Один лишний труп - Эллис Питерс

— Убивают не только тех, кого ненавидят, — мрачно промолвил Кадфаэль. — Лесные разбойники и грабители с большой дороги хватают кого ни попадя, вовсе не испытывая к своим жертвам какой-либо вражды.

— Но его-то из-за чего было убивать? Какая с него пожива?

— Э, приятель, — сказал Кадфаэль, — в этом мире немало лиходеев, что готовы прикончить нищего из-за горсти медяков, которые он насобирал за день. Когда люди видят, что короли одним махом отправляют в лучший мир чуть ли не сотню человек, вся вина которых состояла лить в том, что они сражались не на той стороне, то нет ничего удивительного в том, что некоторые оправдывают этим свои злодеяния, а если не оправдывают, то, во всяком случае, считают их простительными.

Кадфаэль заметил, что Курсель вспыхнул и в глазах его сверкнула искорка гнева, но молодой человек промолчал и возражать не стал.

— Да, я знаю, — продолжал монах, — что вы получили приказ, и у вас не было выбора, оставалось только подчиниться. В свое время я и сам был солдатом и делал то, о чем теперь, может быть, сожалею. Это, кстати, еще один довод в пользу того пути, который я в конце концов избрал.

— Но я, — сухо заметил Курсель, — вряд ли когда-нибудь приду к тому же.

— Было время, и я в это не верил. А нынче — вот он я, и уж таким и останусь. Ну да каждый живет, как может.

А хуже всего, подумал монах, оглядывая бесконечные ряды мертвых тел, что те, кто имеют власть, могут распоряжаться жизнями других.

Через некоторое время шеренги мертвецов слегка поредели. Примерно с дюжину забрали родители и жены. Скоро появятся и другие тачки, подталкиваемые по склону к воротам, а братья и соседи поднимут и увезут тела.

Нескончаемая вереница горожан по-прежнему тянулась под аркой ворот: робеющие женщины, закутанные в шали, и изможденные старцы устало и безропотно шли вдоль рядов в поисках своих близких. Немудрено, что и Адам Курсель, не привыкший выполнять подобные обязанности, чувствовал себя едва ли не таким же несчастным, как эти страдальцы.

Он стоял, в мрачном раздумье уставившись в землю, когда в воротах появилась Элин, которую вел под руку Хью Берингар. Лицо ее было бледным и напряженным, глаза широко раскрыты, а губы плотно сжаты. Пальцами она, как утопающий за соломинку, ухватилась за рукав своего спутника. Но голову девушка держала высоко и решительно шла вперед. Берингар старательно соизмерял свой шаг с ее поступью. Он не пытался отвлечь Элин от печального зрелища, открывшегося во дворе, и лишь порой искоса поглядывал на нее. Этот молодец, несомненно, дал бы маху, подумал Кадфаэль, если бы со всем пылом бросился опекать девицу, словно предъявляя на нее свои права. Сколь ни была она молода, бесхитростна и нежна, девушка происходила из гордого патрицианского рода, и с кровью, которая течет в ее жилах, шутить нельзя. Раз уж она явилась сюда по делу, касающемуся ее семьи, она отнюдь не поблагодарила бы человека, попытавшегося оградить ее от того, что она почитала своим долгом. Однако она не могла не испытывать признательности за ненавязчивое и тактичное поведение сопровождавшего ее молодого человека.

Курсель вскинул глаза, словно при их приближении он ощутил какое-то тревожное дуновение, и увидел, как эта пара появилась во дворе под немилосердными лучами полуденного солнца, которые беспощадно высветили все детали. Он вздрогнул, копна его волос сверкнула на солнце, словно куст цветущего дрока.

— Боже мой! — воскликнул Адам и бросился наперерез, чтобы перехватить их при входе. — Элин! — вырвалось у него. — Сударыня! Почему вы здесь? Это место и это зрелище не для вас. Удивляюсь, — сердито обратился он к Берингару, — как вы могли привести ее сюда, чтобы лицезреть столь ужасающую картину?

— Это не он, — поспешно возразила Элин, — я сама настояла на том, чтобы прийти сюда. Он не мог помешать мне, и даже был настолько любезен, что проводил меня.

— Стало быть, дорогая леди, вы поступили неразумно, взвалив на себя такое испытание, — страстно убеждал ее Курсель. — Какое же дело могло привести вас сюда? Ведь среди казненных не может быть никого из ваших близких.

— Дай-то Бог, чтобы вы оказались правы, — промолвила девушка.

Не отрывая глаз, смотрела она на спеленутые в саваны тела, лежавшие у ее ног. Глаза ее казались огромными на мертвенно-бледном лице, но если поначалу в них был виден один лишь ужас, то постепенно его сменило выражение сострадания.

— Но я должна знать! Есть только один способ удостовериться, и раз он годится для остальных, значит, годится и для меня. Вы же знаете, у меня есть брат, вы были там, когда я рассказывала королю...

— Но его не может быть здесь. Вы же сами сказали, что он бежал в Нормандию.

— Я сказала, что до меня дошли такие слухи, но кто знает? Может быть, он добрался до Франции, а может, вступил в какой-нибудь отряд приверженцев императрицы поближе к дому — почем мне знать? Я должна сама убедиться в том, что он не был в гарнизоне Шрусбери.

— Но все, кто служил в гарнизоне замка, известны наперечет. Никто не называл вашего брата в их числе.

— Шериф объявил, — деликатно вмешался Берингар, до сих пор не открывавший рта, — что здесь есть один неизвестный — один лишний труп.

— Дайте мне пройти и взглянуть самой, — мягко, но настойчиво потребовала Элин, — иначе я не буду знать покоя.

Как бы ни был Курсель опечален или раздосадован, но препятствовать ей он не имел права — благо, что этот покойник лежит поблизости от входа — пусть посмотрит и успокоится.

— Он здесь, — сказал Курсель и повел Элин туда, где стоял брат Кадфаэль. Девушка пригляделась к монаху и на лице ее неожиданно промелькнула удивленная улыбка.

— Мне кажется, я тебя знаю. Я видела тебя в аббатстве. Ты ведь брат Кадфаэль, травник?

— Так меня зовут, — ответил монах, — хотя я не представляю себе, как ты это запомнила.

— Я расспрашивала о тебе привратника, — покраснев, призналась Элин. — Я видела тебя у вечерни и у повечерия, и... прости меня за нескромность, но мне показалось, что в миру ты вел бурную и полную приключений жизнь. Привратник сказал, что ты был в Крестовом походе, штурмовал Иерусалим с Годфридом Бульонским. Вот если бы... Ой! — спохватилась девушка, смущенная собственной неуместной горячностью.

Элин потупила глаза и взгляд ее упал на молодое лицо мертвеца. Она смотрела на него молча, не в силах отвести взор, но лицо ее стало менее напряженным. Лежавший перед ней человек, такой молодой и выглядевший почти мирно, не был ее братом.

— Ты, как добрый христианин, оказываешь им всем добрую услугу, — тихонько произнесла Элин, — а это тот самый, который оказался лишним при счете?

— Да, это он, — Кадфаэль наклонился и отдернул холстину. Одежда покойного была добротной, но простой, и во всем его облике не было ничего воинственного. — Если не считать кинжала, который каждый берет в дорогу, он не был вооружен.

Элин подняла глаза. За ее спиной Хью Берингар хмуро и сосредоточенно разглядывал круглое лицо, которое при жизни было, должно быть, веселым и добродушным.

— Ты говоришь, — спросила она, — он не участвовал в сражении и не был захвачен в плен вместе с защитниками замка?

— Похоже, что так. Ты не узнаешь его?

— Нет. — Элин снова, с неподдельным состраданием, бросила взгляд на юношу. — Такой молодой. Как жаль! Хотелось бы назвать его имя, но мне никогда не доводилось его встречать.

— А вам, мастер Берингар?

— Нет. Мне он незнаком. — Хью не отводил от мертвеца мрачного взгляда. Они были почти ровесниками, не больше года разницы в возрасте. А всякий, кто хоронит ровесника, как будто присутствует на собственных похоронах.

Курсель, в нетерпении ожидавший поблизости, взял девушку за руку и убежденно сказал:

— Идемте. Вы выполнили свой долг и вам следует сейчас же покинуть это печальное место — оно не для вас. Вы видите, все ваши опасения были напрасны — вашего брата здесь нет...

— Нет, — прервала его Элин, — это не он, но не исключено, что он... Я не могу ни в чем быть уверена, пока не увижу их всех. — Она молча отвела настойчивую руку Курселя. — Я осмелилась прийти сюда, и мне уж всяко не хуже, чем любому из этих несчастных. — С мольбой во взоре девушка обернулась к монаху: — Брат Кадфаэль, ты знаешь, что я должна облегчить душу. Ты пойдешь со мной?

— Охотно, — ответил монах, и повел Элин, не говоря больше ни слова, ибо отговорить ее было все равно невозможно, да к тому же он считал, что этого делать не стоит.

Оба молодых человека следовали за ними бок о бок, ни один не желал уступить другому. Элин смотрела вниз, вглядываясь в каждое лицо. Вид у нее был измученный, но держалась она решительно.

— Ему сейчас двадцать четыре, он не очень похож, на меня, волосы потемнее... О, здесь слишком много таких же молодых.

Они прошли уже больше половины скорбного пути, как вдруг девушка схватила Кадфаэля за руку и застыла как вкопанная. У нее перехватило дыхание и она не вскрикнула, а простонала, тихо, так что услышал только Кадфаэль, который стоял ближе всех. «Жиль», — произнесла она снова, чуть громче. Краска сошла с ее лица, и оно казалось почти прозрачным. Элин впилась взглядом в мертвое лицо, бывшее когда-то надменным, своенравным и красивым. Она упала на колени и, бросившись мертвому брату на грудь, заключила его в объятья. Ее золотистые волосы рассыпались и волной накрыли оба лица — живое и мертвое.