Глазами пришельца (СИ) - Влизко Виктор Борисович

— Тогда у тебя появятся враги. И чем больше врагов — тем больше проблем.

Громкий треск за спиной, заставил грибников обернуться. Высокая сухая сосна, уставшая сопротивляться капризам природы, медленно падала, ломая всё на своём пути. Рад метнулся влево, пролетев по воздуху почти десять метров. Солт встретил опасность стоя. Часть его энергии покинула биоскафандр и устремилась навстречу дереву. Сосна, наткнувшись на невидимую преграду, дёрнулась и переломилась пополам. Одна половинка рухнула на землю, а вторая, всё же достигла Солта, и тому ничего не оставалось делать, как встретить её руками и отбросить в сторону.

— Если бы нас сейчас увидели люди, то сразу бы поняли, что мы не из их среды, — осуждающе покачал головой Солт. — Они ещё не научились летать по воздуху. Впрочем, я тоже хорош. Поймал кусок дерева, который раздавил бы обычного человека.

— Надо было реагировать по-человечески, — невинно посоветовал Рад.

— Это дерево могло повредить биоскафандр, — вытирая руки о мох, сказал Солт. — А мне он очень нравится.

— Надо было отпрыгнуть, или убежать, — продолжал язвить Рад.

— Человек бы отпрыгнуть не успел, — Солт рассмеялся. — Тем более в возрасте моего биоскафандра.

— Людвиг был очень развит физически, — не согласился Рад.

— Людвиг никогда не жил в этом мире, — возразил Солт. — Кстати, там у тебя под носом симпатичный груздь выглядывает из-под травы. Сорви его, пожалуйста…

Астраханский вариант

— Закурить не найдётся, браток?

— Не курю.

— Я тоже, — Валерка вздохнул. — Но сейчас бы закурил.

— Что-нибудь случилось? — участливо спросил Рад.

— Случилось, — Валерка отвернулся и стал разглядывать серых ворон, облепивших все деревья в скверике.

Одинокие скамейки покрылись слоем грязноватого снега. Никто не хотел гулять в этот январский вечер по непривычному для Астрахани двадцатиградусному морозу.

— Вороны здесь серые, — зябко повёл плечами Валерка. — У нас чёрные и покрупнее.

— Приезжий? — Рад поднял воротник пальто, чтобы согреть застывающие на нудном ветерке уши, которые полностью не могла закрыть надвинутая на лоб формовка из нутрии.

— Ага. Из Сибири прикатил, — Валерка давно уже опустил кроличью шапку-ушанку и если и испытывал холод, то только ногами, обутыми в простые армейские ботинки. Тело надёжно защищал овчинный полушубок.

— А по какому делу? — продолжал допытываться Рад.

— По занятному, — слабо усмехнулся Валерка. — Любовь по переписке. Пришло на корабль письмо счастливому солдату. У девчат на гражданке понятия об армии смутные. Они не знают, что во флоте матросы служат. А нам развлечение. Мы такие письма разыгрываем. Вот я и вытянул. Стали переписываться. Сначала о погоде, о природе. Я больше на патриотизм нажимал. Писал про трудности. Стою на вахте под шквальным ветром, волны по палубе с девятиэтажный дом перекатываются, а мысли только о Родине. Глаза высматривают в колючем тумане вражеских лазутчиков, которые так и норовят проскочить на нашу территорию на быстроходных катерах. Ты сам, где служил?

— В горах, — ответил Рад, застигнутый вопросом врасплох.

— На границе, что ли?

— Да.

— Тоже можно было девчонкам пыль в глаза пускать про шпионов и лазутчиков.

— Я не пускал, — Рад запутался в словосочетаниях собеседника.

— Зря, — Валерка не поверил, но развивать тему не стал. — А я гнал пургу. Да ещё с такими завихрениями!.. А через полгода переписки она, наконец-то, прислала фотографию. Свою я сразу отправил, а она что-то медлила. И лишь когда пригрозил, что не напишу больше ни строчки, пока не получу её портрет, как говорится, осчастливила. Корабль ахнул. Красавица! Аж, сомнение взяло, её ли это изображение? Зачем таким писать за тридевять земель? Неужели рядом никого нет? В общем, отслужил, домой на недельку заскочил, сам я из Красноярского края, и сюда. Сердце чуть не взорвалось, когда в общежитие зашёл. Она ведь тоже не здешняя, в Кабардино-Балкарии живёт, почти возле самого Эльбруса. Отец там, на заводе низковольтной аппаратуры работает. А она здесь, в Астрахани, в техникуме учится… Хотел сюрприз сделать, без письма прилетел. Но вахтёрша грудью встала: не положено и всё. Время позднее. Кое-как уговорил. Братом назвался. Иришка выскочила, радостью светится. И ко мне. Вот тут бы обнять, поцеловать. А я растерялся, отвык от женского общества за три года. Да и не смог поверить до конца в своё счастье. В жизни Иришка ещё красивее оказалась. И видимо, своим поведением оттолкнул… Третий день здесь. А виделись всего ничего. Погуляем полчасика, и она убегает. Конечно, экзамены. Готовиться надо. Но я-то чувствую: что-то у нас не стыкуется. Ходим, говорим, смеёмся, а близости нет. И глаза у неё больше так не горят, как при первой встрече. Завтра последний экзамен сдаёт и уезжает. Зовёт меня к себе домой. Говорит, что и родители приглашают. А я в панике.

Валерка вновь тяжело вздохнул и поднял лицо навстречу начавшим падать снежинкам.

— Наверное, я смалодушничал. Но ещё немного и с ума сойду от таких отношений. В общем, браток, улетаю сегодня. И билет уже взял. Буду другую искать, — Валерка погрустнел и встал со скамейки. — Такую красивую навряд ли найду. Такая раз в жизни встречается.

— Так зачем уезжать? — осторожно посоветовал Рад, тоже поднимаясь и стряхивая снег с пальто.

— Надо, браток, надо, — Валерка решительно тряхнул головой. — Ей восемнадцать, мне двадцать два. Ей ещё учиться и учиться. А мне надо жениться. Смываюсь, одним словом. Прямо отсюда в аэропорт. Вещи в камере хранения… В гостинице вперёд заплатил. Ну, да ладно, пусть разживутся. Так что прощай, браток.

Снег пошёл гуще, размазывая силуэт уходящего Валерки. Рад поправил шапку на голове. И тут же из снега вынырнул Солт в чёрном пальто и чёрной каракулевой папахе.

— Вот так, браток, — сказал он. — Поживёшь два дня в гостинице.

— А как документы?

— Документы в порядке.

Гостиница находилась напротив входа в Астраханский кремль. Рад в биоскафандре, точной копии Валерия Анишкевича, благополучно миновал администраторов и вошёл в шестиместный номер, расположенный на втором этаже, где его радостно поприветствовал кавказец небольшого роста с густой шевелюрой.

— Привет, Валерик! А что на базар не пришёл? Слово держать надо. Я тоже слово дал: гранаты тебя дожидаются!

— Времени не хватило, — виновато улыбнулся Рад. И зачем Валерке понадобились гранаты? Что он собрался взрывать?!

— Завтра приходи! Весёлый ты парень! Люблю таких!

Рад снял пальто и остался в несколько потёртом кожаном пиджаке.

— Я из-за такого пиджака в прошлом году, на день пограничника, в милицию угодил, — широко зевая, сообщил молодой парень, лежащий на кровати поверх одеяла. — В Чебоксарах дело было. Транзитом проезжал. Шоферю по всему Союзу. Остановились переночевать. Напарник в машине расположился, а я захотел, как белый человек, в гостинице. Там меня и повязали. Подумали, что я кожаную куртку украл. Насилу доказал, что на мне пиджак и куртка, а не две куртки.

Шофёр посмотрел на часы.

— А что, соседи, не сходить ли нам в кино на последний сеанс? Фильм индийский. «Месть и закон» называется.

— Нет, Александр! — категорически отказался кавказец. — Завтра рано вставать.

— А ты, Валера? — с надеждой посмотрел на Рада парень.

— Я не против.

Александр оживился, соскочил с кровати и начал надевать тёплую куртку «аляску».

— Я бы и один пошёл, но за компанию веселее. А то завтра груз получим и снова по дорогам колесить.

Снег уже перестал, но поднялся ветер, и теперь в лицо прохожих летели колючие снежинки-льдинки с крыш домов. По пути Александр несколько раз порывался позвонить по телефону. Но все телефонные будки оккупировали постовые милиционеры на пару с молодыми девицами.

— Нет, чтобы людей охранять! — недовольно бурчал Александр. — Так они будки караулят!

Кинотеатр больше напоминал деревенский клуб. Небольшое прямоугольное фойе с маленьким окошком кассы и двумя высокими дверьми, ведущими в зрительный зал, поделённый на две половины широким проходом. Причём передняя часть зала была значительно больше задней. Ещё в фойе Рад почувствовал недоброжелательное отношение группы подростков к двум кавказцам, которые пришли в кинотеатр с русскими девушками. И как только погас свет, в задней части зала началось всё усиливающее движение, с невнятным гулом, которое, в конце концов, переросло в отчаянный женский вопль и грозный мужской крик с сильным акцентом.