Жемчужина Лабуана - Эмилио Сальгари

Но в один прекрасный день лорд Джеймс, уставший от кровопролития и опасностей, которым подвергал себя всю жизнь, а отчасти и вспомнив, что у него есть племянница, которую надо воспитывать, оставил море и поселился на Лабуане в небольшом поместье, разместившемся в самом центре острова.

Леди Марианна, которой шел тогда четырнадцатый год и которая рано повзрослела и закалилась в этой опасной жизни, хотя и казалась еще совсем хрупкой девочкой, пыталась было воспротивиться этому решению дяди, считая, что не сможет привыкнуть к замкнутой, почти дикой жизни в глуши, но морской волк, которому доводилось усмирять на своих кораблях и не такие бунты, остался непреклонен.

Принужденная терпеть эту замкнутую, уединенную жизнь, леди Марианна всей душой отдалась чтению и своему музыкальному образованию, для чего прежде у нее не было достаточно возможностей.

Наделенная мягкой душой, но при этом твердым характером, она сочетала в себе много странных, казалось бы, взаимоисключающих качеств, что поражало всех, близко знавших ее. Была доброй, мягкой, милосердной, любила музыку и цветы, но вместе с тем испытывала настоящую страсть к охоте, могла часами неутомимо скакать на лошади, преследуя диких зверей, или, как наяда, бесстрашно ныряла в голубые волны Малайского моря, точно дикарка, выросшая в этих краях. Но чаще всего ее можно было встретить в бедных хижинах, где она учила грамоте местных детишек, помогала бедным и старикам. Ее тянуло к тем самым людям, которых лорд Джеймс недолюбливал и откровенно презирал как существа низшей расы.

Своей красотой, своей отвагой и добротой Марианна заслужила у местных жителей имя Жемчужины Лабуана. И слухи о ней разнеслись так далеко, что дошли до ушей и заставили биться железное сердце Тигра Малайзии.

В глуши лесов, вдали от шумного общества и больших городов, она и не заметила сама, как выросла и превратилась из девочки в юную женщину, но встреча с раненым красавцем-князем впервые заставила ее почувствовать это.

Что с ней случилось? Она не знала, не могла бы объяснить этого толком, но днем она видела его всегда перед глазами, а ночью он являлся ей во сне. Этот человек с пылающим взором и смуглым странным лицом в обрамлении вьющихся черных волос казался ей каким-то особенным, ни на кого не похожим — за ним стояла какая-то тайна, какая-то другая, совершенно неведомая жизнь.

Очаровав его своими глазами, своим голосом, своей красотой, она, не отдавая себе еще в этом отчета, была и сама очарована им и побеждена.

Она пыталась подавить в себе это волнение, это биение сердца, столь новое для нее и пугающее, но тщетно, с каждым днем оно делалось только сильнее. Она все время чувствовала, что какая-то неодолимая сила влечет ее к этому человеку, и не находила спокойствия нигде, кроме как возле него. Она была счастлива, когда сидела у его постели, стараясь облегчить ему страдания от раны своей болтовней, своими нежными взглядами и так чаровавшей его игрой на лютне.

Нужно было видеть его, Сандокана, взгляд, бесконечное блаженство на его побледневшем, исхудавшем от болезни лице, нежную улыбку, которая заставила бы застыть от изумления всех знавших Тигра Малайзии прежде.

Теперь он не был больше Тигром Малайзии, не был кровожадным, жестоким пиратом. Мягкий, кроткий, сдерживая дыхание, чтобы не нарушить очарование этого нежного и мелодичного голоса, он слушал, как во сне, точно хотел навечно удержать в памяти этот незнакомый ему язык, который пьянил и приглушал мучительную боль от раны. А когда голос ее, взяв последнюю ноту, затихал вместе с последним аккордом лютни, он еще долго оставался в той же позе, со взглядом, как бы застывшим и пламенно-жгучим в одно и то же время.

В эти минуты он забывал Момпрачем, забывал свои праос, своих пиратов и друга-португальца, которые, быть может, именно в этот час, думая, что он погиб, готовились отомстить англичанам на Лабуане своим свирепым, кровавым набегом.

Так проходили у них день за днем, и эта страсть, пожиравшая Сандокана, помогала его выздоровлению.

На четырнадцатый день, когда после обеда лорд Джеймс неожиданно вошел в его комнату, он застал Сандокана на ногах, готового к выходу.

— О! — воскликнул он радостно. — Очень рад видеть вас здоровым и бодрым!

— Я больше не могу оставаться в постели, милорд, — ответил Сандокан. — Я чувствую в себе столько сил, что поборолся бы сейчас даже с тигром.

— Прекрасно, я предоставлю вам эту возможность!

— Каким образом?

— Я пригласил нескольких друзей на охоту на тигра, который часто бродит возле стен моего парка. Поскольку вы уже здоровы, я приглашаю на завтрашнюю охоту и вас.

— Спасибо. Я обязательно приму в ней участие, милорд.

— Я очень рад и надеюсь, что, выздоровев, вы останетесь еще какое-то время моим гостем.

— К сожалению, мои дела и так уже слишком запущены, и мне придется вас покинуть вскоре, милорд.

— Покинуть вскоре? Даже не думайте об этом! Для дел всегда найдется время. Я предупреждаю, что не позволю вам уехать раньше, чем через месяц-другой. Так что обещайте погостить у меня.

Увы, Сандокан не мог отказать ему в этом. Остаться еще на месяц в этом доме рядом с девушкой, которая покорила его, стала для него всем в этой жизни, видеть каждый день ее лицо, слышать ее чарующий голос — отказаться от всего этого он уже просто не мог.

Что за важность, если пираты Момпрачема оплакивают его, как мертвого, что за важность, что его верный Янес, быть может, рискуя собственной жизнью, ищет его на берегах этого острова, когда Марианна добра и благосклонна к нему?

Что из того, что он не слышит больше грома своей артиллерии, если каждый день может слышать голос любимой женщины; что из того, что не испытывает ужасных волнений боя, если она заставляет его испытывать чувства более тонкие? И разве значит для него хоть что-нибудь эта опасность быть разоблаченным, схваченным, даже убитым, если он может вдыхать тот же воздух, что и Марианна, жить в этом доме в глуши огромных лесов, где живет и она?

Он бы все отдал, чтобы жить этой жизнью еще сто лет, он бы забыл ради этого свой Момпрачем, свои корабли, своих тигрят и даже свою кровавую месть.

— Да, милорд, я останусь, если вы этого хотите, — сказал он порывисто. — Благодарю за гостеприимство, которое вы так сердечно мне предлагаете, и, если придет день, когда мы встретимся не как друзья, а с оружием в руках, как непримиримые враги, не забудьте эти слова, как я не забуду вашего гостеприимства.

Англичанин посмотрел на него с удивлением.

— Почему вы так говорите? — спросил он.

— Придет день, и, возможно, вы это узнаете, — серьезным тоном отвечал Сандокан.