Жизнь удалась - Андрей Рубанов

Им оставалось сделать последний шаг, отделяющий молодых людей родом из позднего застоя от настоящих буржуинов: нанять рабочую силу.

Они до сих пор работали вдвоем. Сами ворочали коробки с вином. Правда, когда приходила очередная фура — нанимали для разгрузки банду алкоголиков из близлежащих домов. В другие дни чередовались: если один отправлялся па разговор с очередным ресторатором, то второй оставался сидеть на телефоне. Теперь сидеть на телефоне по семь часов в день им надоело. Работать должны клерки, исполнители, сказал Знайка. А наша задача — руководить и организовывать.

Матвей по недомыслию решил было искать исполнителей среди своих знакомых, но его товарищ обозвал его лохом. Брать будем только со стороны и только по объявлению, заявил он. Постороннего человека легче строить. Взяли грузчика-кладовщика, обремененного семьей взрослого мужчину, впрочем, жилистого и бойкого, судя по речам и манерам — не жлоба, вдобавок непьющего, что и требовалось от сотрудника, в чьем ведении находилось хранилище алкоголя на сумму в двадцать пять тысяч долларов. Затем посадили в офис секретаршу. При отборе кандидатур на эту, как считают обыватели, двусмысленную должность Матвей опять проявил наивность. Он предполагал, что готовить ему кофе станет что-то длинноногое и большеглазое. Знайка же огорошил его тем, что нанял сорокапятилетнюю женщину весом, на глаз, больше восьмидесяти кило. И тут же загрузил ее работой; боссы по-прежнему варили себе кофе сами.

Сначала Матвей робел отдавать приказы и распоряжения. Он никогда в жизни никому не приказывал. Однако удивительно быстро привык и вскоре с удовольствием забыл, в каком именно углу склада стоит красное или белое, в каком именно блокноте записан тот или иной телефонный номер, в какой папке подшита та или иная накладная.

Кроме того, он никогда не руководил. Он всегда думал, что это легко. Ты сказал — и тебе все быстро сделали. В точности, как если бы делал ты сам. Оказалось, что очень часто проще и быстрее сделать самому, чем научить другого, доверить ему, проконтролировать и добиться приемлемого результата.

К концу года Знайка изменился. Уволил секретаршу за нерасторопность. Нанял другую — такую же взрослую женщину, однако гораздо более ловкую. Потом они сменили поставщика. Теперь между оплатой денег и прибытием машины с товаром проходило не два месяца, а три недели. Французский алкоголь как продукт перестал интересовать Знайку. Он ходил в растоптанных ботинках и штанах с лоснящимся задом. Раньше с его согласия Матвей пробовал заказывать, кроме вина, что-то более экзотическое — десяток коробок абсента или какого-нибудь бенедиктина, на пробу, вдруг пойдет — теперь партнер сквозь зубы настаивал на том, чтобы брать только самое дешевое пойло и продавать как можно быстрее, желательно сразу с колес, с минимальной наценкой. Лишь бы выручить наличные. Рестораторы, как это всегда и везде принято, не спешили рассчитываться за поставленное вино — Знайка требовал от Матвея, чтоб тот ругался и скандалил, и однажды натравил сидевшего без дела Соловья на одного из таких рестораторов: Соловей работу провалил, ресторатор его не испугался и написал заявление куда следует; завели уголовное дело, пришлось откупаться. Но по финансам фирмы это не сильно ударило, поскольку в декабре опять сорвали куш.

В апреле девяносто пятого года Знайка объявил, что уходит. Матвей не удивился. Нестриженого компаньона уже давно не интересовало вино. Он занимался исключительно финансовыми операциями, используя торговый дом «Вина Франции» только как ширму. Матвей молча выслушал друга (тот многословно заверил, что погасит половину задолженности по кредиту), кивнул, договорился о месячном переходном периоде и вечером напился в кабаке. Подсела к нему какая-то резвая соска, свежая, по-весеннему улыбчивая, но он показал ей обручальное кольцо и прогнал, просто так вручив пятьдесят долларов — пусть хоть она порадуется. Долго думал, как будет один, но ничего путного не придумал, кроме как опять повторить себе, что он — не какой-то там пацанчик-бизнесменчик, а Матвеев Матвей Матвеевич, и в этой связи переживет — обязан пережить! — любые трудности. Потом еще пил, много, и думал, как дошел до жизни такой.

За два года работы бутлегеры сделали почти полмиллиона долларов. Уплатили родному банку в виде процентов триста тысяч. И оставались должны всю сумму кредита.

Банк процветал. Кредитные тетеньки ходили в золоте. Их боссы катались на бронированных лимузинах.

Бандит Соловей за те же два года получил почти сорок тысяч и давно перешел с марихуаны на кокаин. В его машине производства завода Тома Уокиншоу (Матвей несколько раз сподобился прокатиться) стоял острый запах женской секреции.

Тихий таможенник прибавил в весе около двадцати килограммов и дважды в год летал в Таиланд, о чем сам рассказывал, несколько стесняясь.

Шкипер-арендодатель по-прежнему носил флотский ремень, но с гораздо большим форсом: купил себе прогулочный теплоход и теперь не просто ездил по реке, но катал свадьбы и воровские сходняки.

На деньгах виноторговцев поднялись все, кроме самих виноторговцев. Виноторговцы продолжали снимать однокомнатные квартирки и имели одну машину на двоих.

Матвей даже о ребенке боялся думать. Хотя Марина два или три раза заговаривала. Он не знал, что его ждет впереди. Внешне он процветал, на деле — прозябал. А теперь еще и оказывался без партнера.

Знайка оставил Матвею все. Офис, оргтехнику, сотрудников. В том числе и бандита Соловья. Далее, он заплатил почти весь их общий долг. Пятьдесят тысяч из семидесяти. Где он взял деньги — Матвей не знал. Его друг стал желчным и нервным, явно страдал от недосыпа, обзавелся сотовым телефоном и последние недели совместной работы общался главным образом не с Матвеем, а с собственным калькулятором.

Весь свой первый самостоятельный день Матвей пил вино, запершись ото всех. Вечером все рассказал жене. Так, мол, и так, остался один. Ему очень хотелось, чтоб Марина его морально поддержала. Приободрила. Обняла бы, пьяненького, и сказала: ничего, ты сильный, ты справишься… Что-нибудь такое.

Но жена повела себя совсем не так, как он рассчитывал. Жена обрадовалась. Едва не захлопала в ладоши. Засмеялась и торжествующе сверкнула огромными зелеными глазами.

— Слава богу. У дела должен быть один хозяин.

5. Найди моего мужа

Дорога всегда помогала Марине упорядочить миропонимание.

Когда она выезжала на середину асфальтовой реки, устраивалась поудобнее и нажимала на педаль, к ней приходило комфортное ощущение прозревающего разума.

Для нее дорога — скорость, шум, ускорение, торможение, опасность справа и слева, сзади и впереди, обгон, вираж, маневр — олицетворяла собой всю здешнюю жизнь.

Здесь, на дороге, со страшной скоростью катили богатые люди в богатых автомобилях, немецких и американских по преимуществу. Все — исключительно в левом ряду. Они мчались, торжествующе моргая фарами, а то и вовсе их не выключая. Они спешили левым путем по своим левым делам. Чем богаче было авто, тем левее забирало. Как правило, доходы, пускаемые на приобретение шикарной брички с кожаными креслами и бешеным мотором, тоже были левые.

Иногда несется себе такой очень левый малый на невероятно левом экипаже ценою в состояние, всей своей манерой езды демонстрируя собственную исключительность и олицетворяя собой самую суть торжествующего в столице золотого века, — ан нет, сзади нагоняет некто еще более левый, ревет и гудит, взвизгивает эксклюзивною резиною. Так и летят вдвоем — никто не хочет вправо отворачивать. Западло.

Левый стиль езды (как и левый образ жизни в целом) виделся Марине нерациональным, судорожным, истерично-бестолковым. Сейчас, например, ее трижды обгонял ярко-белый монстр, хромированный донельзя, словно из коллекции арабского шейха, — и трижды отставал, увязая в потоке, потому что вожделенный левый ряд сплошь переполняли такие же сверкающие, стремительные, под управлением любителей рискованной и бешеной левой жизни.

Наоборот, правые ряды занимали те, кто всегда ощущал свою правоту. С усилиями, со скрежетом и ревом, в сизом угаре, медленно, но и упорно там перемещался грубый рабочий люд в кабинах тяжелых грязных грузовиков и в холодных салонах дребезжащих автобусов.

Между левыми и правыми теснились, обгоняя друг друга, подрезая, сигналя, потея и нервничая, все остальные: пристегнутые ремнями добропорядочные обыватели, мелкие бандиты на непомытых «восьмерках», мелкие же бизнесмены в перегруженных сверх всякой меры полуторках, таксисты, начинающие дамы в автобукашках веселеньких расцветок и пугливые пенсионеры в ужасных ржавых рыдванах, произведенных на свет в славные и бесконечно далекие сейчас времена Гагарина и «Солнцедара».