Матвею Александровичу сформировать на свои средства конный полк, куда разрешил набирать годных дворовых крестьян и вербовать вольнонаемных из дворян. Этому отряду было присвоено название «Московский казачий графа Дмитриева-Мамонова полк». «Мамоновцы», как стали называть графских казаков, были щегольски обмундированы и хорошо вооружены. Мундир рядового этого полка состоял из синего чекменя с голубыми обшлагами, головным убором служил кивер, обтянутый медвежьим мехом с высоким султаном. Каждый казак имел две смены одежды и «неимоверное количество белья, часть которого была оставлена на месте, так как невозможно было полку взять его с собой».

Мамоновский полк еще не был укомплектован, а враг стоял уже у стен Москвы. Сдав должность обер- прокурора, Дмитриев-Мамонов принял участие в Бородинском сражении, а затем в боях под Тарутином и Малоярославцем. Тогда он заслужил золотую саблю с надписью «За храбрость», награду, ценившуюся не меньше ордена.

«Когда устроилось Московское ополчение,- вспоминал поэт князь П. А. Вяземский,- я все это бросил, надел казацкий чекмень полка графа Мамонова, случайно познакомился у зятя моего князя Четвертинского с приятелем его графом Милорадовичем и таким образом, можно сказать, случайно попал в Бородинское дело… С падением Москвы, после не совсем удавшейся попытки отстоять ее на Бородинском поле, мне, непризванному воину, казалось, и делать нечего под воинскими знаменами… Таким образом военное поприще мое началось и кончилось Бородинской битвой».