Люби себя, как я тебя (сборник) - Юлия Добровольская

— Ты обещал, — напомнила я.

— Я обещал всего лишь не сердиться.

— Вот и не сердись.

— Я не сержусь.

— Я не слышу.

— Я не сержусь.

— Не верю, повторите с чувством.

Но мы уже смеялись оба. Он кружил меня, крепко прижав к себе, и мне показалось, что он сдерживает то ли ликование, то ли рыдания.

Я подарила Кириллу предмет его слабости — галстук. Он стоил мне пол моей зарплаты.

Сама не ожидала, как метко попаду в десятку: цвет перекликался с седой щетиной и темно-серым блеском глаз, а рисунок был словно графическое выражение сущности моего любимого мужчины: монолитный сплав, конгломерат изящных хрупких деталей.

Кирилл настоял на новом платье для меня и повел в ресторан.

Я была счастлива, глядя в его сияющие глаза и на просветленное, казалось, помолодевшее на двадцать лет лицо.

Ночью он впервые сказал мне: я люблю тебя.

— Ты не боишься, — сказала я, — делать такое заявление?

— Если я чего и боюсь, так только того, что однажды ты уйдешь.

— Я не собираюсь этого делать, — сказала я.

— Ты не сможешь долго со мной. Я тяжелый человек. Я плохой и не стану лучше. И моложе не стану.

— Мне не нужно, чтобы ты становился другим или моложе. Мне ничего не нужно от тебя, я просто тебя люблю. Люблю, как в тот миг, когда впервые увидела тебя.

— Повтори, — сказал он.

Я повторила.

— Еще, — сказал он.

Я говорила ему о своей любви, о том, как я тоскую по нему, стоит мне вспомнить о нем на работе, а не вспоминать я не могу… и я жду вечера, жду, когда увижу его или на пороге своей конторы — я так люблю, когда ты встречаешь меня в конце рабочего дня! — или в нашей прихожей — мне так нравится, что ты всегда выходишь мне навстречу!

— Еще, — сказал он.

— Я тоскую по твоему голосу, и, когда ты вдруг звонишь мне на работу, чтобы о чем-нибудь договориться, мне кажется, что в этот миг мы соединяемся с тобой в любви…

Он не дал мне продолжить.

Первая разлука

Как-то вечером Кирилл обнял меня и посмотрел на меня загадочно.

— Дай-ка мне твой загранпаспорт, пожалуйста, — сказал он.

— У меня его нет, — сказала я.

— Принеси от родителей, — сказал он, — желательно прямо завтра.

— Но у меня его просто нет, — сказала я, не понимая, о чем речь.

— То есть как это у тебя нет загранпаспорта? — удивился Кирилл. — А где он?

— Нет, просто нет… не нужен был как-то. А что?.. зачем?..

Кирилл не смог сдержать чувств:

— Ты это серьезно!? Как можно жить без такой необходимой вещи, как загранпаспорт?!

Когда он объяснил, что к чему, чувства пришлось сдерживать мне. Оказалось, что Кирилл летит на две недели на какой-то свой симпозиум в Женеву, на который собирался взять и меня.

— Но за десять дней сделать загранпаспорт совершенно нереально, — сказал сокрушенно он, — даже имея деньги. Завтра же, — сказал Кирилл, — хочешь — бери отгул, отпуск, увольняйся — не важно как, но ты идешь в ОВИР и занимаешься этим вопросом; где удастся, я ускорю события.

Меня печалила предстоящая разлука, а не ускользнувшая возможность побывать в Женеве. А Кирилл успокаивал: не грусти, как только получишь паспорт, мы куда-нибудь слетаем или съездим.

Только теперь я узнала, что у Кирилла «много денег» и что зарабатывает он большую часть этого «много» не преподаванием в нашем университете, а публикацией своих научных работ и лекциями по своей специализации, которые читает по приглашению различных университетов, комитетов и прочих заинтересованных субъектов, в основном за границей.

— И как часто ты летаешь на симпозиумы, конференции и лекции? — спросила я.

— Несколько раз в год. — Он сам выбирает, какое предложение принять, а от какого вежливо отказаться.

— И что же ты выбираешь?

— Разумеется, то, что наиболее выгодно — с материальной или научной точки зрения. Но за научный интерес, — сказал он, — я сам порой готов платить любые деньги и лететь куда придется.

— А что тебе даст эта поездка в Женеву? — спросила я.

В данном случае расклад был следующий: пятьдесят процентов — престижность участия и необходимость поддержания своего реноме в научных кругах, а пятьдесят — желание совершить небольшое романтическое путешествие вместе с тобой.

— Мне льстит такой баланс, — сказала я и подумала, что хотелось бы его хоть немножко сдвинуть… Но тут же опомнилась, и мне стало стыдно.

Несколько ночей перед отлетом Кирилл засиживался за работой далеко за полночь — подготовка к конференции, объяснял он. Мне было непривычно засыпать одной, а еще, думала я, четырнадцать дней придется одной и просыпаться. Как я привыкла… приросла к моему любимому…

Любимый, ложась под утро в постель, был нежен и страстен. Мы соединялись в одно целое, едва коснувшись друг друга — так капли ртути сливаются, оказавшись рядом. Мы словно покрывались одной кожей. Я думала, что это предстоящая разлука на него так действует…

И вот это абстрактное до некоторых пор событие приблизилось вплотную и стало осязаемым. Утром в день отлета мы нервничали оба, но в поведении Кирилла было смятение, граничащее с отчаянием. Он вдруг бросал все, подходил ко мне, брал за плечи и спрашивал:

— Ты любишь меня? ты правда любишь меня? и ничто-ничто не заставит тебя уйти?

— Мы уже семь месяцев вместе, — говорила я, — а ты все еще не понял, что я не уйду, пока ты меня не прогонишь.

— А вдруг я сделаю это… невольно… сам того не желая?

— Обещаю, — сказала я, — что, даже если ты спустишь меня с лестницы, я приползу назад и попытаюсь выяснить, что же ты имел в виду.

Мы засмеялись, но из этого едва не получились слезы. Чтобы как-то покончить с нервячкой, я — была не была! — спросила:

— Скажи, ты всегда так расставался с…

— Нет. Никогда, — отрезал он таким тоном, что я не посмела засомневаться.

В аэропорт я поехала, несмотря на сопротивление Кирилла. Мы едва не опоздали из-за небывалых снежных заносов. Регистрация заканчивалась, когда мы все же добрались. Кирилл успел только заполнить декларацию и оформить багаж — времени на томительное прощание у нас не оставалось, к счастью.

Перед тем как уйти на нейтральную территорию, Кирилл протянул мне запечатанный конверт.

— Я очень тебя прошу, выполни все, что здесь написано.

Потом крепко прижал меня к себе и сказал:

— Знай… помни, я люблю тебя.

Вероятно, Глядя на нас, на наши лица со стороны, можно было придумать сто десять сюжетов для мелодрам.