Золотое королевство - Сьюзен Виггз

– Раньше я жил здесь. Теперь живу в лесах за холмами.

– Где сеньор Блайт и его жена? Расскажи нам все, что ты об этом знаешь, – Родриго обвел рукой двор.

– Белые демоны устроили здесь большое побоище, – он посмотрел на Энни. – Я тебя помню. Ты внучка донны Габриэлы, да?

– Помнишь меня? Но откуда ты можешь меня знать?

– Пауло знает все, что видит, – он указал на свой глаз, обведенный белой краской. – Моя мать была служанкой в доме. Мой отец – белый демон.

Пока Пауло говорил, Энни с интересом рассматривала его. Кожа юноши имела красновато-коричневый оттенок, на безволосой груди черной краской и охрой были нарисованы две молнии, идущие от плеч к животу. Из одежды на нем лишь узкая набедренная повязка, поддерживаемая перекрученным шнурком. Мускулистые бедра юноши заканчивались длинными, жилистыми, покрытыми темным загаром ногами. Его нагота пробудила в Энни странное любопытство.

Родриго встал между Энни и Пауло:

– Расскажи нам, что здесь произошло.

Пауло посмотрел на Энни. Его глаза умоляли девушку уйти, но она, прижав ладони к кромке разрушенного фонтана, приготовилась услышать самое худшее.

– Рассказывай нам обоим. Сейчас же. Я хочу знать все подробности.

– Сомневаюсь, маленькая хозяйка, – ответил Пауло и начал свой страшный рассказ.

– …не мог поверить, что все это случилось после стольких лет, – говорил Родриго своим родителям, Армандо и Паломе Бискайно.

Предполагалось, что Энни отдыхала на софе в холле. Их поспешное бегство с Эспаньолы, бурный переход в Сан-Августин во Флориде истощил ее силы. Девушка не могла заснуть, хотя ей так хотелось впасть в спасительное забытье, чтобы хоть на время отключиться от воспоминаний о страшных событиях, погубивших ее отца и поместье Гема-дель-Мар, но тревожные мысли не отпускали ее.

– Этот парень не знал, откуда у Святой Инквизиции сведения, что Уильям Блайт – еврей, – продолжал Родриго. – И я не осмелился расспрашивать об этом в городе, боясь, что они схватят и Энни.

Несмотря на изнуряющую жару прибрежного города, Энни колотил озноб. Армандо, высокий и прямой для своих семидесяти пяти лет, бросил на нее взгляд.

– Слава Богу, что вы спаслись. У Инквизиции длинные руки, – голос Армандо дрогнул, он закрыл лицо руками. – Уилл. О Господи, Уилл.

Целая гамма чувств отразилась в его голосе. Более полувека назад судьба столкнула Уилла Шапиро и Армандо Бискайно. Беглый еврей и испанский дворянин стали партнерами в общем рискованном предприятии, которое заставило их объехать полмира и навсегда связало их жизни. Уилл взял себе новое имя, красавицу-испанку в жены и жил в довольстве и достатке, пока агенты Инквизиции не узнали о его прошлом и не схватили, предъявив обвинение в ереси.

Палома, пухлая, достойного вида дама, положила руку на подрагивающее плечо Армандо.

– Успокойся, любимый, – проговорила она хрипло, – Уилл и Габриэла покоятся теперь в мире.

Армандо прижался щекой к ее руке.

«Человеческая привязанность и преданность друг другу не знают временных границ, – подумала Энни. – Интересно, что это значит – любить так долго и преданно?».

Родриго снова заговорил, отвечая на заданный отцом вопрос.

– Парень сказал, что Уилла и Габриэлу схватили ночью и увезли в Санто-Доминго, – он бросил быстрый взгляд на Энни. – Мне хотелось бы думать, что они умерли легкой смертью.

– Не скрывайте правду, – проговорила Энни бесстрастным голосом, за которым скрывался безмерный ужас. – Папа не хотел, чтобы я знала о нечеловеческой жестокости Инквизиции. Но эти свиньи, называющие себя священниками и епископами, сами выставляют ее напоказ. Когда мне было всего шесть лет, я видела несчастные жертвы, растерзанные и искалеченные немыслимыми пытками, вытащенные на площадь, чтобы быть сожженными заживо. Помню, что я думала тогда: сожжение – милосердие по сравнению с тем, через что им пришлось пройти за стенами Святой Церкви.

Родриго опустился перед девушкой на колени и обнял за плечи:

– Энни, перестань. Ты никогда не придешь в себя, если будешь постоянно думать об этом.

Резким движением она вырвалась и стала мерить шагами длинную оштукатуренную комнату.

– Так и скажите, что мне станет легче, если я все забуду. И, пусть эти ужасы повторяются снова и снова, – она повернулась к Родриго и его родителям. – Я никогда, слышите, никогда не забуду! И буду думать всегда о том, как бороться с этим сумасшествием. Неужели жестокие пытки – это именно то, что имел в виду Иисус Христос, проповедуя апостолам?

Родриго остановил ее и, взяв рукой за подбородок, заставил посмотреть на него:

– Именно такие разговоры, мучача, приготовят тебе место в доме пыток. Насколько я знаю, здесь, в Сан-Августине, он очень хорошо оборудован.

Его слова и тон были остры как бритва, и Энни вдруг заплакала, слезы обжигали щеки, иссушали горло. Родриго крепко обнял девушку и прижал к своей груди.

– Господи, что я такое говорю. Прости меня, Энни. Но ты напугала меня своими дерзкими словами. Я даже мысли не могу вынести о том, что будет, если ты тоже попадешь в руки Инквизиции.

Энни тихо плакала. С тех пор как ее отец погиб в Сан-Хуане, с ней это часто случалось. Она опять вспомнила о ключе, который он дал, и ее охватило знакомое чувство вины. В Гема-дель-Мар она долго искала сундук, хранивший тайны отца, но тот исчез. Энни содрогнулась при мысли о том, к кому он мог попасть.

Энни ничего не сказала Родриго: у него кроме пропавших бумаг достаточно неприятностей. Она оторвалась от него и взяла платок, поданный ей Паломой, и вытерла слезы.

– Гнев снедает меня, – еле сдерживаясь, призналась девушка, видя участливые лица вокруг. – Я чувствую себя абсолютно беспомощной. Мои дедушка с бабушкой были хорошими людьми, преданными Испании.

– Нельзя прожить без страданий, – взгляд Паломы был затуманен печалью. – Нам только остается с благодарностью и как исключительную милость принимать ту радость, которая иногда выпадает на нашу долю.

Бессознательно она прильнула к плечу мужа. На ее коричневом, как орех, лице словно отразились долгие годы горестей и триумфов, какие им довелось пережить.

Родриго почувствовал облегчение, когда в разговор вмешалась его мать.

– Вижу, я правильно сделал, – сказал он, – что привез Энни сюда.

– Ну конечно, – согласился Армандо. – Энни, мы хотим, чтобы ты осталась у нас.

Когда смысл сказанного дошел до Энни, она замерла на месте. С тех пор как несколько недель назад она узнала о трагедии Гема-дель-Мар, мысли о будущем не оставляли ее. Теперь же она наконец поняла, что ей нужно делать. Предложение Армандо означало, что всю оставшуюся жизнь ей придется провести здесь, в уединенной испанской усадьбе, жить среди испанских донов, жиреющих за счет непосильного труда местных и африканских рабов, молиться в церкви, которая пытала и убила родителей ее отца, ее бабушку и дедушку.