Карантин - Сергей Малицкий

— И все? — не понял Павел.

— И все.— Она говорила, прижимаясь губами к его запястью.— Увидела тебя — и все. Остановилась, цапнула себя за подбородок, стою и думаю: видит ли этот скрипач, что я хочу его? Так хочу, что колени дрожат.

— Почему скрипач? — не понял Павел.

— Потому.— Она засмеялась, щекоча запястье губами,— Надеть на тебя черный фрак да чуть плечи сузить — вылитый скрипач. Или альтист. Маловата тебе скрипка будет.

— Я люблю музыку,— Он провел пальцами по ложбинке ее спины,— Но я не музыкант. И согласен поиграть в скрипача при одном условии: если ты будешь скрипкой.

— Понял «почему»? — Она поймала его взгляд.

— А разве ты не объяснила? — удивился Павел.

— Объяснила,— Она смотрела на него с интересом,— Только сама не поняла. Если бы я была я, тогда рассталась бы с тобой после первой же ночи здесь. Чего еще надо? Бастион взят. Людка посрамлена.

— И что же ты? — Павел чуть напрягся.

Она поднялась, поймала его за плечи, притянула к себе и единственный раз за год прошептала, словно опрокинула на лицо чашу с горящими углями:

— Люблю...

Больше у них таких разговоров не случилось. Жизнь, в которой мелкие радости чередовались с заботами, понемногу отсчитала почти двенадцать месяцев. Павел начал подумывать о новой квартире или даже строительстве дома. Да и Томка обмолвилась, что ей надоело прыгать перед сорокалетними девочками, еще немного — и четверть века отстучит, надо бы и остепениться. Павел смеялся, потому что слово «остепениться» никак не подходило к его жене, да и он сам ничем не напоминал себе степенного мужика — каждый вечер, каждый день бежал, ехал, спешил домой, словно молодой супруг. Томка отдавалась ему страстно. Павел наслаждался ее телом, тонул в ее глазах и временами думал, что ведь в чем-то прав был оболтус Димка Дюков — Томка Шермер и в самом деле странное, неземное существо, и, если бы она взлетела над их чудесной постелью и замерла под потолком, вряд ли бы он так уж удивился, хотя, конечно, ущипнул бы себя очень больно. А потом Павел вовсе перестал думать об этом. За пару недель до той страшной аварии на трассе он подобрал Томку у метро, удивился ее торжественному виду, но расспросить не успел. В зеркале мелькнула тень, от резкого удара стекло правой двери осыпалось, и крепкая рука плотного мужичка дернула Томкину сумку. Павел сорвался с места, но едва успел скинуть ремень с плеча. Томка опередила. Ухватив негодяя за большой палец, завернула его руку от себя и, наверное, сломала в локте. Мужичок взвыл и, хрустя осколками стекла, осел на асфальт. Томка приоткрыла дверь и с внезапным ожесточением оборвала вой резким ударом туфли.

— Поехали,— прошептала она дрожащим голосом и тут же почти сорвалась в визг: — Поехали!

— Ты не убила его? — спросил Павел, когда они отъехали от хрипло скулящего сумочника и с Томкиного лица почти сошла бледность.

— Не знаю... — Она попробовала поймать пальцами подбородок и не смогла.— А если бы и убила?

— Достаточно было сломать руку,— прошептал Павел.

— Нет! — Томка махнула рукой к обочине,— Остановись!

Она впилась в его губы и целовала до тех пор, пока он не почувствовал ее слез, заливших его щеки.

— Что с тобой? — поймал он ее лицо в ладони.

— Ты дурак, Шермер! — рыдая, засмеялась Томка,— Этого козла надо было вообще на части порвать! Он ведь напал не только на твою жену, но и на ребенка! Вчера у меня сработал тест, а сегодня я была в консультации. Уже две недели!

06

— С тобой все в порядке?

Людка, от макушки до пяточек, от самого неприметного жеста до последнего завитка светлых с позолотой волос сделанная собственными руками, выстраданная и слепленная потом и кровью, отбросила полотенце и расправила плечи. Мозольная и заслуженная красавица.

— Есть сомнения?

Гудение в ушах уже прошло, да и холодный душ сделал свое дело, и Павел, пожалуй, чувствовал бы себя неплохо, если бы не туман, который стоял у него в голове. Не из-за удара странного оружия — из-за событий, скатившихся на него лавиной.

— Сомнений нет, просто ты какой-то... потерянный,— Сухощавая сменщица Томки пожала плечами, прикусила губу. А ведь раньше бросилась бы Павлу на шею, заболтала ногами, заорала бы на весь клуб — Пашка пришел! — пусть даже он появлялся в спортзале через день.

Пару лет назад, когда бизнес твердо встал на ноги, Павел вспомнил увлечение кэндо, прибился к фехтовальщикам, в клубе появляться перестал, отдал клубную карту Дюкову, затем в его жизнь пришла Томка, а там и растаяли прежние дружбы. Забыл он как-то сразу обо всех. И о Людке тоже. Хотя с днем рождения поздравил. Как и прочих.

Людка подошла на шаг, подцепила ногтем Томкино украшение, которое Павел повесил на шею,— серебряный поцарапанный диск с едва различимым рисунком.

— Томка, конечно, девочка со вкусом, но такую ерунду носить... Подарила?

— Забыла,— отрезал Павел, убирая диск под рубашку.

— Чего приперся? Томки не было сегодня.

Спросила нарочито грубо. Но не развернулась, не пошла знаменитой кошачьей походкой, которая однажды заставила Шермера махнуть рукой на привычную сдержанность, догнать и обхватить руками гибкое тело. Не пошла — знала, что далеко ей до Томки. Ну до Томки всем было далеко. Даже те, кого сам Павел числил по разряду отчаянных и неукротимых, не решались выкинуть какое-нибудь коленце при случайной встрече. Томка внушала невольное уважение. И восхищение, наверное.

— Покажи мне ее... шкафчик. Где она переодевалась?

— Какой шкафчик? — Людка недоуменно нахмурила лоб.— Это тебе что, ваша фехтовальня? У нас все цивильно. Офис. А что случилось-то? Куда она пропала?

— Почему пропала? — поднял брови Павел,— Дела у нее. Мне нужно забрать ее вещи.

— Вещи? — Людка хмыкнула.— Тогда пошли. Только быстро, у меня скоро шестичасовые заступают. А что с ней? Надолго она там? Ну там, где у нее дела? Костик уже рвет и мечет. Вовсе может твоя женушка место потерять. Девчонки сейчас почти все в Турции. Подработки, сам понимаешь...

— Люда! — повысил голос Павел,— Я спешу.

— А я — нет,— прошептала она чуть слышно, шествуя вдоль зеркальной стены, в которой отражались тренажеры и потеющие на них редкие атлеты, но он услышал. Без привычного куража она не просто выглядела слабой и беззащитной Людкой, которую он успел когда-то почувствовать и отчасти пожалеть, но была еще слабее и беззащитнее. Для него. И он понял несказанное и, следуя за Людкой через никелированные внутренности оздоровительного царства, почувствовал, что Томкина сменщица все еще готова осязать тепло его ладоней на своей натренированной спине, но понимание растаяло, не задевая.