Волшебные чары - Барбара Картленд

Трудно было поверить, что все это произошло на самом деле, что от нее действительно требовалось участие в этой смехотворной шараде.

Она могла понять логику Мэрилин и ее мотивы при разработке этого сложного плана завлечения маркиза Деверильского, но она сомневалась в его успешности.

Большая любовь – если она хотела возбудить ее в человеке, готовом жениться на ней – не могла возникнуть в результате подобного театрального замысла.

Кроме того, Гермию мучило опасение, что маркиз, будучи разумным и догадливым человеком, мог просто вспомнить в связи со всей этой затеей разговор за обедом о его матери.

Разве не могло ему показаться странным совпадением то, что всего через два дня после этого разговора Мэрилин вызывают к постели умирающей женщины?

Гермия была уверена, что, будь она на месте маркиза, ей все это показалось бы очень странным.

Но маркиз ведь мог оказаться совершенно иным.

Если он был глупцом, обманутым хорошеньким личиком Мэрилин, предположение, что она схожа с его матерью, могло сдвинуть чашу весов в ее пользу.

Гермия подняла свою книгу с того места, куда отложила ее при появлении кузины.

Но она так и не открыла ее. Ее взор привлекла красота буйно разросшегося сада за окном, с начинающим расцветать кустарником.

Цветение плодовых деревьев придавало им волшебный вид, который перенес ее воображение в одну из сказок, слышанных ею в детстве, в которой духи деревьев танцевали ночью при свете звезд.

И Гермия подумала тогда, что если она когда-нибудь влюбится – о свершении чего она молилась, – она никогда не унизится до интриг или замыслов, способных побудить к женитьбе на ней человека, избранного ее сердцем.

Он либо тоже изберет ее, ощутив в ней ту, которую полюбил, либо она оставит его, несмотря на свои чувства к нему.

И она скроет от него слезы, чтобы он никогда не узнал, как она стремилась к нему.

«Это унизительно и низко – заманивать человека в ловушку, как дикое животное», – горячо сказала она сама себе.

Она вновь подумала о мужчине с лицом, мрачным как у Дьявола, который поцеловал ее и всунул гинею ей в руку.

Поцелуи, воображаемые ею в ее фантастических сказках, ничуть не походили на его поцелуй.

Она была уверена в том, что те поцелуи, которые ей, быть может, будет суждено испытать в жизни, не будут столь разочаровывающими.

Глава 3

В этот день Гермия поднялась очень рано и надела юбку для верховой езды, которую сама себе сшила.

Она вспомнила наставление Мэрилин не наряжаться и решила, что будет лучше, если она поедет без шляпы.

Ведь она должна была якобы спешить на поиски своей кузины и, не заботясь об одежде, выбежать из дома в чем была.

И кроме того, маркиз, – если он вообще обратит на нее внимание, – должен посчитать ее деревенской девушкой, а не нарядной леди, с которыми он обычно прогуливается.

Одеваясь, Гермия подумала, что отец и мать осудили бы ее за участие в обмане, пусть и ради кузины.

Однако Мэрилин впервые за долгое время попросила ее об одолжении, и Гермия подумала, что она не только должна помочь ей, но и должна молиться о том, чтобы Мэрилин, если станет счастливой, стала бы добрей к ней и ко всем людям.

Гермия чувствовала, что Мэрилин сильно изменилась, став взрослой.

Она становилась все более и более похожей на графиню, ее мать, которая всегда была готова сказать что-либо недоброе и относилась к большинству людей как к стоявшим значительно ниже нее..

Одевшись и увидев, что стрелка часов перешла за шесть, она тихо спустилась по лестнице, опасаясь, что ее могут услышать.

Получив возможность проехаться на одной из прекрасных лошадей из усадьбы, возможность, которой она была давно уже лишена и о которой .мечтала Все больше и больше с каждым днем, Гермия – с некоторым чувством вины – решила не сразу ехать к Роще Колокольчиков, как требовала Мэрилин, но сначала порадоваться хорошей скачке, пока позволяло время.

Подойдя к конюшне, она увидела, что, как и было условлено, конюх усадьбы вчера вечером неслышно поставил жеребца в одно из многих пустующих стойл.

Предыдущий викарий, очевидно, был намного богаче ее отца, поскольку расширил конюшню, в которой теперь можно было поместить дюжину лошадей.

Теперь же там стоял лишь новый годовалый жеребец викария, который еще не был как следует объезжен.

Отец не только приучал его к упряжке в кабриолет, в котором он разъезжал по своему приходу, но и намеревался запрягать в старомодный, но удобный фаэтон, в котором возил свою жену и дочь.

Руфус, как они назвали его, был гнедым жеребцом, вполне подходящим для этих целей, но далеко уступавшим по классу жеребцу, стоявшему теперь в стойле рядом.

Когда Гермия увидела приведенного жеребца, она почувствовала, как ее сердце забилось сильнее от возбуждения, и поняла, что имеющийся у нее в запасе час она проведет в истинной радости, которой не знала много лет.

Она узнала этого жеребца, потому что ездила на нем раньше, и знала, что его зовут Брэкен.

Гермия похлопала его и ласково поговорила с ним, снимая свое дамское боковое седло, висевшее на стене.

Она подтягивала подпруги седла, уложенного на спину жеребца, когда в дверях конюшни появился старик, ухаживавший за лошадью отца и работавший в большом, разросшемся без ухода саду.

– Собрались прокатиться, мисс Гермия? – спросил он. – А я-то думал, эту лошадь прислали его преподобию.

– Нет, сегодня проедусь я, Джейк, – ответила Гермия, – и не говори папе, если увидишь его, что я уехала. Это секрет.

Джейк помедлил, переваривая услышанное, затем сказал:

– Буду держать рот на замке-, мисс Гермия.

Надеюсь, вы хорошо покатаетесь на таком-то жеребце.

– Конечно, Джейк! Я уже давно не ездила на таких прекрасных лошадях.

Говоря это, Гермия вывела Брэкена из конюшни, и Джейк подержал уздечку, пока она забиралась на стоявший во дворе деревянный чурбан, чтобы удобнее сесть на лошадь.

Она могла бы подняться в седло и без подставки, но решила, чтобы не злить Мэрилин, аккуратнее опустить свою юбку, хотя была вовсе не уверена, что ее кузина все равно не обвинит ее в чем-либо.

Устроившись в седле, она улыбнулась Джейку и сказала:

– Ни слова никому, пока я не вернусь!

– Язык за зубами! – пообещал Джейк, и Гермия выехала со двора.

Сначала она миновала парк и, направившись в противоположную сторону от Рощи Колокольчиков, въехала в лес, примыкавший к деревне, который на картах обозначался как лес с ручьем, но в деревне был больше известен как Лес Колдуний.

Это был лес, в котором, как считалось, устраивает свои пирушки Сатана, о чем в деревне говорили лишь шепотом.