Детский сад - Джефф Райман

И тут Милену осенила мысль — настолько ошеломительная, что буквально скинула ее с постели. Милена невольно заметалась, отчего ноги запутались в покрывале и она, соскользнув с матраса, шлепнулась прямехонько на пол. Судорожно дернувшись, она села в окружении упавших подушек.

А мысль была такая: Ролфа невосприимчива к вирусам. У нее к ним иммунитет, как и у всех Медведей. У них слишком высокая температура. Поэтому и все знания приходили к Ролфе не через вирусы, а только через обучение, с азов. И если у нее была неправильная морфология, то, как и у самой Милены, исправить ее было невозможно.

В глубине души Милена осознала, что это именно так. Ей это просто открылось. По походке, манере пить, по мучительной неприкаянности, ранимости, странному сочетанию силы и слабости — тому многому, чего не выразить словами. Они с Ролфой были по-настоящему близки. Милена наконец нашла ту свою женщину.

«Маркс и Ленин, боже мой». Милену словно освободили от жестких пут. Ее охватило ощущение головокружительной легкости, свободы, раскрепощенности. Слабость в коленях, дрожь в руках. Сидеть было невмоготу; она встала и начала расхаживать по комнате. Кончилось тем, что она поцарапала о кровать голень и ушибла палец. Но совладать с собой так и не смогла и в конце концов отправилась прогуляться.

А мечты, крылатые мечты все летели ввысь.

Они станут жить вместе, душа в душу. Ролфа будет писать великую, гениальную музыку. Ведь были ж такие виртуозы, как Моцарт, Бетховен, Лист, — почему же нельзя быть виртуозом голоса? А она, Милена, будет расчесывать ее, всю-всю, и завивать ей колечками шерстку — тоже всю, допустим по праздникам, и перхоть ей вылечит. А по ночам они будут лежать обнявшись. Ролфа буквально расцветет. Она внезапно раскрылась во всей своей полноте. Стала понятна и причина ее сутулости, и почему она пьет как биндюжник, и откуда этот потерянный вид. Ведь никому и в голову не может прийти, что медведь способен петь; понятно: кто в это поверит? Люди полагают, что Гэ-Эмы — примитивные создания; они чувствуют к ним неприязнь, побаиваются их. Милену буквально затрясло от такой вопиющей несправедливости. Ей захотелось отправиться к Ролфе. Знать бы только, где она живет, пошла бы прямо сейчас! Ролфа, вся Ролфа целиком воспринималась так явственно, что едва ли не в буквальном смысле чувствовалось все ее тело — мохнатое, мягкое и жаркое. Пожалуй, доносилось даже дыхание из пасти. Душа так и пела.

Несколько часов кряду Милена прогуливалась под мелкой взвесью теплого дождика, средь тишины безлюдных улиц, не нуждающихся в стражах порядка. Гуляла, пока не утомилась, пока сами собой не стали подкашиваться ноги, пока смутной белизной не возвестило о себе утро. Но и тогда не наступило ни облегчения, ни покоя.

Кое-как дойдя до арок моста, она обессиленно опустилась на тротуар, чтобы дожидаться Ролфу. Вот уже и солнце, выйдя из-за отступающего облака, осветило ей лицо. Ну и пусть. Лишь бы Ролфа… А вот и она.

МИЛЕНА РОБКО ПОДНЯЛАСЬ, одернув на себе одежду, пробежала пальцами по коротким волосам: не спутались ли. Стояла и дожидалась, когда Ролфа с ней поравняется.

Почему-то возвратился страх; уверенности как не бывало. Надо же, как боязно. Тут бы хоть рот раскрыть, и то ладно.

— Ты чего тут торчишь? — искренне удивилась Ролфа.

— Я, это… — Милена неуклюже обхватила себя руками, — это…

— Ты чего-то не в себе. Что с тобой стряслось?

— Я, это… так, прогуливаюсь. Ты на меня дурно влияешь.

Распахнутые глаза Милены сияли звездочками: «Ну догадайся же, догадайся!»

— Не знаю, кто бы это мог влиять на тебя дурно, — заметила Ролфа. — У тебя же против этого иммунитет.

— Мы сегодня пообедаем вместе? — спросила Милена слабым, умоляющим голоском.

Ролфа стояла неподвижно, лишь мех поигрывал на слабом утреннем ветерке.

— Если ты того желаешь, малышка. — И она легонько, почти невесомо, коснулась мохнатой лапищей ее головы. И пошла дальше, в проем туннеля.

Завороженная Милена потянулась за ней, как на поводке. Боже, у нее уже есть для меня ласковое прозвище! Она покорно семенила следом, чувствуя себя маленькой и нежной.

— Ну что, назад в будни! — громко возгласила Ролфа, отворяя большие желтые двери, не нуждавшиеся в замке.

Пока шли в темноте между рядов реквизита, тишина между ними становилась все тяжелее, постепенно делаясь невыносимой. Милена жаждала потока откровений, томясь, как на медленном огне. Но ничего не происходило. «Ролфа. Ролфа, я знаю все твои мысли, знаю, что ты должна ощущать! Ролфа, скажи же хоть что-нибудь об этом. Хотя бы намеком; дай мне знак!» Но Ролфа помалкивала — бесстрастная и безмолвная, как стойки со старыми вещами.

Прокашлявшись, она прошаркала к спиртовому фонарю и зажгла свет, а потом, словно напрочь игнорируя Милену, просто уставилась на свой стол, беспорядок на котором бросался в глаза едва ли не больше прежнего.

— Тю-ю, — усмехнулась она в своей манере и села в кресло, грузно опершись о подлокотники. А у Милены сердце так и ныло, так и томилось. Ролфа раскрыла перед собой партитуру — причем с таким видом, будто уже сомневалась, надо ли ей это вообще. Милена тайком успела углядеть: ноты печатные, не рукописные; значит, не манускрипт.

— Тебе когда-нибудь случалось самой писать музыку? — спросила она будто бы невзначай.

Ролфа в ответ лишь шумно вздохнула и пожала плечами.

— Если да, я бы с удовольствием взглянула, — намекнула Милена.

— Да ну! Иногда выдаю что-нибудь, по наитию. — Ролфа изобразила что-то вроде улыбки. — Только ничего не записываю. — И она замотала головой: туда-сюда, туда-сюда.

«Она ее, наверно, просто держит в памяти», — решила Милена. Хотя дело-то рискованное: музыка может и забыться.

Память… Полная партитура по памяти… И тут Милену вновь озарило.

Она даже подпрыгнула.

— Так, мне пора! — резко засобиралась она. — Пора, прямо сейчас. — Она даже чуть приплясывала от нетерпения. — Не потому, что хочу, просто срочно надо.

— Туалет вон там, — указала Ролфа.

— Да нет, ты не так поняла! Я обязательно вернусь. В обед. У входа, как тогда. Не забудешь?

Ролфа еще раз пожала плечами: мол, нет, не забуду — и улыбнулась какой-то блуждающей улыбкой.

А Милена припустила бегом. В запасе оставалось не больше десяти минут. Бежала до самой Раковины и дальше вверх по лестнице. Услышав, как ниже площадкой хлопнула дверь, она через ступеньку, чуть не споткнувшись, ринулась туда. Вот он. Слава богу, застала.

— Джекоб! — запыхавшись, на бегу выкрикнула она.