Пока мы рядом (сборник) - Ольга Литаврина

И снова мы пытались угадать «детородное» время. Чтобы заработать на лечение, я вкалывал, как проклятый, а Майка пропадала на показах, надеясь все же попасть за границу и пройти там более доскональное обследование. А время шло. И я знал, предчувствовал, что его у нас очень мало…

Чтобы заработать на семью, мы с моим товарищем, каскадером, организовали нечто вроде «полуразрешенного» кооператива. Тогда, в 83-м, законы, ты помнишь, были вполне еще советскими. И при всей тогдашней неразберихе на «Мосфильме» получать деньги напрямую было сложно и довольно опасно. Но разве я мог думать об этом, Кирюха! Все получилось – а это главное. Я смог пролечить Майку здесь, у лучших специалистов, и смог проплатить все нужные взятки, чтобы ее включили в группу, отправляемую по обмену опытом к «зарубежным друзьям». И даже более того – договорился, чтобы после этого самого «обмена» ее еще подержали там на стажировке…

О себе я, как ты понимаешь, не думал. Мне было гораздо важнее помочь моей любви, чем себе.

А Майка из-за того, что она не может иметь детей, совсем упала духом, стала замкнутой и мрачной. Что-то чужое возникло и стало расти между нами. Я не находил слов, чтобы защитить нашу раненую любовь, и все больше зарывался в работу. Но вскоре наш кооперативчик накрыли, и понадобились огромные деньги на адвоката, и реальный «авторитетный чел», Йося, обещал дать деньги, но попросил за эту сумму об одной услуге. Он так и выразился тогда, улыбаясь и глядя прямо мне в глаза:

– Речь идет об очень небольшой услуге. Вы ведь отлично стреляете, верно?

Об этом я не мог и никогда уже не смогу рассказать Майке. У меня появились свои тайны. И это окончательно отдалило нас друг от друга. Так что, собираясь на эту долгожданную стажировку, она вдруг сказала в предпоследний день:

– Стас, а я ведь, пожалуй, вернусь не скоро. Детей от меня нет, деньжищи уходят, как в воду, а теперь с тобой и вовсе не поговоришь ни о чем. Я же знаю, ты запутался, и знаю, что должна тебе помочь. А значит, мне нужно закрепиться там, и начать зарабатывать, и по-настоящему пролечиться, и вытащить тебя. Ведь сам ты уже не вылезешь. Только тогда я смогу приехать. А сейчас я – вам всем – здесь без надобности.

И она подсела ко мне, и так близко оказалось ее милое лицо с золотисто-зелеными печальными глазами, так близко и так страшно далеко, что я уже не мог удержать и не мог ни от чего уберечь ее. Она была еще здесь, но уже за чертой своей, отдельной от меня, жизни. А я только смотрел на нее – и плакал… Можешь ты это понять?..

Ну что, наболтал я много, но теперь уже подхожу к самому главному. Майка уехала. Писать и звонить друг другу мы не могли, так уж сложилось. Любая весточка от нее, кроме весточки о возвращении, была для меня лишней болью, и она это знала. Не знаю, писала ли она вам с Венькой, но уверен, что до прошлого года, когда все мы встретились на открытии Венькиного Центра, в Москву она не приезжала – это я бы почувствовал сразу, как и любую беду, случившуюся с нею. За ее карьерой я, думаю, как и вы, следил по прессе. Вот уж никогда не верил, что сделаюсь регулярным читателем журналов о моде! Мы все знали, что и в Европе ее неоднократно признавали моделью года. Она уехала в 1985 году, ей было двадцать пять лет. За следующие пять лет ее карьера не раз сравнивалась светскими репортерами с карьерой другой звезды, кумира наших родителей – Региной Збарской. Ей многие завидовали. А наша верная троица знала «секреты» ее успеха: Майка была именно той моделью, о которой мечтает каждый мастер. Кроме своей щемящей красоты, цепляющей так сильно оттого, что сама она не придавала ей никакого особенного значения, она стремилась подчеркнуть не «себя в искусстве, а искусство в себе». Она показывала именно красоту костюма, придуманного мастером. Потому-то показы с ее участием регулярно получали призы и пользовались бешеным успехом. Естественно, за ней гонялись все модельные агентства, ей назначали самые звездные гонорары (бабла срубала немерено), и в той же Англии, где она осела, нашлось множество спонсоров, жаждущих помочь ей с открытием собственного Дома моды.

Помнишь, Кирюха, тогда, в 90-м, Венька рассказывал мне, что тебе даже «выбили» загранкомандировку, чтобы ты написал о ней? Это после того, как прошел слух, что «лучшая модель мира – мисс Миленина – на пике своего успеха отказывается от модельной карьеры и уходит из мира моды». Кажется, ты даже был тогда на ее шикарном «брачном торжестве» с этим самым Сименсом? Словом, про эту ее жизнь ты, наверно, знаешь больше, чем я.

А чтобы добраться наконец до моего «досье», продолжу еще немного о себе. Ты и сам знаешь, Кирка, что прожить со Златовлаской всю жизнь и тем более – дурацкие слова! – «владеть ею» и стать ее «каменной стеной» – не мечтал никто из нас. Это все равно что поймать солнечный зайчик. Так что я благодарен ей за те счастливые шесть лет, которые она смогла провести рядом со мной. В конце концов, за то, что она вообще была в нашей жизни. Поэтому и не было у меня никакого «чувства потери» – как можно потерять то, что никогда не было твоим? Просто после короткого времени с ней настало длинное, бесконечное время без нее, которое я должен был прожить хотя бы ради моей матери. Не знаю, как это объяснить тебе, но с уходом Майки моя жизнь не кончилась – просто из нее ушла радость. Я не мог общаться с вами, потому что сразу вспоминал Майку. В остальном все шло лучше некуда! Жизнь была наполнена событиями, да такими, что скучать вроде не приходилось. Поскольку терять мне было нечего и хотелось, чтоб «чем хуже, тем лучше», я не отказывался от «маленьких поручений» авторитетного знакомого. Так что денег мне на все хватало, правда, «хватать» уже просто было не на кого. Мы переехали из нашего желтого домишки, который не снесли и по сей день. Я купил две прекрасные квартиры – двухкомнатную на Бакинской улице себе и однокомнатную рядом, на Севанской, моей «маме Тоне», отремонтировал их и обставил – мать не могла нарадоваться. Уже через два года, в 87-м, женился. Правда, по новому паспорту, потому что развод с Майкой так и не оформил. Но кого теперь этим удивишь?

Знакомить тебя и Веньку со своей Мариной, и тем более звать вас на «торжество» я не стал. Почему – сейчас узнаешь, хотя мать этим была крайне огорчена, да и «зажать» мероприятие все равно не удалось: Маринкина родня и мои новые кореша не дали. На них-то мне, правда, было наплевать. А с матерью…

Кир, знаешь, что ощущает человек под местным наркозом? Допустим, тебе обезболили зуб. Ты понимаешь, что это твоя десна, но не чувствуешь ее. Так было и со мной.

Когда мы были все вместе, чувства и ощущения просто одолевали меня. По отношению к вам с Венькой я ощущал безусловное доверие, тепло, восторг, преклонение и преданность. По отношению к Майке – тут и говорить нечего, сам знаешь. Наши любимые места я и сейчас вижу ясно, как на картинке. Я радовался за каждого из нас, страдал от вашей – и вообще от чужой – боли, выходил из себя и готов был в лепешку расшибиться, чтоб уберечь вас от любых врагов.

А тот день, когда мы прыгали с обрыва на песчаную осыпь и мне дважды удалось просто покачаться на качелях рядом с Майкой и помахать проходящим поездам, – день моего самого полного счастья, до высот которого уже никогда не допрыгнуть моему сердцу.

Не слишком ли красиво я разговорился, Кирюха? Ничего, сейчас поймешь все. С отъездом Майки я потерял не саму ее – она всегда была свободна. Я не потерял ее любовь – ее теплые чувства ко мне, как и ко всем нам, остались теми же. Я навсегда потерял свою собственную любовь и свою радость. И вот тебе пример. Собрались мы с корешами после моей удачной охоты, авторитет собрал нас в «своем» ресторане – сидим, пьем лучший коньяк, жрем фирменные закусоны, здоровые парняги уважительно хлопают меня по плечу, шикарные девицы заглядывают в глаза, стелются официанты, авторитет смотрит с интересом – чувствую себя реальным королем! Все так, как хотелось в детстве, я полностью в шоколаде, совесть совсем не мучает, даже есть, понимаешь, какое-то удовлетворение – вот только радости от этого нет! Совершенно никакой нет радости, сколько ни выпей. Есть тяжелая похмельная скука и – понимаешь, Кир? – горечь, будто я ничего не приобрел, а потерял. Потерял что-то самое важное, чему нет имени и без чего жизнь, как без щепотки соли, – лишилась вкуса.

Смотрю на «телочек» за столом и вижу – любая продается. А заплачу побольше и получу вон ту, за соседним столиком, которая заглядывает в глаза своему спутнику и не обращает на нас ни малейшего внимания! Могу купить путану, Кир, а могу – «порядочную», зрелую бабу или девочку, чтоб под себя подстроить. И все это не стоит даже одного жеста Златовласки – легкого касания тонкой рукой, который доставался мне совершенно бесплатно, как приз в спорте, но унес все силы моего тела и души.

Я как-то разом стал усталым и старым и не знал, чем заглушить эту непроходящую усталость от жизни…