Невеста зверя (сборник) - Коллектив авторов

Но и неловкости никто из работников не испытывал, даже если работали они рядом с домом. И никто не бросал слишком пристальных взглядов на Фину – разве что иногда, видя ее, кто-нибудь из парней помоложе заливался краской или восхищенно улыбался.

Каждый вечер, когда Мэтт возвращался домой, просторные и прохладные комнаты, до блеска убранные и вычищенные, освещались лампами с заходом солнца. Входя, он слышал, как Фина играет в гостиной на старом пианино. Играла она так, что заслушаешься, только вот никогда не пела. Иногда ей удавалось уговорить спеть Мэтта. Она говорила, что у него приятный тенор и хороший слух. Вечерами, после ужина, они сидели, бывало, за книгами по обе стороны от очага, который обычно приходилось зажигать даже летом, когда заходило солнце. Иногда она читала ему вслух – какую-нибудь историю из сборника мифов, пьесу древнего драматурга или стихотворение. Иногда он читал ей. Но за чтением они засиживались не слишком долго и ложились рано. Они рассказывали друг другу о своем детстве – как он запряг свою первую собаку в тележку и поехал по полям, играя в римлянина на колеснице; как она однажды увидела ярко-голубую падучую звезду, и никто не поверил ей, но Мэтт сказал, что верит.

Работу по дому, штопку или шитье Фина предпочитала оставлять служанкам. Но частенько она выпроваживала их со смехом из кухни, чтобы приготовить для мужа настоящий пир. Бывало, они скакали верхом бок о бок, осматривая поместье и обсуждая хозяйственные вопросы.

Полюбил ли он ее уже тогда – так быстро? Он не знал. Но он был рад возвращаться к ней, рад быть с ней – всегда. Днем он часто вспоминал о ней, особенно когда был далеко в предгорьях и не мог вернуться домой к вечеру, увидеть ее и лечь в постель с ней рядом.

А она… Любила ли его она?

Конечно, если бы обычная женщина вела себя так, как Фина с Мэттом, можно было бы точно сказать, что она его любит. Другие его возлюбленные, которые точно любили его, пусть и недолго, вели себя примерно так же, хоть ни одна из них не была такой умной и чудесной, как Фина. Она была словно принцесса – царственная в своих щедрых дарах, строгая лишь к себе, и даже в величии ее никогда не было холода.

Так почему же Мэтт всегда остерегался и даже боялся ее? Почему он не был уверен, что все, что говорилось о ней, только дурацкие россказни, сплетни безмозглых завистников, как и предупреждал его Чент? Ведь, ко всему прочему, уже прошло пять полнолуний с их свадьбы. И в каждую их этих ночей она спокойно лежала в его объятиях до самого утра.

Казалось, обвинить жену Мэтта в том, что она оборотень и звериное отродье – все равно что назвать закат солнца его смертью.

Дело шло к листопаду, на ферме кипела работа, а скоро, с жатвой, ее должно было еще прибавиться.

Той ночью они поднялись в спальню сразу после ужина, около девяти по солнечным часам, потому что Мэтту надо было уходить на заре.

Он причесывал ее волосы. Когда-то, когда он был еще мальчишкой, его мать иногда позволяла ему это делать. И тогда, и теперь живые переливы женских волос, их запах и электрическое тепло очаровывали его, словно своенравные пряди были диковинной зверушкой…

– Когда ты вернешься домой? – спросила Фина, с закрытыми глазами нежась под прикосновениями щетки. Любая женщина могла бы спросить об этом своего молодого мужа.

– Думаю, завтра ночью мне не придется дома ночевать. Как это ни жаль.

– Понятно, – протянула она. В голосе ее слышалась, кажется, легкая печаль, его это обрадовало.

– Может быть, – сказал он, – я все-таки смогу вернуться завтра, только очень поздно – так будет лучше?

– Нет, Мэтт, – ответила Фина. – Не торопись домой.

Что-то в нем насторожилось. Он замер.

Будто шутя, он произнес:

– Что же, ты не хочешь, чтобы я вернулся домой, даже если смогу? Разве я так уж тебя обеспокою, коли заявлюсь после полуночи? Ты ведь нечасто возражаешь, когда я бужу тебя.

Она протянула свою маленькую, чуть загрубелую ручку и положила ее на его запястье.

– Приходи, когда хочешь, Мэтт. Только меня, может быть, в это время дома не будет.

В голове у него вдруг прояснилось. Ну конечно! За несколько миль отсюда, на соседней большой ферме, ждали рождения ребенка. Там жила другая родня Джоза – кто-то из семейства Флетчеров. Наверное, они попросили Фину, теперь женщину замужнюю, помочь, когда придет время.

– Ну что же, я буду по тебе скучать. Надеюсь, что жена Флетчера родит быстро – и ради ее здоровья, и для моего спокойствия.

– Ох, нет, Мэтт, я вовсе не туда собираюсь. Ребенка там не ждут раньше Медового Спаса.

Снова обескураженный, он медленно опустил щетку. Фима, решив, что он закончил, с мягким «спасибо» собрала все волосы на правом плече, которые заструились словно водопад. Она собиралась заплести их в косу, и он захотел ей помешать. Он любил, когда она ложилась в постель с распущенными волосами. Но сейчас он промолчал. Сказал только:

– Тогда почему тебя не будет дома, Фина?

Ее руки все так же мелькали, заплетая косу. Он не видел ее лица.

Мэтт обошел вокруг нее и сел напротив, в большое резное кресло в углу. Лица ее все еще было не видно. Она не отвечала.

Тогда он продолжил, все тем же ровным голосом:

– Или ты хочешь, чтобы я подумал, что у тебя завелся какой-нибудь шикарный ухажер, который тебе милее меня? Если нет, скажи, куда ты собралась?

На это она ответила сразу:

– В лес.

Подкрученные фитили ламп в спальне горели розоватым светом. Ни один не погас. Но в ту минуту словно вся комната, весь дом и все поместье за окнами погрузилось в глубокую, черную тьму.

Все эти месяцы он не верил в свои прежние страхи – он почти забыл о них! Но теперь они в ту же минуту вернулись, прыгнули на него, запустили в него свои клыки и когти, размахивая хвостами, и растерзали на куски эту ночь и его покой.

– В лес? Почему? Нет, Фина. Посмотри на меня. И скажи мне правду.

Фина отпустила косу.

Она подняла голову и встретила его взгляд своими топазовыми глазами, и вдруг он понял, что ни у одной женщины, даже в косом свете лампы, глаза так не отсвечивают.

И спокойно, словно рассказывая о ценах на пшеницу, Фина промолвила:

– Дело в том, что иногда мне надо побыть той другой, которая тоже я. Не человеком, а тем созданием, которое ты однажды увидел, когда я вышла из леса, чтобы посмотреть на тебя, – ты тогда ловил рыбу в речке при луне.

Дрожь охватила Мэтта с головы до ног. Он едва видел жену – она словно погрузилась в туман, из которого горели только глядящие на него глаза.

– Нет… – прошептал он.

– Да, – возразила она. – Уж такая я есть. Мне нужно оборачиваться, но не в полнолуние и не в какое-нибудь другое определенное время – это совсем не так случается. Но вдруг, иногда – как другая женщина может безумно захотеть надеть красное платье, или отведать какого-нибудь блюда, или отправиться в гости или в город, – просто так. У меня есть выбор. Но теперь я хочу поступить именно так и сделать это по своему усмотрению.

Мысленным взором он увидел, чего ей захотелось – как другая женщина пожелала бы посидеть в гостях или нарядиться в красное, – Фине захотелось превратиться в горную кошку с черным мехом. В пуму. В оборотня.

– Нет, Фина, нет, нет!

Она ушла от него сразу же: вышла из спальни в маленькую комнату и закрыла дверь. А Мэтт все сидел в резном кресле. Он просидел там до четырех утра, когда ему все равно пора было вставать, чтобы уехать на заре.

Потом он так и не вспомнил в подробностях, что делал в тот день. Скот, изгородь… Хоть Мэтт и справился с делами, вместо него работал словно кто-то другой. К закату он с работниками был на Дремучем перевале, черные леса раскинулись внизу, а дом, в котором они жили с Финой, был далеко-далеко отсюда.

Он и всегда-то о ней думал. Но сегодня он просто не мог думать ни о чем другом.

Мэтт все время спрашивал себя, правильно ли он ее расслышал? Точно ли она сказала то, что он помнит? Или он сходит с ума? Но, хотя он и не мог как следует сосредоточиться на работе, все же на этот счет его совесть была чиста. И слова работников звучали логично и понятно. На что ни посмотри – все как полагается. Солнце поднялось не на севере и садится теперь не на востоке. Значит, он не сошел с ума, да и весь мир тоже. А стало быть, и слова ее были на самом деле. Ему не померещилось.

Он все же задумывался – зачем? Разве это имело значение? Откуда она узнала, что в ту ночь он удил рыбу на реке? Но он с тревогой подумал, что у пумы все чувства острее – может быть, она его учуяла острым звериным нюхом. Она шла по его следу.

Или она просто врет?

Может все это сплошное вранье, чтобы сбить его с толку, запугать – но зачем бы ей это? Она любила его… а может быть, и нет.

Может, она его ненавидит, и все это – ее козни, чтобы от него избавиться, а возможно, даже свести с ума, чтобы отделаться от него.

К закату голова у него раскалывалась.

Ему хотелось только уснуть у огня, чтобы под спиной был твердый утес, а в лицо заглядывали звезды.