И опять Пожарский - Андрей Готлибович Шопперт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И ушёл, слегка пригибаясь, вдоль леса.
Афанасий разбил свой десяток на тройки, одного стрельца как раз боярич и увёл. Дом кузнеца встретил тишиной, собака не брехала, значит, не было. Сам кузнец был на конюшне, задавал корм пегой кобылке. Увидев стрельцов с взведёнными арбалетами, перекрестился и выдохнул:
– Ну, сподобил Господь, дождались! – И истово три раза перекрестился.
– Покажешь, в каких избах сейчас тати? – правильно истолковал этот порыв благочестия Афанасий.
– А то! Уж натерпелись от ворогов, мочи нет. Все они у бобылихи Марфы гулеванят, перепились, поди, все, с полудня хлебным вином наливаются, – опять трижды перекрестился кузнец.
– Как звать тебя? – прибавив строгости в голосе, спросил десятский.
– Аким я. Мурзой кличут, говорят, на татарина похож… – Лёгкая улыбка тронула и правда чернявое, чуть узкоглазое лицо кузнеца.
– Веди, давай, Аким, к Марфе-бобылихе, и, если можно, огородами, чтобы незаметно подойти, – не поддержал улыбки Афанасий.
– Почему нельзя, можно и огородами. Пошли… – И первым вышел со двора, ведя стрельцов за собой.
Казаки на самом деле лыка не вязали, один пытался вытащить из-за пояса татарский кинжал, но словил горлом арбалетный болт и сполз по стене, булькая кровавыми пузырями. Остальных пятерых оглушили и связали, завопившей было Марфе, тоже изрядно пьяной, заткнули рот её же подолом. Всё, свою часть работы они сделали. Как там княжонок? Управился ли со своей?
Оказалось, что управился не хуже, хотя атаман с ближниками были гораздо менее пьяные, чем гости Марфы. Всех троих взяли живыми. Ивану Соколу, правда, выбили пару зубов, когда тот принялся вырываться из рук стрельца. На этом, думал Афанасий, всё и закончится, но не тут-то было. Пожарский дал приказ всех казаков привязать так, как вешают на дыбу (руки за спиной связать и задрать повыше, но из суставов не выворачивать, вдруг их руки ещё пригодятся), а сам взял того стрельца, с которым атамана вязали, и пошёл снимать второй секрет, расположенный на дороге, идущей на восход. Что ж, село они взяли без крови. Своей.
Событие тринадцатое
Пётр Пожарский неудачно повернулся на лавке и чуть не упал с неё. Какого лешего здесь нет нормальных, шириной в два метра кроватей? Пришлось вставать и идти делать зарядку. Несколько катов, отжимание, приседания и учебный бой на саблях с паном Янеком – так час и пролетел. Затем водные процедуры, несмотря на довольно прохладный день (солнышко из облаков так и не вышло): он окатился водой из колодца и растёрся грубым куском мешковины, поданным Мареком, слугой шляхтича.
Перекусив хлебом с молоком, что подала хозяйка дома, княжич вышел на улицу. Дом был тот самый, где ещё вчера обитал атаман казаков Иван Сокол. Сейчас Сокол со товарищи висел перед церковью на импровизированной дыбе, сколоченной наспех стрельцами. Четверых раненых казаков разместили в этом же доме в небольшой сараюшке. Остальные пятнадцать казаков, два ближника атамана и сам Иван висели на этой дыбе. Вкопали два бревна в землю, прибили к ним перекладину, связали бедолагам руки за спиной и привязали конец верёвки к перекладине так, чтобы тать стоял на ногах, но двигаться не мог – сразу руку себе вывернешь. Пятнадцать казаков было потому, что второй дозор не спал, и его пришлось положить из арбалетов: меньше пленников – меньше проблем.
К церкви Пётр и отправился. С ним были оба стрелецких десятника и лях. Так сказать, свита для солидности. Остальных стрельцов княжич отправил проводить шмон по деревне. Приказ был собрать всё, что принадлежало разбойничьей шайке, и не трогать ничего у местных. Крестьяне и так за два с лишним года натерпелись.
Атаман был настоящий казак, как его представляют в исторических фильмах. Красный кафтан, правда, грязноватый, синие шаровары, вислые усы, начинающие седеть, бритая голова и чуб. Стоял он, уронив голову на грудь, и, похоже, спал на ногах. Придётся это исправить.
Пётр размахнулся и от души ударил Сокола в солнечное сплетение. Тот охнул, согнулся от удара, вырвал себе из суставов руки и завыл на всё село. Замечательно. Живым Пожарский его оставлять не собирался. Всё, что оставалось сделать сподвижнику и хранителю казны Заруцкого, это честно рассказать о том, где хранится всё, что награбили два атамана за десять с лишним лет. После этого он должен красиво умереть, например, на костре.
– Снимите его, руки не развязывайте, – попросил он стрельцов, что те мигом и проделали.
– Пойдём, Иван, поговорить надо, – пригласил жестом руки княжич казака по направлению к его старому месту жительства.
Когда они уселись на лавки напротив друг друга, бывший генерал спецназа, проводивший десятки допросов, решил сыграть для начала в доброго следователя.
– Иван, прости, не знаю, как тебя по батюшке?
Казак молчал.
– Смотри. У нас с тобой есть всего два пути. Первый: ты мне рассказываешь обо всех тайниках, где запрятана казна, я проверяю, и если всё честно, то отпускаю тебя одного на все четыре стороны. Второй: ты играешь в молчанку, я начинаю тебя пытать и со временем узнаю всё то же самое, что ты мне сказал бы добровольно, но зачем тебе жизнь без пальцев, глаз и яиц. Причём начнём именно с того, что сделаем из тебя евнуха. Что скажешь теперь? Как тебя по отчеству?
– Отца Сидором звали, – пошёл на сотрудничество атаман.
– Ну, вот и замечательно, Иван Сидорович. Мне твои казаки сказали, что в наследство от Заруцкого тебе достались две ладьи, набитые золотом и серебром. Ещё мне рассказали, что за последующие три с лишним года вы ограбили кучу деревень и даже пару городков, несколько монастырей и купцов – так просто и не сосчитать. Где всё это? – Пётр говорил медленно и при этом «вежливо» улыбался.
– Кто ты, отрок? – Атаман ожёг его ненавидящим взглядом.
– Я Пётр Дмитриевич Пожарский. Об отце слышал, небось. – Княжич продолжал улыбаться.
– Вот как… Отца твоего знал, вместе даже, было дело, ляхов били. – Взгляд казака не потеплел.
– Итак, где всё награбленное?
– Если я расскажу, ты меня убьёшь, – выдал аксиому Иван Сидорович.
– Если всё до последней полушки выдашь, клянусь Господом нашим Иисусом Христом, отпущу и даже не изувечу, ещё и руки вылечу. – Пётр истово перекрестился. Бывший генерал в Бога не верил и клятву дал легко.
– Не верю я тебе, княжич. Глаза у тебя недобрые, – покачал головой атаман.
– Смотри, Иван Сидорович, у меня два дня до прихода твоего отряда, что монастырь сейчас грабит и монашек насилует. Все эти два дня я тебя пытаю. Ты не смотри, что я