Пронзая тьму - Фрэнк Перетти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он принялся писать отчет для представления в суд, стараясь охватить в нем все жалобы, содержащиеся в исковом заявлении. Факт злоупотребления федеральными фондами оспорить легко; отвести обвинения в религиозной дискриминации – раз плюнуть; но вот дальше начинается самое сложное – и Корриган принялся страстно молиться, приступая к каждой следующей строчке.
***Утром в понедельник, через неделю после того, как увезли Руфь и Джошуа, Тому позвонила неизвестная дама из Комитета по защите детей. Без предварительного согласования с ним и какого-либо иного предупреждения, кроме этого звонка, Тому назначили время свидания с детьми – продолжительностью в один час и под присмотром работника патронажа. Свидание должно было состояться в одиннадцать утра в понедельник в здании суда Клэйтонвиля.
Том еле успел к назначенному часу, он завел автомобиль на стоянку для посетителей у здания суда в 10.52. Глядя в зеркало заднего обзора, он еще раз проверил свой внешний вид: дрожащими руками поправил галстук, пригладил волосы. Его слегка поташнивало от волнения. Он схватил сумку с Детскими вещами, закрыл машину и стремительно взбежал по бетонным ступеням старого каменного здания.
Просторный прохладный вестибюль с мраморным полом и стенами выглядел мрачно и впечатляюще. Каждый шаг отдавался громким эхом, словно публично извещая о его приходе, и Том чувствовал себя здесь совершенно беззащитным.
Мимо проходили юристы, клерки, обычные посетители, и он боялся встретиться с кем-нибудь взглядом. А вдруг кто-то видел его лицо по телевизору или в газете? Едва ли у него попросят автограф.
Девушка в справочном спросила его имя и предложила подождать на жесткой деревянной скамье у стены.
– Я сообщу о том, что вы пришли, – сказала она.
Том сел и медленно погладил подбородок, устремив глаза в мраморный пол. Он чувствовал страшное раздражение, но знал, что не может обнаружить свои чувства, не может дать волю гневу, если не хочет осложнить и без того неприятную ситуацию.
Он продолжал молиться: «О Боже, что мне делать? Я даже не знаю, что сказать».
Естественным образом он подумал о Синди, которой вот уже три года не было в живых. В трудные времена, подобные нынешним, он всегда вспоминал о том, как сильно нуждался в ней и как много потерял с ее смертью. Да, Том уже оправился от первого страшного удара, но порой, в самые черные периоды жизни, когда требовалось величайшее напряжение душевных сил, он по привычке устремлялся к ней мыслями, думал о ней, разговаривал с ней, изливая свою боль. Но тогда возвращалось все то же неусыпное сознание, горькое понимание того, что она ушла безвозвратно, оставив после себя лишь неотступную тень скорби.
«Синди, – думал Том, – ты просто не поверишь, что тут происходит. Наверное, это и есть то самое преследование, о котором предупреждали нас Иисус и апостолы. Наверное, подобная угроза всегда казалась нам чем-то бесконечно далеким – чем-то, что могло произойти в Советской России или, скажем, во времена Римской империи, но не здесь, не сейчас. Я никогда не предполагал, что такое случится со мной. И, тем более, с нашими детьми».
Он вытащил из кармана носовой платок и вытер набежавшие на глаза слезы. Дети не должны видеть его таким – кроме того, что подумают эти чиновники?
– Мистер Харрис?
Том судорожно глотнул воздух и отчаянным усилием попытался взять себя в руки. «Том, чтобы ни происходило, держись дружелюбно! Не давай ей никаких оснований для дальнейших действий против тебя!»
Перед ним стояла Ирэн Бледсоу.
– Конечно, вы помните меня? – сказала она, усаживаясь рядом с ним на скамью.
– Да. – Том счел подобный ответ вполне нейтральным.
– Прежде чем отвести вас наверх, к детям, я должна напомнить вам, что право посещения детей является привилегией, которой вас могут лишить в любой момент. Мы надеемся, что вы будете вести себя наилучшим образом и неукоснительно выполнять все мои указания. Дотрагиваться до детей вам запрещается; вы должны оставаться на своей стороне стола. Вам запрещается задавать им какие-либо вопросы, касающиеся места их пребывания. Я имею право отклонить любой вопрос, который сочту неуместным, и закончить свидание в любой момент, когда сочту это необходимым. Вам все понятно?
– Но... Миссис Бледсоу, у меня будет возможность обсудить с вами происшедшее? Я хочу прояснить всю эту историю и забрать детей домой.
– Пока это невозможно; наше расследование еще не закончено.
– Какое расследование? Мне никто ничего не говорит, и я даже не мог дозвониться до вас.
– Мы сейчас очень загружены работой, мистер Харрис. Вам надо просто набраться терпения.
В душе Тома закипел гнев, даже жажда мести – некое чувство, совсем нехристианское (он это понимал), но совершенно неудержимое. Он молчал, не в силах найти достаточно корректных слов.
– Так вам все понятно? – повторила Ирэн Бледсоу более суровым тоном.
Тому оставалось лишь дать ответ, которого от него ожидали:
– Да.
– Что у вас в сумке?
Том открыл сумку, показывая содержимое.
– Я принес кое-какие вещи для детей. Они оставили дома свои Библии, так что я принес их, а также ручки и блокноты.
– Прекрасно. – Ирэн Бледсоу взяла сумку. – Следуйте за мной.
Она энергично зашагала прочь, громким цоканьем каблуков извещая всех в вестибюле о своем присутствии. Том старался ступать как можно тише; такого рода внимание ему не требовалось.
Женщина поднялась по винтовой мраморной лестнице на второй этаж, проследовала по галерее, которая тянулась вдоль передней стены здания, и вошла в тяжелую, устрашающего вида дверь с медными петлями и шарообразной ручкой весом не менее двадцати фунтов. Они миновали неприветливую, скудно обставленную приемную с единственным высоким узким окном, пропускающим бледный свет дня. Перед сводчатым проемом справа с несколько скучающим видом стоял охранник. Том проследовал за миссис Бледсоу мимо охранника и прошел под арку.
Сердце бешено подпрыгнуло у него в груди, и глаза наполнились слезами.
Там, за столом – с дальней от входа стороны – сидели Руфь и Джошуа. При виде Тома они мгновенно очутились на ногах и бросились к нему с возбужденными криками: «Папа! Папа!»
Ирэн Бледсоу расставила руки в стороны и преградила детям дорогу.
– Сядьте сейчас же! Сядьте за стол!
– Я хочу к папе! – закричал Джошуа.
– Папочка! – сумела только проговорить Руфь, протягивая к Тому руки.
Он не мог обнять детей. Он не мог дотронуться до них. Он мог только плакать.
– Сядьте, милые. Делайте, как говорит миссис Бледсоу. Руфь начала всхлипывать, с трудом сдерживая рыдания.
– Папочка...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});