Под кожей - Мишель Фейбер

Ощущение, которое создавал похрустывавший под ее ногами свежий снег, было необычайно приятным. То, что такое множество водяных паров кристаллизуется в облаках, а затем спархивает на землю, представлялось ей чудом. Даже проведя здесь многие годы, Иссерли так и не смогла вполне поверить в этот феномен, столь колоссальная, не имеющая в своей бесполезности никаких оправданий расточительность присутствовала в нем. И тем не менее, вот он, снег, мягкий и рассыпчатый, чистый до съедобности. Иссерли зачерпнула с земли пригоршню белого вещества, слизнула его с ладони. Упоительно вкусно.

Она направлялась к самому большому амбару фермы, пребывавшему в наилучшем состоянии, во всяком случае, наименее убогом. Обветшавшую черепичную кровлю заменили металлической. Впадины, оставленные в стенах выпавшими камнями, зацементировали. В результате получился не столько дом, сколько огромный ящик, однако эстетичностью пришлось пожертвовать. Это строение следовало защитить и от природных стихий, и от глаз пронырливых чужаков. Оно служило входом в укрывшуюся под землей тайну, намного превосходившую его размерами.

Подойдя к алюминиевой двери амбара, Иссерли нажала на кнопку, над которой были привинчены металлические таблички «ОПАСНЫЕ ХИМИКАТЫ» и «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Еще один предостерегающий знак просто висел на двери — условное изображение черепа и двух скрещенных костей.

Переговорное устройство ожило, бессмысленно шипя. Иссерли склонилась к его решетке, почти коснувшись ее губами, и прошептала:

— Иссерли.

Дверь откатилась на роликах в сторону, она вступила в амбар.

Долго рассиживаться за завтраком Иссерли не стала, ей не терпелось отправиться к фьорду. Через двадцать минут она с приятно набитым сытной едой животом вернулась в свой коттедж, принеся с собой пластмассовую коробочку для завтрака, в которой лежали личные вещи вчерашнего немца.

Жившие внизу мужчины, похоже, обрадовались, увидев ее, поведали, как им жаль, что она не поспела ко вчерашнему ужину.

— Ужин был — объедение, — сообщил на невнятном провинциальном диалекте ее родного языка Енсель. — Воддиссиновые шкварки в серсильдовом соусе и дикая ягода на десерт.

— Ну и ладно, — ответила Иссерли, намазывая муссантовым паштетом один ломоть хлеба за другим. Ей всегда было невдомек, о чем можно разговаривать с этими мужчинами, чернорабочими и мастерами, с которыми она и не познакомилась бы никогда, если б вела нормальную жизнь у себя дома. Не помогало, конечно, и то, что внешне они так сильно отличались от нее и пялились на ее груди и чеканное личико, когда полагали, что она этого не замечает.

Дел у них сегодня было по горло, поэтому они оставили ее завтракать в одиночку. Успев, впрочем, сообщить важную новость: приезжает Амлис Весс. Сам Амлис Весс! Приезжает на ферму Аблах! Завтра! Он прислал сообщение, он уже в пути, никаких специальных приготовлений, он желает увидеть все таким, каково оно есть. Кто бы мог подумать?

Иссерли пробормотала в ответ нечто невразумительное, и мужчины торопливо разошлись, чтобы заняться подготовкой к большому событию. Когда ферма Аблах заработала на полную мощность, жизнь их стала монотонной и они не знали, куда девать время. Конечно, визит сына самого босса выглядит в сравнении с очередной вечерней игрой в соломку — или чем еще развлекаются люди их пошиба — сенсационной новостью. Оставшись в столовой одна, Иссерли налила себе чашку гушу, однако вкус у него оказался странно кислым. И только тут она заметила, что во всем комплексе подземных сооружений веет не одним лишь вечным смрадом потных самцов и дрянной еды, но и едкими ароматами чистящих средств и свежей краски. И ей еще пуще захотелось как можно скорее вернуться на свежий воздух.

Возвращение к коттеджу по засыпанной снегом дорожке прочистило дыхательные каналы Иссерли, помогло еде уложиться в желудке. Зажав пластмассовую коробочку между ног, она отперла дверь дома и прошла в гостиную, пустую и голую, если не считать разбросанных по полу большими грудами сучьев и веток.

Иссерли собрала охапку самых лучших, отнесла ее на задний двор и там свалила на снег вместе с коробочкой. Потом сложила из сучьев, имевших подходящие размеры и форму, костер, а остальную древесину оставила, чтобы подкармливать ею огонь.

Покончив с этим, она отперла и открыла пошире ржавые двери стоявшего рядом с коттеджем железного сарайчика, положила ладони на капот машины — чистый лед, остается только надеяться, что, когда придет время, двигатель заработает. Впрочем, сейчас у нее имелась другая забота. Иссерли открыла багажник, вытащила из него рюкзак немца. Ночной мороз не оставил без внимания и его: рюкзак не то чтобы заиндевел, но стал сырым и холодным — таким, точно его всю ночь в холодильнике продержали.

Иссерли вынесла рюкзак на двор, предварительно проверив, нет ли кого поблизости. Не было ни души. Она подожгла нижние ветки костра. Дерево было сухим, суше некуда, — ветки собрали в лесу месяца три назад и с тех пор держали под крышей, — огонь занялся, потрескивая, мгновенно.

Поставленный на попа рюкзак обнаружил неожиданное сходство с рогом изобилия. Втиснуто в него было больше, чем позволяли законы физики. Мало того, он и вещи содержал самые неожиданные, распределенные по десяткам пластмассовых коробок и бутылок, по мешочкам, по карманам плоским и пухлым, на молниях; подобраны и соединены эти вещи были с великой изобретательностью. Иссерли бросала их, одну за другой, в огонь. Цветные контейнеры для продуктов, покорежившись, растекались в пузырящуюся, издававшую нефтяное зловоние, жижицу. Трусы и майки сами собой расправлялись в огне и покрывались зияющими черными дырами, сквозь которые прорывался дым. Цилиндрическая банка из прозрачного пластика, набитая фигурками в шотландских костюмах, претерпела несколько стадий распада, последней из коих стало падение лицом в огонь голой розовой куколки с уже оплавленными конечностями.

Нехватка легко воспламеняющихся вещей быстро истомила костер, и, получив на поживу свежую пару трусов, он стал грозиться угасанием. Иссерли отобрала несколько сухих сучьев и распихала их по стратегически важным точкам костра. Полезными оказались и складные карты Англии, Уэльса и Шотландии — смятые так, чтобы облегчить приток воздуха к бумаге, они воодушевленно вспыхнули.

На самом дне рюкзака обнаружилась розовая косметичка, содержавшая, впрочем, не косметику, а паспорт. Иссерли не сразу бросила его в огонь, прикидывая, не может ли он сослужить ей какую-нибудь службу: до сих пор она и не видела ни одного, по крайней мере, во плоти, если так можно выразиться. Она полистала, с любопытством просматривая их, страницы паспорта.

В паспорте присутствовала фотография стопщика, его имя, возраст, дата рождения и тому подобное. Для Иссерли они ничего не значили, однако сумели ее заинтриговать: фотография представляла ее вчерашнего пассажира более полнолицым и розовощеким, чем он был в жизни, но и до странного менее материальным. На лице его застыло выражение удрученного стоицизма. Удивительно, как это удается экземплярам вроде него, хорошо ухоженным, здоровым, привольно разъезжающим по свету, получившим от природы благой дар телесного совершенства, которое, разумеется, предоставляло им намного большую средней возможность выбора самок, оставаться, тем не менее, несчастными. И в противоположность им, другие самцы, покрытые не зарубцевавшимися шрамами заброшенности, издырявленные недугами, презираемые соплеменниками, временами источают довольство, проистекающее, надо полагать, из чего-то более загадочного, нежели обычная тупость.

Это неумение некоторых из обладающих великолепнейшим здоровьем, наиболее приспособленных к существованию водселей испытывать счастье, пока они живы, оставалась для Иссерли одной из величайших загадок, с какими она сталкивалась, выполняя свою работу, — тайной, необъяснимость коей возрастала вместе с опытом, который она накапливала год за годом. Обсуждать его с Ессвисом и уж тем более с другими мужчинами фермы было бессмысленно. При всей их благонамеренности, им, как давным-давно установила Иссерли, недоставало умственного развития.

Оторвавшись от паспорта, она обнаружила, что огонь уже еле теплится, и торопливо заозиралась вокруг в поисках чего-нибудь горючего. Первым, что подвернулось ей под руку, был пластиковый пакет, в котором стопщик держал картонки с названиями мест назначения. Иссерли опорожнила его прямо на снег, а затем стала одну за другой бросать картонки в костер: «ТУРСО», «ГЛАЗГО» «КАРЛАЙЛ» и еще с полдесятка других, вплоть до «ШОТЛАНДИЯ». Горели они бойко и сгорали вмиг. Костер быстро угасал, обращаясь в мешанину дымящего пепла и оплавленного пластика, вряд ли способную справиться с самой большой из еще уцелевших вещей — с самим рюкзаком.