Медаль за город Вашингтон - Михайловский Александр

С текстом законопроекта вы сможете ознакомиться после голосования. Из-за опасности, угрожающей нашей стране, не вижу причин для дебатов. Предлагаю проголосовать простым поднятием рук. Кто за?

Я бы никогда не проголосовал за подобный законопроект, но, когда в тебя целится целая рота солдат, иной выбор сделать было небезопасно. Тем более что из Палаты представителей вдруг послышались бурные аплодисменты – похоже, они приняли этот закон. И я, как и все, поднял руку.

– Единогласно, – усмехнулся Хоар. Тут открылись двери, и вошел Сэмюэл Рэндолл, спикер Палаты представителей, который протянул Хоару лист бумаги.

– Господин вице-президент, хочу вас проинформировать – Палата представителей приняла законопроект единогласно. Вот свидетельство.

Хоар взял перо и подписал этот листок, а также другой, на котором, судя по всему, был указан результат голосования у нас в Сенате. Конечно, у новоявленного вице-президента не было на это никакого права – законы подписывает только президент. Но кто собирался с ним спорить? А он, дождавшись окончания бурных, продолжительных аплодисментов (хлопал, понятно, и я), вдруг добавил:

– Позвольте вас ознакомить с приложением к только что принятому закону. Согласно ему, поражение в правах касается не только сецессионистов, но и граждан, и особенно представителей штатов, в которых рабство было разрешено в 1861 году. Это включает Мэриленд, Делавэр, Кентукки, Миссури и Западную Виргинию.

Я опешил и вдруг почувствовал, как за руки берут уже меня, а на запястьях у меня защелкнулась холодная сталь наручников. Меня потащили из зала, а когда я попытался что-то сказать, кто-то ударил меня по почкам и рявкнул:

– Иди-иди, сецессионистская сволочь, не упирайся!

Нас вывели под холодный дождь и повели перед глазами праздной публики – зеваки орали и улюлюкали нам вслед. Вскоре меня впихнули в камеру, в которой не было даже матрасов – только голый пол. Через единственное окошечко просачивалось немного света, и я увидел перед собой окровавленное лицо Огастаса Мерримана, похожее на жуткую маску из книг мистера По. Маска улыбнулась, обнажая наполовину выбитые зубы и окровавленные десны, и я услышал голос своего коллеги по несчастью, с которым я хотя и не дружил, но который всегда был вежлив и корректен:

– Ну что, бывший сенатор Деннис, хотел отсидеться? Думал, что тебя не тронут? Ну и как, получилось?

12 июля (30 июня) 1878 года. Российская империя, Санкт-Петербург, Морской порт

Гвардии штабс-капитан Николай Арсеньевич Бесоев

Солнечным и ясным июльским днем три корабля готовились к выходу в дальний поход. Оркестр играет марш «Прощанье славянки». Волонтеры, по-праздничному возбужденные, толпятся на причале возле быстроходного «Смольного», получая свою минуту славы от петербургских дам, при полном параде прогуливающихся по набережной.

Портовые паровые краны еще ночью закончили погрузку на «Колхиду» ящиков с новейшими винтовками, пушками и боеприпасами, и она уже готовилась отдать швартовы, чтобы выйти на фарватер.

С другой стороны, у выхода из Морского канала, эти два корабля уже ожидал стоящий на якоре сторожевой корабль «Ярослав Мудрый». Пунктом назначения пока значилась военно-морская база Гуантанамо. Но кто его знает, как изменится международная обстановка за те двенадцать суток, пока караван со скоростью восемнадцать узлов (невиданной для 1878 года) будет следовать из Петербурга до Кубы.

Быть может, разгружаться «Колхиде» и «Смольному» придется уже в Чарльстоне, Саванне или Майами. После убийства американского президента Хейса ситуация резко изменилась. Узнав, что покушавшийся был убит при попытке к бегству, я сразу сказал императору Александру III:

– Александр Александрович, решать, конечно, вам, но прошу вас иметь в виду, что это явная инсценировка (я чуть не сказал «подстава», но вовремя сообразил, что таких слов император не знает). Исполнитель, застреленный сразу после покушения, – это классика жанра.

– Неужто у вас такие убийства не были редкостью?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Увы, ваше императорское величество. Более того, это только начало. На следующем этапе заказных убийств высших должностных лиц королей, президентов и императоров начнут взрывать, расстреливать из специальных винтовок с оптическими прицелами и даже из пушек.

– Из пушек? – удивился император. – Это как?

– Неудавшееся покушение на вашего сына Николая, примерно тридцать лет тому вперед. На Крещение во время Водосвятия одно из орудий Петропавловской крепости вместо холостого заряда оказалось заряженным картечью и нацеленным на Иордань, где шла служба. В результате этого выстрела никто не пострадал за исключением городового по фамилии… Романов. Курьез, но он все равно наводит на определенные размышления. Тем более что за тем покушением стояли агенты американских банкиров, подобным способом защищавших свои инвестиции в различные антироссийские проекты.

Император поразмыслил и согласился, что паровозы лучше давить, пока они еще чайники, и благословил моих орлов на священную войну с американской плутократией.

Таким образом, вместе с волонтерами на «Смольном» на американскую войну уходит и моя отдельная Гатчинская рота специального назначения. В принципе, всему, чему было можно научить на полигоне, я своих бойцов уже научил, новое вооружение, то есть магазинные винтовки Мосина под патрон с бездымным порохом рота получила. А дальше бой должен показать, кто прав, а кто и лев.

Сам Александр Александрович провожать нас не пришел, ибо официально такое мероприятие выглядело бы слишком заметным и политически ангажированным. А неофициальных путей просто не было. Такого громилу, как российский император, замаскировать для того, чтобы он мог инкогнито ходить по своей столице, не представлялось возможным. Поэтому попрощался он и со мной, и с моей ротой еще вчера вечером в Гатчине.

Единственно, кажется, о чем сожалел император Александр III, так это о том, что у американцев, у северных и у южных, без разницы, невозможно будет установить монархический государственный строй, ибо американцы и монархия несовместимы.

Кстати, на войну меня сегодня провожали только великая княгиня Мария Александровна и сопровождавшая ее моя супруга Анна, в девичестве Энн. Ее высочество решила, что не может не проводить своего спасителя из британской темницы (хотя замок Холируд в Шотландии был мало похож на казематы Петропавловки или камеры Бастилии) до трапа идущего на войну парохода. Вот замаскировать инкогнито присутствующую великую княгиню среди сбежавшегося на мероприятие петербургского дамского общества было проще простого. У каждого из волонтеров были матери, сестры, жены и невесты, которые, соответственно, пришли провожать своих близких.

Мое прощание с Анной, которая вот уже шестой месяц носила нашего первого ребенка, было недолгим. Моя жена происходила из семьи рыбаков, которые каждое утро выходили из дома, не зная, вернутся ли вечером обратно. Объятья, несколько слезинок и обещание Марии Александровны, что, если что, она не оставит мою семью своими милостями.

С одной стороны, после этого заявления я чувствовал себя значительно спокойнее за своих родных. С другой же – о таком вообще не принято говорить вслух. Подобные обещания считаются нехорошей приметой.

Но как бы то ни было, прощание окончилось, навьюченные высокими рейдовыми рюкзаками бойцы моей роты, вызывая завистливые шепотки среди волонтеров – «гатчинцы!», – давно поднялись на борт «Смольного». Дамочки с берега устали махать шляпками и платочками, а я, разместив своих людей по кубрикам и поручив их заботам взводных командиров, поднялся на верхнюю палубу, чтобы в последние минуты перед отходом корабля постоять в одиночестве, обдуваемый свежим морским ветерком, и привести свои мысли в порядок. Ведь на самый верх российских волонтеров не пускали, но на меня, с моим югоросским происхождением, этот запрет не распространялся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Вот и остался позади еще один период моей жизни, который можно было бы окрестить петербургским или гатчинским. У меня пока не было никаких предчувствий, суждено ли мне погибнуть во время этого американского вояжа, или вся моя дальнейшая служба будет связана с какой-либо иной частью света. Единственно, что я чувствовал – это то, что в обозримом будущем я не вернусь в этот прекрасный город, и моя жена, если я буду жив, переедет вслед за мной на новое место моей службы.