Трое из Кайнар-булака - Азад Мавлянович Авликулов

— Ассалом алейкум, — почтительно поздоровался с ним бай, — спасибо вам за добрые приветствия.

Потом к нему подошли старейшие кишлака, и бай поздоровался с ними по мусульманскому обычаю — трижды обнявшись с каждым, дружески похлопывая по спине.

— Наконец-то! — воскликнул мулла, когда взаимные расспросы о здоровье, дороге, благополучии семьи и прочих пустяках были исчерпаны. — Слава творцу, теперь и наш кишлак не обойден его бденьем. В последнее время, юзбаши, живем мы, — мулла польстил баю, назвав его сотником, — в страхе, кажется, мир этот разваливается и идет час ответа перед судом всевышнего.

— Каждый из нас, домла, — с вдохновением произнес бай, точно так, как сделал это Тохтамыш-бек, чью фразу он сейчас решил повторить, выдав за свою, — это кирпичик в огромном здании ислама, а вера наша, словно ганч, скрепляет сердца. — По тому, как согласно закивали старики, он понял, что слова его произвели должное впечатление. «Пусть знают, — подумал он, — что руководить борьбой с гяурами светлейший доверил умным людям своего государства.» Потому и конец фразы был полон оптимизма: — Десятки тысяч правоверных, этих самых кирпичиков, поднялись на священную войну — газават, и я верю, что мы непременно победим!

— Ну, да, — сказал мулла в тон ему, — неверному одна дорога на этом свете — в ад!

— Вот, вот, — согласился с ним бай, — и тогда наш мир будет прочным, как гранит!

— А теперь, прошу вас, дорогие гости, — сказал мулла, указав рукой на одну из улочек, что уходила от площади вверх по склону холма, — уважаемый Лутфулла-бай приглашает всех вас к себе на постой.

— Спасибо, домла, — поблагодарил его бай и сделал жест, означающий, что право первым ступить на дорогу он уступает священнику…

Лутфулла-бай жил в конце этой улочки. В громадном доме с ичкари и ташкари, окруженном высоким каменным забором. Ворота двустворчатые, резные, в них запросто можно въехать на арбе. Вдоль заборов выстроились конюшни и амбары, а двор с большим хаузом посредине вымощен жженым кирпичем. Сиддык-бай невольно позавидовал этому дому, но спохватился, подумав: «Каждому своему рабу аллах дал свое!»

Хозяин дома выглядел моложаво, ему можно было дать лет сорок пять, не больше. Это был высокий коренастый мужчина с коротко остриженной черной бородой и большими, чуть выпуклыми, глазами. Нос у него был с горбинкой, а усы пышные, без проседи. Лицо белое, холеное, чуточку продолговатое. Все это Сиддык-бай успел разглядеть, пока тот, накинув на плечи шубу, шел навстречу ему. Он еще увидел, как в углу двора двое парней повалили на землю громадного барана и, связав ноги, перерезали горло. Так в кишлаках всегда встречали самых почетных представителей двора светлейшего.

— Хуш келибсиз, брат мой, — произнес Лутфулла-бай, обнимаясь с гостем. Остальным он просто кивнул. — С благополучным прибытием вас в Каратал! Прошу в михманхану. — Он крикнул парню, принявшему коня Сиддык-бая: — Кудрат, размести джигитов да проследи, чтобы они были в тепле и накормлены как следует.

— Будет исполнено, хозяин, — ответил тот, склонив голову…

Начался зиёфат в честь гостя. Блюда следовали одно за другим. Сначала подали жирную шурпу, затем — испеченную в тандыре баранину, приправленную пахучими травами гор, толченой хвоей арчи и изрядно наперченную. На смену ей принесли плов. Лутфулла-бай не забывал подливать в пиалы муллы и Сиддык-бая мусалласа, одновременно расспрашивая о том, что произошло в Байсуне, поинтересовался, где сейчас находится эмир и его армия, что должны делать те, что остались пока в своих кишлаках. Сиддык-бай обстоятельно отвечал на вопросы хозяина и спросил сам:

— Сколько джигитов может дать Каратал под знамя газавата?

— Пятьдесят, — не задумываясь, ответил Лутфулла-бай. — Правда, оружие у них — мильтыки, но лошадьми обеспечим, и ваших парней не обойдем, юзбаши.

— Совершенно верно, — подтвердил его слова захмелевший мулла, — Лутфулла-бай, да продлит его благополучие аллах, если захочет, то две сотни джигитов может снарядить, ему это ничего не стоит!

— Аллах отблагодарит вас за щедрость, бай-бобо, — произнес Сиддык-бай. В своем голосе он уловил нотку подобострастия и разозлился на себя из-за того, что выдал этим признание в собственной бедности. Ведь подобострастны, как правило, те, кто беднее или же не обладают властью. «Разве сейчас время предаваться зависти, — мысленно упрекнул он себя, — разве мы все не равны перед творцом, не в ответе за то, чтобы его святая вера не была попрана гяурами?!» И все же михманхана произвела на него неотразимое впечатление. Стены ее увешаны яркими коврами, а на полу лежит во всю комнату громадный «арава-гилям» — красный палас с причудливыми узорами. Курпачи мягкие, атласные, а подушки пошиты из сиреневого плюша. Две тридцатилинейные лампы подвешены к потолку, расписанному, как в мечети, золотом и лазурью. Блюда подают рослые молодые парни.

После ужина принесли кок-чай и беседа приняла житейский характер, точно не было войны и невзгод, будто приехал сюда Сиддык-бай погостить недельку-другую, побывать на тоях и даже, тряхнув стариной, поучаствовать на копкари. Лутфулла-бай рассказал, что почти все земли, самые лучшие во всяком случае, в Каратале принадлежат ему, что основную часть своих овец он переправил в Афганистан, так что, если придется оставить свой дом, то и на чужбине не пропадет.

— Большую семью дал вам аллах? — поинтересовался Сиддык-бай.

— По шариату, — ответил тот, — четыре жены. Детей у меня уже семнадцать, таксыр. Пятерых сыновей я завтра же благословлю на войну с гяурами.

— И мой сын тоже пойдет воевать, — вставил мулла.

— У меня два сына, — объявил Сиддык-бай, — и оба с первых дней газавата находятся при мне.

— Что же вы об этом молчали-то, — с сожалением произнес Лутфулла-бай, — мы бы их пригласили сюда!

— Ничего, таксыр. Так будет лучше. Испокон веков сыновья росли, уважая старших. Среди нас они оказались бы не в своей тарелке. А там они вольны делать что угодно — позабавиться аскией, посмеяться, да что там говорить, ведь мы сами были такими, норовили удрать от стариков, а?

— Верно, почтенный, — согласился Лутфулла-бай.

— Среди моих джигитов не только одни байбаччи, но есть и совсем бедные. Приглашение их в ваш дом тоже что-нибудь значит, таксыр?!

— Сейчас, когда началась война не на жизнь, а на смерть, — вмешался мулла, — важно не кичиться своим богатством и благородством, наоборот, надо показывать и последнему босяку, что и бай,