Авиационные террористы - Александр Тамоников

Алим, с внутренним торжеством наблюдавший за ними, не снизошел до ответа, который был ему известен. Пилот Аббас Рахман, много лет проработавший в компании «Пакистан Интернешнл Эйрлайнз», обожал свою жену, которая была тяжело и неизлечимо больна и которую от медленной и мучительной смерти могла спасти лишь операция. Сделать ее можно было в одной немецкой клинике, но на это требовалось шестьсот тысяч евро, которых у Рахмана, естественно, не было. Зато у него было пятеро детей в возрасте от трех до пятнадцати лет, и они могли осиротеть, если пилот срочно не отыщет деньги.

– Потому что ему сделают предложение, от которого он не сумеет отказаться, – ответил Алим, наслаждаясь заинтригованными взглядами боевиков, и не удержался от самодовольной улыбки. Человеком, которому предстояло сделать пилоту предложение, был не кто иной, как он сам.

Аббас Рахман, о котором шла речь, не подозревал, что его персона интересует террористов. Приказав второму пилоту Рахату Аквару выключить двигатели, он некоторое время сидел неподвижно, ожидая, когда утихнет дрожь в пальцах, и глядя прямо перед собой. Слева высился суперсовременный терминал джабурского международного аэропорта, впереди выруливал на взлетную полосу желтый «Аэробус», но Рахман ничего этого не видел. Только что он чуть не угробил свой самолет вместе с экипажем и доверившимися ему пассажирами. Заходя на посадку, совершил непростительную ошибку, а именно: допустил эффект взмывания, когда самолет неожиданно задирает нос, словно готовясь снова взмыть в небо. Это произошло из-за слишком высокой скорости планирования и поздно убранного наддува. Сообразив, что происходит, Рахман едва не рванул штурвал на себя, что в данной ситуации закончилось бы катастрофой.

– Нельзя! – испуганно крикнул помощник, которому вообще-то не полагалось отвлекать командира в столь ответственный момент.

Хвала Аллаху, он нарушил инструкцию.

– Заткнись, – процедил Рахман и плавно отвел рычаг от себя, предотвращая удаление «Боинга» от земли.

Это спасло положение. Конечно, после взмывания самолет сближался с бетонной полосой слишком быстро, но Рахману удалось выровнять его на высоте полутора метров, и шасси коснулось земли одновременно.

Теперь он сидел мокрый, как будто его обдали водой из ведра, и стыдился посмотреть на второго пилота. Он не имел права отправляться в полет в том состоянии, в котором находился в последнее время. Рахман совершал преступление, скрывая от медиков и летчиков ужасающую депрессию, хроническую бессонницу и потерю контроля над собой, ставя тем самым под угрозу жизни многих десятков людей.

А все потому, что смерть вплотную подобралась к одному человеку, находящемуся далеко от Джабура.

Умирала единственная женщина Рахмана. Его жена. Его возлюбленная. Вторая половина, без которой он неминуемо должен был превратиться в морального калеку. Можно смириться с потерей руки, ноги, даже зрения. Но как пережить потерю не просто близкого, а самого близкого человека?

Год назад никто, даже сама Захаб, не подозревала, что смерть подкралась к ней так близко и так быстро. А потом – страшный, беспощадный диагноз, прозвучавший как гром с ясного неба. И виноватые глаза врачей, разводящих руками. После этого на жизнь семейства Рахмана словно опустился шлагбаум, отделяющий прошлую жизнь от настоящей. Будто цветной, яркий, увлекательный фильм заменили черно-белой хроникой.

Месяцы, прошедшие с той поры, казались Рахману бесконечным, непрекращающимся кошмаром – утомительные, долгие консультации с врачами, беспросветная вереница дней, проведенных у изголовья Захаб в клиниках, несметное количество поездок в лечебные центры для проведения специальных обследований.

Деньги утекали как вода, надежда таяла с каждым днем, но Рахман не позволял себе отчаяться и опустить руки. Все свободное время он проводил в Интернете, открывая один медицинский сайт за другим: сначала в поисках ответов на то, что могли проглядеть специалисты по онкологии, затем просто в поисках той последней спасительной соломинки, за которую можно было бы ухватиться.

Не было соломинки. Не ошиблись врачи. Захаб, имя которой переводилось как «золото», стремительно угасала. Смерть караулила у изголовья ее постели, неотвратимая и беспощадная. Ее нельзя было перехитрить, уговорить, отпугнуть. Захаб должна была умереть. Может быть, не этим летом – врачи уверяли, что у них в запасе еще остались кое-какие средства, – но уж осенью или зимой наверняка. Давний и верный друг, единственная женщина, которую Рахман беззаветно любил, уходила, уходила в никуда.

Как ни пытался Рахман отбросить саму мысль о возможности подобного, называя себя глупым паникером, но в зловещей тишине длинных дней и ночей он всюду слышал дыхание смерти.

Еще отчетливее слышала это леденящее дыхание сама Захаб, и, когда она обращала к нему свое изможденное бледное лицо – то обращаясь с просьбой выключить телевизор, то спрашивая, не забыл ли он постирать детскую одежду, – Рахман видел, что она тоже знает о присутствии смерти, научился распознавать страх и в ее затуманенном от обезболивающих лекарств взгляде.

И задавал себе вопросы, на которые не было ответа.

Сколько еще придется страдать Захаб, прежде чем наступит конец? Сколько еще придется страдать ему самому? И как он сможет жить без нее? Как будет растить пятерых сыновей, младшему из которых только-только исполнилось три годика, а старший уже примеривался к отцовской бритве?

И ему казалось, что сердце его вот-вот разорвется от горя и тоски.

Две недели назад он вернулся домой поздней ночью. Рейс отменили из-за нелетной погоды, никто из домашних не знал об этом, а звонить он не стал, боясь разбудить жену, которая не испытывала адских мучений лишь во сне.

Поднимаясь по лестнице в спальню, он споткнулся о ступеньку, и тотчас наверху раздались торопливые шаги. Надежда вспыхнула и погасла, потому что это была не Захаб, вставшая с кровати, а старший сын Бахмар, с бледным, озабоченным лицом, на котором отчетливо проступали первые усики.

– С мамой плохо, отец, – быстро проговорил он. – Только не шуми, прошу тебя. Я не хочу, чтобы братья увидели ее такой.

Захаб лежала в дверном проеме спальни, разметавшиеся волосы скрывали ее лицо. Упав на колени, Рахман убрал волосы с ее лба и глаз. Кожа жены под его пальцами была холодной и влажной.

– Я хотел перенести ее обратно на кровать, но для меня она слишком тяжелая, – сказал сын, всхлипнул и сердито провел рукой по глазам. – Скорей бы вырасти. Уж тогда-то я не отдам маму, ни за что не отдам!

Не было смысла спрашивать, кому он не отдаст. Ответ витал в воздухе. Смерти.

– Руки… – Бахмар с ненавистью посмотрел на свои руки. – Они слишком слабые.

– Все в порядке, сынок, – успокоил его Рахман, – все в порядке.

– Нет, не все. Ничего не в порядке, отец. Ничего!

– Спокойно.

Просунув руку под спину жены, Рахман поднял ее. Ему она вовсе не казалась тяжелой, наоборот – легкой, почти такой же легкой, как пушинка, которая вот-вот улетит от дыхания смерти.

– Я не смог ей помочь, – уныло произнес сын. – Я никуда не годен.

– Ты был рядом, – просто сказал Рахман. – Это главное.

– Я как раз писал письмо доктору, который вызвался ей помочь, – рассказывал Бахмар, идя вслед за отцом в спальню. – Тут раздался грохот. Должно быть, мама сама хотела сходить в туалет и упала. Я вызвал «Скорую». Почему они до сих пор не приехали?

– На улице настоящая буря. Сходи покарауль возле двери, чтобы врачи не проехали мимо.

Сын ринулся вниз. Уложив Захаб на кровать, Рахман склонился над ней. Дыхание жены было быстрым, неровным, а запах изо рта – отвратительным. Однако Рахман даже не подумал отстраниться.

– Держись, родная, – прошептал он, беря за холодную, безвольную руку. – Не уходи. Слышишь меня? Ты слышишь?

Он поцеловал ее ладонь, затем прижал к своей горячей щеке, а когда услышал завывание сирены «Скорой помощи», заплакал.

В больницу их сопровождал Бахмар, все же разбудивший одного брата, чтобы тот, если что, присмотрел за остальными. Врач, вышедший к ним в коридор, сообщил, что состояние Захаб стабилизировалось, так что утром ее можно будет увезти домой. Посоветовал купить некоторые медикаменты, весьма дорогие, но очень эффективные.

– Эти лекарства, – сказал врач, – возможно, предотвратят повторные приступы, но болезнь достигла такой стадии, когда… – Он виновато развел руками. – Увы, я провел обследование и вынужден констатировать: опухоль продолжает увеличиваться.

– Что же делать, доктор? – вырвалось у Рахмана.

– Главное – не терять надежды.

Это прозвучало так фальшиво, что врач поспешил кашлянуть в кулак.

– Мы не теряем, – горько произнес Рахман. – Терять уже нечего. Нет надежды.

– Есть, – прошептал Бахмар, когда врач оставил их одних. Его глаза лихорадочно блестели.