Иллюзия любви. Сломанные крылья - Ольга Дрёмова

«Три» Тополь произнести не успела. Поднявшись на ватных ногах, Светочка подхватила с пола когда-то белое драповое пальто и, тенью метнувшись к дверям, в две секунды окончила свою эпопею с замужеством.

— Везёт тебе, Надька! — Инуся щёлкнула зажигалкой и поднесла огонёк к тоненькой коричневой трубочке «More». — Живёшь, как у Христа за пазухой, беды не знаешь. И чего я, глупенькая, в строительный подалась? Надо было, как ты, бухгалтером. Сиди себе в офисе на мягком кресле, крапай отчётики и греби денежки лопатой. Чем не жизнь?

— Когда я шла учиться на бухгалтера, о лопате речи не шло, как, впрочем, и о мягком кресле на колёсиках, — Надежда собрала в стопку исписанные листы. — Двадцать лет назад гнуть спину над счётами и стирать засаленные нарукавники желающих было мало.

— Так кто же знал, что всё так обернётся? — Инна стряхнула пепел с дамской сигаретки.

— Когда я развелась с Лёнькой, моей зарплаты хватало только на то, чтобы не умереть с голодухи. Сёмушка, тогда совсем ещё кроха, ему о-го-го сколько всего было нужно, а платили три копейки. Тогда мне казалось, хуже, чем я, никто не живёт. Это потом бухгалтерия вошла в моду: рублики по ведомости, доллары в конвертике, а пятнадцать лет назад всё было по-другому.

— И не говори, — Инуся коротко хихикнула. — Первый раз мне показали эти самые доллары как раз пятнадцать лет назад, в восьмидесятом, тогда в Москве ещё Олимпиада шла. Помню, верчу я эту зелёненькую бумажку, рассматриваю со всех сторон: как-никак валюта! Особенно меня поразил портрет незнакомого мужика в овале. Страшный, старый, весь какой-то одутловатый, и залысины на лбу. Кто такой, думаю? — она выпустила изо рта тонкую струйку дыма.

— Между прочим, на сегодняшний день наша страна — вторая по запасу наличных долларов, после самой Америки, конечно. Представляешь, под матрасами наших соотечественников лежат аж двадцать пять миллиардов долларов, и из них восемьдесят процентов — с тем самым мужиком, о котором ты говоришь, — усмехнулась Надежда. — Представь на минуточку, что будет с хвалёной Америкой, если все наши граждане в один день захотят избавиться от его портретов?

— А что, это мысль! — одобрила идею подруги Инна.

— Мне ещё Ленька говорил, что доллары — валюта дутая. У них же толком ничего нет, так, одни бумажки, да и те наверняка сделаны из русского леса.

— Слушай, Надь, хорошо, что ты сама о Лёньке заговорила, а то у меня совсем из головы вылетело. Он же позавчера приходил, только я закрутилась и забыла тебе об этом рассказать. У нас же на работе, как всегда, аврал! Прикинь, какой-то псих заказал для своей дачки сногсшибательный проект…

— Подожди с проектом, — опасаясь, что Инусю может занести не в ту сторону, перебила Надежда. — Что значит приходил? Сюда? К тебе?

— Да нет, приходил-то он как раз к тебе, а не ко мне, чего ему ко мне ходить? — Инна затушила узенький окурочек о край пепельницы. — Только это произошло днём, поэтому вас с Сёмкой не было дома. Он звонил, звонил, никто ему не открыл, а тут я.

— Он что, по старой памяти к тебе в гости навязался? Этого только не хватало! — огорчённо выдохнула Надежда.

— Да нет, какие гости? Я в перерыве домой забежала, кое-какие бумаги прихватить, вот мы с ним у лифта и пересеклись.

— И что? — Надежда выжидающе замерла.

— Испугал он меня до полусмерти. Прикинь, выхожу из лифта, а на площадке какой-то мужик в длинном плаще стоит. Я его сразу и не узнала, всё-таки пятнадцать лет прошло, что ни говори, а срок приличный.

— Он что, настолько изменился? — неожиданно для себя Надежда почувствовала, что её сердце забилось быстрее.

— Да нет, всё такой же убогий, только седины полно, — махнула рукой Инуся. — И бороду зачем-то отрастил. Ты не представляешь: волосы белые, как мочалка, во все стороны топорщатся; борода, как у Хоттаба, чёрная; сам в каком-то немыслимом плаще до пят. Я думала, меня кондрашка хватит! — она округлила глаза и приложила руку к груди. — Только двери открылись, я выхожу из лифта, а он навстречу. Я чуть не завопила. Потом вижу — Тополь, просто он свою жидовскую морду поменял на лицо кавказской национальности. С доплатой, наверное. Вот я его и не узнала.

— Ну что ты несёшь? — поморщилась Надежда. — Морда…

— Твой Тополь никогда красотой не блистал, а с этой бородищей совсем уродом стал, вылитый моджахед пенсионного возраста. Ты его просто не видела, жуть одна! — упорствовала Инна. — Вот отсюда, — она указала на висок, — и по кругу всё равно как чёрная шерсть висит. Срамота несусветная!

— Что ты прицепилась к его бороде? — Надежда недовольно сдвинула брови. — Пусть отращивает чего хочет, это его дело. Ты мне лучше скажи, зачем он сюда приходил?

— А кто его знает, он мне не докладывал, — пожала плечами Инна.

— Вы что, даже не поговорили?

— А о чём мне с ним говорить? Поздоровались, кивнули друг другу да и разошлись.

— А ты не догадалась спросить, чего ему тут нужно?

— Я что, по-твоему, должна была вцепиться в двери лифта? — Инна помолчала, потом спросила: — Слушай, ты будешь очень против, если я подымлю ещё? — она взяла пачку с сигаретками со стола. — Они такие лёгкие, что ими не накуриваешься, одно баловство.

— Дыми сколько хочешь, — разрешила Надежда и, задумчиво посмотрев в окно, громко выдохнула. — Да… Жаль, что ты не смогла разузнать самого главного. Надо же, пятнадцать лет ни слуху ни духу, вдруг на тебе, объявился! Определённо Тополь что-то задумал, только вот как теперь узнать, что…

— А чего гадать, ты спроси — и всё, — просто посоветовала Инка.

— Как ты себе это представляешь? Где я его теперь возьму? Приду к нему домой и заявлю, мол, выкладывай, чего ты задумал, так, что ли? — Надежда криво усмехнулась.

— Зачем куда-то ходить? — уставилась на подругу Инна. — Ой, я же тебе не сказала самого главного! Он же просил передать, что послезавтра, — выходит, как раз сегодня, — часам к пяти — половине шестого он зайдёт снова.

— И ты молчала?! — в который раз поражаясь Инкиной безалаберности, Надежда бросила на соседку укоризненный взгляд.

— Я же тебе объясняла: у нас на работе аврал, — пошла на второй круг Инуся. — Какой-то псих заказал очень дорогостоящий проект, денег отвалил немерено, вот мы и корпели над его заданием двое суток как проклятые.

— Я тебя когда-нибудь убью, — чувствуя, что сердце выбивает частую дробь, Надежда поднялась с табуретки, и вдруг лицо её побледнело. — Во сколько он обещался прийти, в пять?

— Ну да, в пять, или что-то около этого…

— Вот это номер… — колени Надежды ослабели, и она была вынуждена опуститься на стул.