Своих не сдаю - Максим Михайлов

— А-а-и-и-я! — неожиданно тонко взвизгнул Люд, одним прыжком выскакивая на улицу.

Оптический прицел бросил к самому лицу выбитое окошко с торчащим пулеметным стволом, показалось даже, что мелькнула где-то в глубине темной комнаты оскаленная бородатая рожа стрелка. Но уверенности в этом у Люда не было, потому что в этот момент он уже жал спуск, еще в полете, еще не закончив движения, но почему-то, точно зная, что промаха не будет. По ушам ударил басовитый вой, и темная капсула ушла к оконному проему, а разведчик уже метнулся обратно за угол, где, прижавшись спиной к стене, ждал его белый, как мел, Жердяй.

— Ну! — рявкнул Люд прямо в его бледное, мелко дрожащее лицо.

И уперся глазами в пустой расфокусированный взгляд подчиненного.

— Дай сюда! — в бешенстве зарычал он, пытаясь вырвать из судорожно сведенных пальцев сержанта огнемет.

И тут грохнуло, да так, что заложило уши, мгновенно лишая окружающий мир звуков, превращая его в гротескное немое кино. Тяжелым раскаленным ветром пронеслась упругая воздушная подушка взрывной волны. И даже сквозь забившую уши вату донесся сильно приглушенный, будто долетевший с другого конца земли восторженный вопль комендачей.

Жердяй рванулся на улицу, выдергивая огнемет из рук Люда, в глазах его плескался предельный ужас.

— На, падла!!! — расслышал разведчик истошный крик.

А потом вновь свирепый вой разбуженной огненной смерти. Струя обратного пламени лизнула угол забора в паре метров от его лица. И снова грохот взрыва. Люду даже показалось, что землю под ногами ощутимо тряхнуло. В мозгу молнией мелькнула мысль о том, что, похоже, шарик раскололся на части, и они все сейчас окажутся в холодном вакууме плывущими среди опаленных огнем кусков планеты.

Из-за угла вывалился, шатаясь и зажимая руками уши, оглушенный Жердяй из под плотно прижатых к голове ладоней сочились тонкие струйки крови. Глаза бессмысленно мазнули по Люду и вновь уставились куда-то вдаль.

— Эй, боец! — окликнул все еще лежащего носом в землю комендатурского солдатика Люд.

И поразился, неприятный режущий голос казалось, звучал где-то у него внутри, бился об стенки черепа, абсолютно не вылетая наружу. Однако солдат услышал и вопросительно глянул ошалевшими глазами на Люда.

— Слышишь меня, солдат?!

Боец заторможено кивнул.

— Присмотри за сержантом. Контузило его! Усади, дай воды, что ли! Я сейчас!

Осторожно, держа оружие наготове, он вышел из-за угла и застыл пораженный. Дома больше не было. Просто не было и все, потому, что назвать домом, или даже развалинами груду пылающих обломков посреди двора не решился бы даже самый оптимистичный наблюдатель. Рассчитывать, что кто-то мог выжить в этом аду, было, по меньшей мере, наивно. Люд когда-то давно на учениях видел результат стрельбы из «Шмеля» по специально для этих целей построенному бетонному остову двухэтажного здания и, потому, представлял себе, какой должен быть эффект. Однако такого не ожидал даже он. Люд устало опустил автомат и направился к чудом уцелевшим воротам. Подойдя вплотную несильно пнул железную воротину ногой, постоял, надеясь услышать гулкий звон металла, но в ушах стояло лишь ровное гудение пламени расходящегося пожара, а может это просто ныли протестующие барабанные перепонки. Одна из секций забора рядом с воротами завалилась практически наземь и висела, поддерживаемая соседними, на высоте примерно в пол метра над землей.

Люд легко запрыгнул на поваленный забор, сделал два осторожных шага на пружинящих ногах и оказался во дворе. Пошел напрямую к горящим обломкам, не глядя по сторонам, не заботясь о том, что происходит вокруг. Остановился он лишь когда жар, пышущий в лицо, стал совершенно нестерпимым и долго стоял так, молча глядя в огонь. Потом, коротко сплюнув, процедил сквозь зубы: «Вот так вот, суки! Вот так вот!», круто развернулся через левое плечо и, не оглядываясь, пошел обратно.

На улице за время его отсутствия произошли разительные перемены, с обоих концов она оказалась запружена возмущенно гудящей толпой. В основном ее составляли одетые в глухие длинные платья дородные чеченки, но мелькали также прожигающие солдат черными ненавидящими глазенками дети, а позади просматривались и взрослые мужчины. Над улицей бился многоголосый плач и вой, летели к небу жалобы и проклятья. Растерянные солдаты жались к БТРу, не зная, что предпринять, а разъяренные чеченки продвигались к ним все ближе и ближе, осыпая оскорблениями и угрозами. При появлении Люда, толпа качнулась к нему навстречу, а вперед протолкалась закутанная в черный платок старуха, что-то возмущенно кричавшая, показывая на разведчика пальцем. Что она говорила, Люд не слышал, в забитых выстрелами ушах до сих пор плыл колокольный звон, но особо сомневаться в содержании речи не приходилось. И тут Люда по-настоящему затрясло от внезапно нахлынувшей ненависти. Оскаленные лица чеченок, скрюченные готовые вцепиться в глаза пальцы, плюющие в него губы, все завертелось в сумасшедшем хороводе, и Люд медленно, будто во сне поднял автомат. Он не видел рванувшегося к нему от БТРа Степченко, не слышал его крика, но подступившее совсем близко безумие все же не смогло полностью поглотить его разум. Пока не смогло… Длинная очередь градом простучала по асфальту прямо под ногами напирающей толпы, заставив первые ряды отпрянуть и попятиться.

— Что, суки?! — захлебываясь выступившей на губах пеной истерично выкрикнул Люд. — Не нравиться, да?! Не нравиться?! А русских резать и насиловать нравилось?! А, суки, нравилось?! Все ответите! Все! Нет среди вас невиновных! Всех сожжем! Со всеми так будет! Слышите, суки?! Вы что думаете? Генералов купили и все! Конец! А вот хрен вам! Всех не купишь! Ответите еще! Все ответите! Всех убью! Всех!

И такой звериной ненавистью веяло от этого крика, такой мощной первобытной злобой, что толпа дрогнула, подалась назад, втягиваясь в промежутки между домами, пятясь, не в силах вынести жуткую волну ярости, что хлестала от человека одиноко стоявшего посреди улицы.

Возвращались все на том же «шишарике», только теперь в прыгающем на колдобинах кузове было намного просторнее. Комендачи остались у горящего дома охранять место происшествия и обеспечивать порядок. Люд, тяжело привалившись к туго натянутому тенту, пытался закурить, но дрожащие непослушные пальцы никак не хотели удерживать ставшие в одночасье слишком тонкими и ломкими спички. Нервы гудели перетянутыми гитарными струнами, из осипшего перехваченного спазмом горла то и дело вырывался предательский истеричный смешок. Люд знал, что это всего лишь отходняк, непроизвольная реакция организма на только что произошедшую стрессовую ситуацию. После третьей по счету неудачной попытки прикурить, сидевший рядом Копыто поднес к его сигарете горящую зажигалку. Кивком поблагодарив бойца, Люд жадно затянулся, и так раскалывавшуюся от боли голову будто сжали стальным обручем. Никакого удовольствия и расслабления сигаретный дым не принес, так просто — привычное ритуальное действие, обычно помогает хоть чуть-чуть. В этот раз не помогало совсем.

Неожиданно где-то в глубине живота противной холодной гнидой зашевелился страх, и не просто страх, а лишающий сил смертельный ужас. До боли ясно предстала перед мысленным взором картина недавних событий. Вот он ловкий, сильный, собранный, в чем-то подобный ждущей лишь команды сжатой пружине замер у края забора с тяжелым давящим плечо огнеметом наизготовку. Вот чуть сгибаются перед броском его колени, вот распрямившиеся мышцы бросают его за угол. А навстречу огненным веером пулеметной очереди летит смерть. Он почти физически ощутил как раскаленные кусочки металла впиваются ему в грудь и живот рвут, наматывают на себя эти только что бывшие такими сильными, такими упругими мышцы, вырывая огромные куски плоти выходят из спины… И чуть было не взвыл в голос от скрутившей кишки жути.

— Какого хрена ты сделал это, парень! — крикнул вновь где-то в пустой черепной коробке Степченко. — Какого хрена ты это сделал?! Ведь наши уже подъехали.

И удивленные широко раскрытые в пол лица глаза. Действительно, зачем? Почему? Ведь на самом деле убить могли…

Голова трещала, раскалываясь от невыносимой боли, перед глазами плыли огненные круги, мелькали яркие радужные мушки. Они не давали сосредоточиться, мешали найти ответ. Но он все-таки вспомнил, вспомнил, то лавинообразно обрушившееся чувство мутной нечеловеческой запредельной ярости, темное, пахнущее тяжелым запахом свежей венозной крови желание убить. Острое и неодолимое, заставляющее позабыть обо всем, кроме того, что здесь рядом находится враг. Враг, который должен быть уничтожен, разорван в клочья, растерзан и смят, сейчас, немедленно! Откуда это взялось?! Почему?! И новый приступ острой боли заставившей тихо замычать, кусая губы и отчаянно замотать головой, которую будто пронизывал раскаленный вертел. Что это?! Что со мной?!! Мысль, бьющаяся в пустом гудящем пространстве черепа будто бабочка, попавшая в паутину. Испуганная, суетливая, паническая. Неужели? Страшная догадка резанула будто бритвой. Нет! Нет! Это не так, это глупая, чужая мысль, которой нельзя дать даже оформиться, иначе она может стать правдой. Вон из моей головы! Вон! Пошла! Ну! Это не про меня! Это не я! Я не…