Сумасшедший профессор - Фарит Маратович Ахмеджанов

как туда же заявился профессор Левандовский с о своей женой — бывшей женой профессора Грубова. Левандовский прилип ко мне, пытаясь вызнать, над чем сейчас работает Грубов. Тот прекрасно знал нрав своего конкурента и заранее приготовил для него несколько перспективных направлений исследования — я скормил ему одну из них, про криогенное столярное дело. Мечта всех столяров — чтобы рамы, косяки, паркет и прочие деревянные изделия не делать руками, а выращивать в готовом виде. Теоретически это возможно — если ввести дерево в состояние сверхпроводимости и пропускать через него ток нужной формы, но на практике встает такое затруднение, что при температуре жидкого гелия ни одно дерево не растет. Профессор Грубов бился над этой задачей в прошлом месяце, приспособив под оранжерею мой двухкамерный холодильник и доведя температуру в морозильной камере до минус двухсот семидесяти двух с половиной. Перепробовал все, от хлореллы до эвкалипта, но увы — безрезультатно. Он в итоге утешился тем, что отрицательный результат — тоже результат. Еще больше он утешился, когда узнал, как воодушевился этой идеей Левандовский — тем более, что тот сейчас жил в бывшей квартире Грубова, и там холодильник имел только одну камеру.

Утром следующего дня меня разбудил хруст — профессор лопал спагетти прямо из пачки. Я предложил ему их хотя бы посолить, на что профессор сказал, что сделал это еще вчера вечером. Я от завтрака отказался и пошел в то же самое кафе, в котором ужинал — правда тамошний завтрак мне совсем не понравился. Я даже подумал, не лучше ли подождать пару недель и дождаться, наконец, профессорский яичницы из пяти яиц — он вылил их на сковородку еще вчера и поставил в холодильник рядом с чаем. Хуже, наверное, не будет.

Глава 11. Ночная тишина

Профессор — человек крайне раздражительный и это тоже иногда имеет значение, если нужно двинуть прогресс в ту или иную сторону. Когда он поселился в моей двухкомнатной хрущевке, я отдал ему в полное распоряжение большую комнату, а сам поселился в спальне. Для опытов и размышлений нужна куда большая площадь, чем просто для жизни — это было едва ли не первым, что я понял.

Проблема обнаружились в том, что для посещения ванной и туалета мне приходилось проходить через комнату, в которой размышлял профессор. Мое появление его обычно сбивало с мысли — по его собственному выражению. Он пытался запретить мне это делать, но мои почки и мочевой пузырь оказались глухи к его требованиям. Он, кстати, поняв это — немало рассвирепел и даже собирался придумать что-то для того, чтобы организовать внешнее управление ими. Он пытался мне втолковать, что эти тупые внутренние органы не должны слишком много о себе мнить и если они решили, что их нужды важнее его размышлений — нужно жестко и на понятном им языке объяснить им всю глубину их заблуждений. Слава богу, я в кои-то веки проявил твердость и отстоял свои внутренности от его посягательств, хотя, видит бог, это было нелегко.

Однако проблема требовала решения. Перенос туалета в мою комнату не задался — нам не хватило труб, а спроектированный им прямой перенос не работал, как он сказал, поперек гравитации. Придать водо-фекальному пучку требуемую начальную скорость было плевым делом, но проблемы с его фокусировкой в приемном устройстве оказались нерешаемыми на нынешнем уровне развития человеческой цивилизации.

После всех этих не увенчавшихся успехом попыток профессор пришел в такое раздражение, что соорудил мне в комнате из подручных материалов СТУЛ — стационарное телепортационное устройство лимитированное. Почему лимитированное — потому, что действовало только на небольшом расстоянии, дальше начинались уже знакомые нам проблемы с фокусировкой.

СТУЛ представлял собой устройство в виде табуретки — я садился на нее, дергал за рычаг и мгновенно оказывался в той же самой позе, но уже в нашей уборной. Сделав свои дела, я снова дергал за рычаг и возвращался обратно на табуретку, с которой мог уже идти на кровать спать.

Первой проблемой была опять-таки фокусировка. Табурет был немного выше сиденья унитаза и при первом опробовании устройства я материализовался на высоте примерно двадцати сантиметров над его ободом. К тому же там отсутствовала сидушка, так что мое приземление ни мягким, ни даже бесшумным назвать было нельзя. Профессору это совершенно не понравилось — он сварливо заметил, что если бы все шаги вперед по бесконечной дороге прогресса сопровождались бы такими криками, то человек, вероятно, даже до колеса бы не успел додуматься. Я очень обиделся, но решил, что потерплю.

Во второй раз случился, так сказать, недолет и я наоборот на пять сантиметров врос в фаянсовый массив нашего санитарного друга. Это было не больно, но очень страшно — так что сохранить тишину опять не получилось. Профессор заметил, что вообще не видит в произошедшем проблемы — межатомные расстояния позволяют вместить в один и тот же объем несколько объектов и ни одному из них ничего не будет. Разве что некоторые атомы поменяются местами — но так как их у нас много, в общей их массе это будет совершенно не заметно. После чего он дернул за рычаг и я снова очутился на табурете — он оказался прав и никаких проблем это не принесло. Во всяком случая, я надеюсь на то, что единственным последствием такого рода происшествий так и останутся волосы, растущие из белого обода. Опасение вызывает лишь тот факт, что они явно продолжают расти.

Помимо этого были проблемы и с возвращением. Там уже вступала в дело физика высоких энергий и что-то, связанное с дуальностью материи — а если кратко, то сказывался дефект массы. Все же часть ее оставалась там, то есть обратно я летел в облегченном, так сказать, виде, и это сказывалось на точности — я промахивался мимо СТУЛа и бабахался на пол. Это тоже не способствовало тишине в доме. Сначала профессор требовал, чтобы я тут же восполнял утраченную массу и для этого даже лично притащил в наш санузел холодильник. Увы, точно рассчитать необходимое количество пищи вот так посреди ночи я не мог, к тому же даже если масса и восполнялась — изменялось распределение плотности моего тела, что тоже не лучшим образом сказывалось на точности приземления. Профессор надолго задумался — и нашел гениальное решение: он просто встроил СТУЛ в мою кровать, то есть вставил табуретку в специально выпиленное в ней отверстие. Теперь поза, в которой я приземлялся была неважна — кровать он