Религия и экономика. Труд, собственность, богатство - Татьяна Коваль

В целом можно сказать, что даосы настаивали на том, что, лишь отрешившись от проблемы материальных благ, можно стяжать совершенство. В этом отношении показательны слова из древнего даосского трактата, приписываемого Чжуан-цзы.

«Чжуан-цзы, одетый в залатанный полотняный халат, в сандалиях, обвязанных веревками, проходил мимо правителя царства Вэй. “Как плохо вам живется. Уважаемый!” – воскликнул царь.

“Я живу бедно, но не плохо, – ответил Чжуан-цзы. – Иметь Путь и его силу и не претворять их в жизни – вот что значит жить плохо. Одеваться в залатанный халат и носить дырявые сандалии – это значит жить бедно, но не плохо”»[86].

Таким образом, согласно даосской логике, истинное богатство – внутри человека, а потому «не нужно силы, чтобы быть уважаемым. Не нужно собственности, чтобы быть богатым. Не стремись к приобретению собственности и товаров»[87].

Во многих древних даосских памятниках резко осуждалась частная собственность и обосновывалась идея равенства. Когда господствует общее, тогда в Поднебесной равенство-благоденствие» (Люйши чунь-цю. Гл. 1).

В этом контексте нельзя не обратить внимание на то, что древние даосские секты, в первую очередь «Тайпин Дао» – «Путь великого равенства», изначально ставили своей целью убедить императора провести преобразования в управлении государством. Лишь они позже превратились в вооруженные восстания крестьянства и других угнетенных слоев общества[88]. В соответствии с эгалитарными принципами их вожди создавали для своих подданных братства-коммуны, устраивали бесплатные гостиницы и харчевни для путников на дорогах и т. д. «Общинники-крестьяне вели самостоятельное хозяйство на своих участках земли, а 7-го числа седьмого месяца каждый из них должен был платить налог, который носил пышное именование “небесного налога рисом”», – пишет Л.С. Васильев[89].

С течением времени протестный даосизм потерял свой революционный заряд и превратился в поддерживающуюся властями религию. Кроме того, образовалось два даосизма – один, обращенный к мистикам и интеллектуалам, художникам и поэтам, и второй – народный, связанный с деятельностью магов и гадателей, жрецов и монахов, которые устанавливали контакт с духами.

Спустя века, в XIX столетии, даосизм вновь стал идейной основой движения тайпинов за освобождение от угнетения правящих классов. Идеал полагался в абсолютной общественной гармонии, имитирующей гармонию Космоса. Это предполагало уравнительное распределение собственности, свободное обращение продуктов производства и равенство потребностей, что, впрочем, сочеталось с иерархическим устройством и монархией. Даосское влияние с идеей имущественного равенства прослеживалось также в реформаторских движениях конца XIX – начала XX в.

§ 2. Конфуцианство

Конфуцианство справедливо называют основой китайской цивилизации. «С первых шагов жизни каждый китаец в быту, в обращении с людьми, в исполнении важнейших семейных и общественных обрядов и ритуалов действовал так, как это было санкционировано конфуцианскими традициями. И даже если со временем он усваивал кое-что иное и становился, например, даосом, буддистом, даже христианином, – все равно, пусть не в убеждениях, но в поведении, обычаях, манере мышления, речи и во многом другом, часто подсознательно, он оставался конфуцианцем», – отмечает Л. С. Васильев[90]. Впрочем, в истории Китая были периоды жестоких преследований и гонений конфуцианцев, издевательств и насмешек над ними. Так было, например, до недавнего прошлого в коммунистическом Китае. Лишь в последние десятилетия стал расти интерес к конфуцианской традиции, в которой стали видеть основу экономического роста страны.

Часто конфуцианство считают религией. Однако Конфуций не был религиозным мыслителем. Он вообще избегал разговоров о богах, хотя и почитал их. Главный интерес для него представляла мораль и социально-политические идеалы. Но по своему всеохватывающему воздействию на многие поколения китайцев учение Конфуция не уступало ни одной религии. На протяжении более двух тысячелетий оно формировало образ жизни народа и систему государственного управления. Причем в конфуцианстве не было ничего похожего на институт церкви, и не жрец, не священник, а чиновник занимался религиозными ритуалами, выполняя их наряду со своими основными бюрократическими функциями. Если божество, которому приносились жертвы, не внимало просьбам верующих (послать дождь, обеспечить хороший урожай и т. д.), претензии письменно излагались и направлялись в уездную администрацию, где должны были разобраться с «безобразным поведением» божества.

В отличие от великих пророков – Заратустры, Моисея или Мухаммада, – которые передавали Слово Божие, Конфуций говорил лично от себя, всячески подчеркивая, что он не создает ничего принципиально нового, а лишь передает древнюю мудрость. «Стремление опираться на древние традиции и тем самым воздействовать на современников в желаемом направлении знакомо истории всех обществ, это своего рода общесоциологическая закономерность. Однако особенностью конфуцианства было то, что в его рамках это естественное стремление было гипертрофировано и со временем превратилось чуть ли не в самоцель. Пиетет перед идеализированной древностью, когда правители отличались мудростью и умением, чиновники были бескорыстны и преданны, а народ благоденствовал, через несколько веков после смерти философа стал основным и постоянно действовавшим импульсом общественной жизни Китая», – отмечает Л.С. Васильев[91].

Конечно, в реальности учение Конфуция было во многом новаторским. Принципиально новым можно считать, в частности, глубоко уважительное отношение ко всякому труду. По оценке Л.С. Переломова, «…именно от Конфуция идет уважительность к трудовой этике – характерная черта населения всего конфуцианского культурного региона»[92].

Показательно, что «священное писание» конфуцианцев – книга «Луньюй» («Суждения и беседы»), которая была составлена учениками Конфуция как сборник его изречений, как раз и начинается с фразы о радости, связанной с трудом. Существует множество ее интерпретаций. Согласно одной из них, подлинной можно считать ту радость, которая возникает в результате претворения знаний на практике. Другими словами, добившийся успеха человек, став профессионалом, получает удовлетворение от своей работы, которая делается для него призванием и жизненной необходимостью. Так и современные китайские предприниматели «…любят подчеркивать, что истинная мера жизненного счастья – это работа, которая одновременно приносит доход и моральное удовлетворение. Очевидным фактом является то, что китаец умеет находить интерес в любой работе и потому прилежно ее выполняет»[93].

Как раньше, так и теперь последователи Конфуция должны были не только распространять его учение, но также подавать личный пример благочестивой и добродетельной жизни, прежде всего трудолюбия.

Ученик спросил, что значит быть примером, и учитель сказал: «Никогда не лениться» (Луньюй. XIII. 1).

С одной стороны, в конфуцианских трактатах можно найти немало примеров, свидетельствующих об огромном уважении к труду как таковому, в том числе сельских тружеников, простых ремесленников и торговцев. С другой стороны, эти занятия простолюдинов не достойны «благородного мужа» (цзюнь-цзы). Ему подобает интеллектуальный труд, работа по управлению государством, а в свободное время – творчество (живопись, поэзия), разного рода увлечения, связанные с красотой: разведение редких цветов или рыбок.

Важно заметить, что теоретически каждый мог стать «благородным мужем» и подняться из низов до самых высших позиций на социальной лестнице. Для этого нужно было обладать определенным уровнем гуманитарных знаний. На обучение уходили многие годы упорного труда и немалые средства, но в Китае все считали своим долгом помочь способному бедному родственнику, тем более что его карьера сулила немалые выгоды. Если такому бедняку удавалось сдать экзамен на первую, затем вторую и наконец на высшую – третью – степень учености, то он мог быть назначен на самые высшие посты в системе государственной администрации. Но даже низшая – первая – степень давала значительные привилегии и позволяла жить в довольстве. «Слой грамотеев-интеллектуалов, сосредоточивших в своих руках монополию на знание, образование и управление, занял в Китае место, которое в других обществах занимали дворянство, духовенство и бюрократия вместе взятые»[94].

Согласно Конфуцию, благородный человек (цзюнь-цзы) должен быть добродетельным и ориентироваться на чувство долга. В юности он должен избегать страсти к роскоши, в зрелости – ссор, в том числе из-за собственности, а в старости – скряжничества. Истинный цзюнь-цзы безразличен к материальным благам и богатству, но весь устремлен на служение высоким идеалам и поиску истины.